Такова торпедная жизнь - Рудольф Гусев

Белышев поддакивал и удивлялся, как такую простую вещь, о которой он тоже впервые слышит, не знает его флагмин: «Я ему сейчас объясню. Будет долго помнить».

Фёдор сидел у оперативного дежурного и ждал звонка Бродского. Вместо этого его неожиданно вызвал Белышев. Что было в кабинете Белышева, не знает никто. Фёдор вышел бледным, с потухшим взором, внезапно постаревшим. Он увидел во всём, что произошло не меньше, чем международный заговор! Фёдор был упрям. Завтра он проверит все эти штучки. Он протащит все торпеды через трубу торпедного аппарата. Он проверит все установки, все шпиндели и все валики…

Утром он встретил Юру Андерсона на шоссе у остановки. Должна была подойти крытая машина, носившая название «коломбина», которая доставляла офицеров из поселка Промысловка в базу. Фургон совершенно не имел окон, и пройденный путь определялся исключительно по ухабам и рытвинам. Поздоровавшись, Фёдор сказал: «Выйдем пораньше, у пирсов, на крутом повороте. Пойдём на 101-ю к Катышеву, проверим торпеды. Есть сомнения…»

«Да, — думал Фёдор, трясясь в фургоне, — конечно, вчера я „дал пузыря“. Поторопился с докладом. Нужно было проверить всё до конца. Но дефекты мы найдём…»

Проверив исходные нулевые установки, торпедисты поочерёдно загружали торпеды в торпедные аппараты, вводили заданные флагмином величины, выгружали, убеждались в правильности введённых данных. В уголке сидел Юра Андерсон и набрасывал черновичок акта. Флагмин любил актировать свою деятельность в отсеке. Пошла последняя шестая торпеда. И здесь произошло непредвиденное. Кто-то, поднимая установщики ввода данных, задел активный курковой зацеп торпедного аппарата. Тот сместился в боевое положение. Кто-то хотел вернуть его в исходное положение, да развернул. Короче, вытащив торпеду из торпедного аппарата, все увидели, что курок торпеды откинут. У всех молнией пронеслось в мозгах: «А как же его закинуть?» Ведь торпеда стала опасной, и выстрелить её будет невозможно. Стоит открыть запирающий клапан — и торпеда заработает. У Фёдора выступил холодный пот. Вечером выход в море, а одной торпеды, считай, нет. Как закинуть курок, никто не знает. Слышали, что нужно где-то что-то вскрыть, что-то повернуть, и всё встанет на своё место. Но делать этого никто, естественно, не умел, эти работы на подводной лодке пока не предусмотрены, и, значит, ключей нет, чтобы не было соблазна крутить то, чего не надо. Фёдор искал выход из положения. Тут Юра Андерсон предложил «смелый» вариант: поддеть курок чем-то вроде ломика и вернуть его в исходное. Там, если есть фиксатор, то это, скорее всего, пружинная скоба, и если надавить на курок, тот воздействует на неё и, возможно, отожмёт. И курок вернётся в исходное положение. Осмотрев подчинённый личный состав, командир БЧ–3 для этой ответственной работы кивком головы выделил матроса Воскобойникова, плотного и здорового парня, и в ожидании смотрел на флагмина. Тот решения ещё не принял. Можно, конечно, отправить торпеду на арсенал, но, вспомнив вчерашнюю беседу с Белышевым, Фёдор решил продолжение её отложить. Он кивнул головой, и через несколько секунд с помощью трубки-усилителя, которая в руках матроса Воскобойникова выглядела корцангой у хирурга, курок был приведен в исходное положение. В результате произведенной операции курок свободно переводился из закинутого положения в откинутое и обратно. Внутри торпеды что-то было сломано. Фёдор так посмотрел на Юру Андерсона, что тот возжелал сразу превратиться в сказочника и исправить злосчастный курок. Молчание было недолгим. «Вот что, товарищ старший лейтенант Андерсон, грузите немедленно торпеду на торпедолов и в арсенал. Там у вас много однокашников, делайте, что хотите, но к вечеру торпеда должна быть здесь. „Добро“ на переход я обеспечу. Действуйте, — флагмин, как бы, назначил ответственного за случившееся…»

Спустя часа четыре торпедолов ошвартовался на Эгершельде у 62 причала. А ещё спустя минут тридцать около торпеды суетился слесарь Лёня Ветошкин: «О, ё-моё, ломиком, что ли, курок закинули? Ну, это всё. Надо отстыковывать кормовое отделение. Только к утру можно сделать», — «гегемон» начал торг. «Нужно сегодня. Вечером — крайний срок. Сегодня выход. Не будет торпеды, будут головы», — Юра умоляюще смотрел на Лёню. Он с большим трудом договорился с дежурным по арсеналу о минутном визите в цех ремонта без заявки и прочей бюрократической формальности. Лёня получил разрешение на осмотр торпеды только на торпедолове. «Лёня, выручай, — Юра похлопал себя по оттопыренному карману — Бутылка будет». Лёня думал: «Предложение меняет дело. Бутылочки, конечно, маловато, но торг здесь неуместен». Он вытащил из кармана брюк ключ, отвернул фигурные гайки крепления пускового блока, достал из другого кармана большую отвёртку и стал выжимать блок из горловины. Показались трубопроводы воздушной схемы торпеды. Из кармана рабочей куртки Лёня достал массивный ключ и стал поджимать им стопорную тягу курка. Сил не хватало.

— Ну-ка, давай, и ты помогай. Ломать, конечно, не строить. Я буду сюда давить, а ты этим ключом — вверх…

Минут через двадцать курок фиксировался, как будто ничего не случилось. Лёня сложил ключи в карманы и сунул туда же бутылку, вручённую благодарным старшим лейтенантом. Карманы оказались бездонными. Получив «добро» на переход, торпедолов пошёл восвояси.

Лодка готовилась к выходу. Торпеду погрузили. Флагмин, лично руководивший погрузкой, чувствовал облегчение — вроде всё худшее позади. Поломка торпеды исправлена, выход не сорван. Стрелять планировали в ближайшем полигоне. Как всегда, ночью. По световому прибору торпеду искать, конечно, проще, если только она всплывет там, где им положено быть после прохождения дистанции. В первом отсеке, у малогабаритных торпедных аппаратов флагмин повторно проверял ввод данных в торпеды и в сотый раз объяснял:

— Стрельбы проводятся в интересах комиссии, которая находится на торпедолове. Стрелять будем тремя двухторпедными залпами с глубины 30 метров, на скорости 15 узлов. Проверяется достаточность мер по исключению заклинивания торпед при выходе из торпедных аппаратов. На торпедах скошено хвостовое оперение, укреплены цапфы рулей, наделки и прочее. Понятно?

Торпедисты кивали головами и говорили:

— Так точно!

— Перед стрельбой проверяем правильность угла растворения по 30° на борт, дистанция расхождения Д = 500 м. После выстрела осматриваем торпедные аппараты на предмет наличия натиров на боковых дорожках. Понятно?

Из центрального поста поступила команда: «Торпедные аппараты 5 и 6 к выстрелу приготовить!» Они давно уже были приготовлены, поэтому первая пара торпед вскоре была выстрелена: «Торпедные аппараты, пли!» — «Торпеды вышли!» — доложили из первого отсека, предварительно убедившись по свободному ходу переключателей режимов. Осушив и осмотрев торпедные аппараты, приготовили второй и затем третий залпы. Всё шло нормально. Натиров и задиров на дорожках торпедных аппаратов обнаружено не было. Торпеды были подняты на торпедолов, и он был отпущен в базу, забрав с подводной лодки флагмина. Рутинная стрельба. В условиях отсутствия надводного корабля-цели или, как тогда говорили, «по чистой воде». На торпедолове Фёдор Игнатьевич сообщил комиссии о результатах осмотра торпедных аппаратов и о своих сомнениях, что стрелять нужно было бы с больших глубин, так как основные потери торпед происходят именно при стрельбе с глубины 100–150 м. Дискуссия то продолжалась, то затихала. Море было неспокойным, и гражданские члены комиссии потихоньку расположились кучкой у дверей гальюна…

Покидая торпедолов, Фёдор ещё раз осмотрел хвостовые части торпед и вдруг заметил, что на всех торпедах, вместо им установленных перед выстрелом Дс = 500, везде красовалось Дс ~ 0. «Ну что, товарищ Бродский, вы сейчас скажете?» Фёдор подозвал к себе несколько человек из комиссии и объявил: «Я лично ставил Дс = 500, а везде 0». Никто не обратил внимания на его заявление, все торопились в гостиницу.

Фёдор Игнатьевич зашёл к оперативному и позвонил начальнику МТУ: «Михаил Александрович! Доброе утро. Я только что с моря и у меня две новости. Одна хорошая, другая плохая. С какой начинать?» — «Давай, с хорошей, Фёдор Игнатьевич», — Бродский уже знал о результатах стрельб от оперативного дежурного штаба флота, но ему ещё раз хотелось услышать об этом от флагмина подробности. «Все торпеды выстрелены и подняты. Все на торпедолове, будут сегодня доставлены во Владивосток, нужно их переподготовить для дальнейшей работы по планам комиссии». — «Будет исполнено, Фёдор Игнатьевич, — тоном подчинённого ответил Бродский, добавив, — по письменной заявке начальнику второго отдела, как положено». — «Вторая новость плохая, Михаил Александрович, во всех торпедах я лично установил Дс = 500 м, а при осмотре на торпедолове везде было около 0. Всё-таки, приборы курса на торпеды были поставлены дерьмовые». Фёдор сказал так, чтобы скомпенсировать выпад насчет порядка подачи заявки и «разборку» у комбрига. Наступило молчание. Затем Бродский продолжил игру: «У меня к вам, Фёдор Игнатьевич, одна новость и плохая. Но я её могу сообщить либо вам, либо через Белышева. Как хотите?» — «Конечно, мне», — Фёдор выходил из игры. «Так вот, голубчик, шпиндель Дс на дистанции вращается и отрабатывает установленную дистанцию. То, что вы увидели, говорит об их работоспособности. Я после вашей „вводной“ по „ω“ и „α“ лично изучил установочную головку». Это был нокаут. Но Фёдор умел держать удар. Он тяжело засопел, почему-то сказал: «Есть» и положил трубку.