Ледобой - Азамат Козаев

– …С тобой, рвань, говорю. Слушаешь?

– Нет. – Безрод повернулся спиной и отошел.

Говорить без толку. Сивый сел на чурбак у кипящего котла, между ног поставил меч на кованую пяточку, оперся спиной о столб и закрыл глаза. Странная война. Вчера побоище прервали в середине дня. Остановили бойню и через стену перешучивались, уговаривались о поединке. Отвада сосватал Безроду поединщика из первейших. Абы кого на утренний поединок не выставят. Только не знает ангенн полуночников Брюнсдюр, кто именно выйдет от боянской стороны на плес. У оттниров на плес выйдет первый среди первых, и Безрод сильно удивится, если тот окажется здоровенным костоломом вроде Рядяши. Скорее всего, полуночник будет среднего роста, сух и травлен сединой. Безрод ухмыльнулся.

– Тычка позовите, с гончарного конца. – Не открывая глаз, бросил туда, где шуршали сапоги и звучала речь.

Замолчали. И почти сразу же раздался топот ног. Наверное, вои переглянулись, Отвада кивнул, и самый скорый убежал в гончарный конец.

– Ты вот что… – кто-то подошел ближе, кашлянул. Незнакомый голос. – Любят полуночники по глазам метить. Ну… тот их удар с разворота, когда бьют сверху вниз, а с середины заворачивают и пристраивают клинок под брови. Сделать так очень тяжело, но оттниры учатся этому сызмальства.

Сивый открыл глаза посмотреть на советчика – и обомлел. Князь. Рядом никого нет, дружинные разошлись по сторонам. Потому и не узнал голос Отвады, что тот говорил без надрыва, без натуги. Спокойно говорил. Так вот какой у тебя голос, Отвада-князь! А он-то все больше с личиной лаялся! Отчего же князь прячется за нее, зачем хочет казаться злее, чем есть на самом деле? Сивый и Отвада мгновение глядели друг на друга – и как будто выстроили меж собой хрупкий мосток. Однако наваждение быстро исчезло. Сломалось что-то внутри у князя, глаза подернулись обычной насмешливой злобой. Снова глядел на Безрода жестокий воин, синие глаза полыхали злобой, губы поджал. Безрод ухмыльнулся.

– Уйди, князь. Не ходил я за тобой год за годом, так и учить нечего. Пустое.

Отвада уже давно наблюдал за Безродом. Иногда, когда Сивый отворачивался и не смотрел на князя, у того прорывалось на лицо что-то теплое, истинно отеческое. Но злоба сминала все, подминала под себя. За долгие ратные годы поизносился князь, истончилась душа, вошло в нее горе и грызло изнутри. Князю бы тепла сыновнего, да где ж его взять? Так и стояли друг против друга – горячий, как пламя, князь и холодный, как лед, Безрод. Стюжень раньше всех разобрался, что к чему, успеть бы только.

Тычка пустили на двор. Старик подбежал и обнял Безрода, отпускать не хотел.

– …А если погибну, сделай все сам, тело мое никому не отдавай.

Тычок едва не плакал. Только-только начал улыбаться – и на тебе! А Безрод сам себе удивился. До чего же старик по жизни замерз, если рядом с ним тепло показалось. Сивый что-то еще говорил, а старик никак не хотел отпускать. А когда все же отлепился, глаза оказались на мокром месте. Безрод отвернулся.

Солнце вставало над дальнокраем – огромное, багровое. Смертник, не дожидаясь понуканий, вышел со двора сам. С ним двое дружинных и ворожец. Не Стюжень. Другой. Полагалось идти в середине, позади ворожца, но Сивый ушел первым. Пусть догоняют. Уже за городской стеной расправил плечи, поднял голову – тем шире и выше, чем ближе подходил к реке. С той стороны к реке шли четверо – трое с мечами и полуночный ворожец. Безрод, не снимая сапог, полез в воду. Утащить Озорница не утащит, но по грудь вымочит. Дружинные неловко глядели на старого ворожца, хотели перенести, а тот им:

– На меня смотреть нечего! Не растаю. Лучше под ноги себе глядите! Не пришлось бы реке кланяться! – Подобрал рубаху и, что-то шепча, полез в воду.

Сивый глядел на полуночного ворожца. Таков же отчаюга? Таков же! Только помоложе.

Ворожцы сблизились, о чем-то пошептались. Поединщики смотрели друг на друга с интересом. Полуночник был уже по пояс обнажен, рубаху, видать, в стане оставил. Жилист, узловат, трачен сединой, причем седины меньше, чем у Безрода. Оттнир происходил из племени рюгов. Расписной рюжский пояс держал черные кожаные штаны. Ворожцы разошлись, к Безроду подошел полуночный, к рюгу – боянский.

– Твой ли это меч? – Ворожец кивнул на клинок Безрода. Говорил по-боянски, и Сивый прекрасно его понял, несмотря на то, что слова старик выговаривал жестко.

Пожал плечами, вынул меч из ножен, протянул ворожцу. Тот одну руку положил на лезвие, другую на Безродов лоб, закрыл глаза, и кругом вывесилась мертвая тишина. Сивый с кривой ухмылкой вспоминал, как в кузнице разрезал руку над раскаленным клинком, как вскипела кровь – и не вверх облачком вознеслась, а в сталь просочилась. В каждом мече душа живет, девица-огневица, солнца дочь, ратного бога сестрица. Из жаркого пламени переходит она в клинок, кузнец запирает ее в лезвие да приговаривает: «Живи, огневица, душа-девица, красиво и благостно и никогда тягостно, в новом доме светло, заботой да ласкою тепло, вражью пей кровь, бей и в глаз, и в бровь…» В тот день приняла девица-огневица кровь Безрода, признала. Не подведет, лишь ты первый не обесчести.

Ворожец-полуночник открыл глаза. Кивнул. Да, меч принадлежит поединщику по праву. Подошел к самой воде, сложил руки воронкой, поднес ко рту, закричал своим:

– Его меч! Быть бою!

Полуночники заревели, вверх полетели шапки.

Старый Урач проделал то же самое с мечом полуночника. Повернулся в свою сторону и крикнул в Сторожище:

– Его меч! Быть бою!

Город потонул в едином крике.

На поединок звал боянский князь, Безроду и приносить клятву первым.

– Пусть могучий Тнир и храбрый Ульстунн с небес глядят за моей рукой! Пусть громовержец Ратник и всеблагой Отец-солнце убедятся в чистоте моих помыслов! Не опущусь до бесчестья, в том порукой мое слово! – Безрод порезал мечом грудь против сердца, прямо по рубахе, ладонь сложил ковшиком, набрал полную пригоршню крови и выметнул в воздух, богам. И своим, и чужим. Глядите. Судите.

Оттнир первыми призвал боянских богов.

– В свидетели чистоты помыслов зову повелителя молний Ратника и Отца-солнце! Приглядите за мною с небес праведным оком, могучий Тнир и храбрый Ульстунн! Клянусь, что не оскорблю святости поединка! Быть по моим словам!

Взывай за справедливостью перво-наперво к чужим богам, чтобы ни у кого не возникло сомнений в победе. Чужих богов на ложь и лесть не купишь.

И вот на плесе остались только поединщики. Оттнир повернулся к своему берегу, задрал голову в небо, разбросал руки в стороны, о чем-то зашептался с Тниром. Безрод лишь ухмыльнулся. Куда поворачиваться? К Сторожищу? Лицом к князю? Нет уж! Повернулся к солнцу, подставил лицо. Хорошо, что солнце восходит не над Сторожищем, если смотреть отсюда с плеса. А вот о чем просить солнце, и не знает. О жизни? А чего о ней просить? Знать бы еще, что с нею делать!