Изгнанная армия. Полвека военной эмиграции. 1920—1970 гг. - Олег Гончаренко

Выступление Болгарии на стороне Германии в Великой войне 1914—1918 годов русским было трудно вычеркнуть из памяти. Прогерманские настроения не исчезли в стране даже после того, как Германия потерпела военное поражение. Властью в Болгарии при номинальной роли монарха — сына австрийского ставленника Фердинанда Кобургского Бориса III обладал лишь кабинет министров, сформированный из представителей партии Болгарского земледельческого народного союза и его лидера Александра Стамболийского. Сам он тяготел к социалистам, и более всего надеялся поддерживать хорошие взаимоотношения с большевистским режимом в России.

И всё же Болгария заключила договор с армией в изгнании, вызвавший страшное неудовольствие в Коминтерне и среди членов советского правительства. Договор между сторонами был заключен 25 июня 1921 года и подготовлен с двух сторон российским посланником в Болгарии Петряевым и генералом Вязьмитиновым, а также начальником штаба болгарской армии полковником Топалджиковым и министром финансов Турлаковым. Суть его сводилась к следующему. Часть Русской армии должна была вступить в страну без оружия, но её организационная структура могла оставаться при этом без изменений. Численность принимаемого в Болгарии русского контингента не оговаривалась, и должна была определиться количеством свободных по состоянию на 1 июля 1921 года мест в пустовавших казармах. По некоторым данным их вместимость составляла до 7 тысяч человек. Было условлено, что по мере прибытия эшелонов с военными и размещения их в казармах, при наличии свободных мест первоначальная цифра может быть пересмотрена и незначительно увеличена. Министр финансов Болгарии подчеркнул, что русские военные должны были содержаться исключительно на средства собственного командования, которое обязано было внести аванс в Болгарский национальный банк в размере 13 миллионов левов, или 300 тысяч долларов североамериканских долларов по курсу того времени.

Стороны договорились о взаимном невмешательстве в дела друг друга. При этом все дела уголовного и гражданского характера подлежали болгарскому суду. Договор никогда не публиковался в болгарской печати, а для широких обывательских кругов врангелевцы преподносились местной властью как беженцы, не принявшие новую российскую власть.

Накануне своего отъезда из Болгарии на Балканы Шатилов поручил своему заместителю генерал-лейтенанту Павлу Алексеевичу Кусонскому проработать возможность приема русских воинских контингентов в Греции, Венгрии и Чехословакии на условиях определения прибывших лиц на общественно-полезные работы.

Военный представитель Главнокомандующего в Будапеште, полковник Алексей Александрович фон Лампе так и не смог договориться с венграми о каких-либо приемлемых условиях. Неудачным для Врангеля был и выбор военного агента в Праге, где вопрос размещения русских контингентов не сдвинулся ни на йоту. Генерал-майор Максим Николаевич Леонтьев не проявлял на своей должности особенной активности, и за три года пребывания так и не мог добиться встречи с официальными лицами чехословацкого правительства. Пробыв в чешской столице до 1923 года, он выехал во Францию, где вскоре открыл частный ресторан в Монте-Карло, оставив всякую военно-политическую деятельность, а после того как его частное предприятие разорилось, убыл во французскую тихоокеанскую колонию, на остров Таити, где и окончил свой век в 1948 году. Представителям Русской армии пришлось самим искать выходы на делегацию членов пражской Особой комиссии, приехавших в Константинополь для приглашения нескольких тысяч беженцев на сельскохозяйственные работы в Чехословакию.

Греческая военная миссия, нарушая субординацию, сама обратилась к казачьему генерал-лейтенанту Александру Петровичу Фицхелатурову с просьбой предоставления 3—4 тысяч человек на службу в греческую пограничную стражу ввиду трудностей, образовавшихся после разгрома греческой армии турецкой армией под предводительством Кемаля Агатюрка и последовавшей за тем резней греков на турецких территориях. В Греции к этому времени стараниями королевы эллинов Ольги Константиновны скопилось до 10 тысяч русских беженцев, охрану которых взяли на себя русские военные.

В плавучем штабе Врангеля на яхте «Лукулл» не оставляли мысли и о привлечении казаков—уроженцев Сибири для борьбы с большевиками на Дальнием Востоке. Вопрос доставки добровольцев к месту потенциальных боевых действий стоял очень остро: французы не желали предоставить свободных транспортов, Российское Общество Пароходства и Торговли не могло предоставить помощи, ибо из-за войны и смены власти в России, находилось в состоянии экономического упадка. Несмотря на большой поток желающих биться с большевизмом на Дальнем Востоке, идею пришлось отложить.

Тем временем ход приема Балканскими странами чинов армии набирал обороты. Через сербского дипломатического представителя в Константинополе штаб Врангеля получил подтверждение о разрешении прибыть на работы в Сербию отрядам в 3500 и 1500 человек. Генерал Е.К. Миллер, обосновавшийся в Париже, доносил Врангелю об ассигновании Б.А. Бахметьевым 400 тысяч долларов САСШ[5] на нужды, связанные с переездом армии. За этим последовало сообщение генерала Вязьмитинова из Софии о готовности принять 1000 человек на различные работы в Бургас.

22 мая 1921 года состоялась первая пробная отправка части русских войск в Сербию и Болгарию. Следом за этим сербское правительство затребовало еще полторы тысячи человек для работы по сбору военной добычи, брошенной немцами и болгарами на Салоникском фронте. В Сербию отправлялось 5000 чинов корпуса. «За исключением 400 человек Конвоя Главнокомандующего, все эти 5000 должны были, по приказанию генерала Врангеля, грузиться с Лемноса. Для этого были предназначены гвардейские казаки (Лейб-гвардии Казачий дивизион и Лейб-гвардии Атаманский), Кубанская дивизия и Донской технический полк… Гвардейские казаки и Конвой Главнокомандующего составляли особый Гвардейский казачий отряд, во главе которого был поставлен полковник Упорников. Для командования Кубанской казачьей дивизией был назначен генерал Фостиков»{58}.

Первоначально Болгария соглашалась принять 2000 казаков из бригады генерал-лейтенанта Адриана Григорьевича Гуселыцикова для службы в пограничной страже, но когда речь заходила о больших количествах людей, то основным условием болгарской стороны становилось требование содержать всех переезжающих, в том числе на службе болгарского правительства, за счет средств Русской армии. По согласованию с Главнокомандующим Шатилов обещал болгарам перечислить через дипломатического представителя Петряева 300 тыс. долларов Североамериканских Соединенных Штатов. О нем русские эмигранты всегда вспоминали тепло: «Наш посланник Петряев не принадлежал к дипломатическому корпусу, а состоял до революции консулом. Но, несмотря на это, он завоевал исключительное положение, как среди дипломатов других стран, так и среди болгарских властей. Человек это был общительный, очень умный и большой».

Часть штаба во главе с генералом Шатиловым и его помощником генерал-лейтенантом Архангельским была направлена Врангелем в Сербию, в местечко Сремски Карловцы. Вскоре Шатилов выехал в Париж, где вместе с военным представителем барона Врангеля Евгением Карловичем Миллером они посетили бывшего посла Временного правительства М.Н. Гирса, члена Русского политического совещания и главу союза послов российского дипломатического корпуса. Будучи масоном высокого градуса посвящения, Гире не спешил оказать содействие армии Врангеля, так как позиция европейского масонства по этому вопросу была чётко сформирована и не ориентирована на поддержку русских вооруженных формирований в Европе. Армия должна была прекратить своё существование — в этом было умилительное единство московских большевиков и парижских масонов. По ходу беседы генералы поняли, что финансовой помощи ждать не приходится. Михаил Николаевич Гире в очередной раз повторил им давно известные истины, что трудоустройство чинов армии возможно лишь после полной ликвидации военной организации, сдачи оружия, ссылаясь на мнение французского правительства и других европейских союзников. Собеседник Гирса вспоминал: «В разговорах с ним чувствовалось желание ликвидации военной организации, что, прежде всего, по его понятию, должно было бы облегчить наше расселение»{59}.

После Гирса генералы нанесли визит бывшему русскому посланнику во Франции В.А. Маклакову, также не принесший результатов, а затем отправились в штаб французского маршала Фоша. Во время описываемых событий Фошу еще были подчинены все войска, остававшиеся после Великой войны вне территории Франции. Фош отказался официально принять русских военных и перепоручил встречу человеку с весьма странным для подобной функции статусом «директора центра военных исследований» генералу Максиму Вейгану. «Результат от этого визита все же сказался, и вопрос о сохранении пайка и ликвидации довольствия в лагерях фактически не осуществился», — вспоминал один из участников{60}.