Журнал «Вокруг Света» №07 за 1986 год - Вокруг Света

Помню, когда я услышал имя уважаемого мною человека, у меня в нетерпении вырвалось:

— А что за прием, в чем он состоит?

— Минуту — полный вперед, минуту — полный назад. Вот так раз десять — раскачка всеми тремя винтами,— просто объяснил Антохин.— Это было уже утром. Только было собрались занести буксир на вмерзший в лед якорь, как ледокол расклинился.

— А что было дальше? — спросил я.

— Дело в том, что обстановка каждый раз менялась. Спутниковые снимки мы принимали в день два раза, и каждый раз ситуация другая — она менялась. Сначала эти трещины в массиве были по направлению с запада на восток, больше на юго-восток, а потом ближе к 26 июля они выпрямились почти в сторону

И вновь, уже здесь, в Москве, читаю письмо Володи Грищенко, написанное мне уже после блестящего завершения спасательной экспедиции: «...Ледокол шел не сослепу, как некоторые теперь говорят: «Ах, им повезло...» Нет. Тут сработала наша ледовая наука. Удачному проходу ледокола предшествовал сбор материалов, анализ и строгий расчет. Антохин прекрасный капитан, но он работает там, в Арктике, на плече от восточной кромки льдов до Певека, ну это сотня-другая миль, а здесь океан, надо было менять мышление. И вот тогда, когда они пошли, пару раз застряли во льдах, поняли, что надо воспользоваться помощью науки. Собиралась группа научно-оперативного обеспечения: Артур Чилингаров, Борис Андреевич Крутских, капитан Антохин. Шел доклад ледовой обстановки. Говорят: здесь легче, там можно обойти... У капитана вопрос: какой канал? Какая перемычка? Поднимается вертолет с гидрологами... В общем использовался весь богатейший опыт арктического плавания. Очень хорошо сработали ребята из нашего отдела: Андрей Проворкин и Георгий Баженов — специалисты по дешифровке и приему спутниковой информации...»

Встреча ледокола «Владивосток» с «Михаилом Сомовым» в рассказе Антохина выглядела неожиданно простой и спокойной.

— Вышли на хорошую дорогу, прошли тридцать миль по трещине прямо к «Сомову». За двадцать миль они увидели зарево нашего ксенонового прожектора. Связались по радиотелефону: «Наблюдаете?» — спросили. «Наблюдаем»,— ответили. К нашему приходу здесь, в районе дрейфа «Сомова», появились разрывы. Он стоял в «чашечке», вокруг него барьер непроходимых льдов, а в полумиле от него — чистая вода. Подошли с одной стороны, с другой. И начали окалывать...

Два часа работы ледокола — развернулись и сразу повели «Михаила Сомова» за собой... Вот и все,— поставил точку Геннадий Иванович.

Я испытывал такое чувство, будто меня обманули.

— Как! Проделали из Владивостока более десяти тысяч миль, чтобы за какие-то два часа околоть и вывести его?

— Выходит, так,— твердо ответил Антохин.

— И даже не остановились?

— Не остановились...

Надир Сафиев

Прелестная Катрин

Узкая тесная улочка, мощенная камнем, сбегала к шумной Куре.

Очутившись внизу, я смотрел на двух- и трехэтажные дома, которые лепились на высоком крутом берегу, поросшем травой. На многочисленных верандах и балкончиках были развешаны ковры, и солнце играло на красочных орнаментах. Рядом с домами распускались сочно-зелеными веерами ветвистые кустарники и прицепившиеся на склоне хрупкие деревца с искривленными тонкими стволами. На реке женщина полоскала белье в пенистой, журчащей от быстрого бега воде...

Современный Тбилиси разросся. Кварталы новых жилых микрорайонов словно нанизаны на широкие и шумные проспекты с кольцами площадей. Но вот приехал я в столицу Грузии, и первое пожелание, которое услышал,— обязательно посмотреть старый город.

Я возвращался в центр, взбираясь по обсаженной деревьями улочке. Кругом стояла необычная для городской улицы тишина, нарушаемая лишь голосами ребят из ближайшего двора. И вдруг я услышал, как в знойном воздухе разлилась чистая и звонкая мелодия старинной грузинской песни. Она оборвалась неожиданно резко, как будто прихлопнули музыкальную шкатулку. А через минуту на пустынной улице появился пожилой человек в косоворотке и картузе. Его темные шаровары внизу у самых сандалет были подвязаны тесемкой. Через плечо у него на широком ремне висел большой ящик из темного полированного дерева, сверкающий перламутровой отделкой и цветными узорами. Неужели шарманка?..

А шарманщика уже облепили мальчишки, наперебой выкрикивая что-то. Старик засмеялся, потом махнул рукой и взялся за ручку, торчавшую сбоку разукрашенного ящика. Улица огласилась знакомой мелодией «Сулико».

Я подошел к шарманщику, когда довольные ребята оставили его в покое. Поздоровался и попросил что-нибудь исполнить.

— Гамарджоба,— ответил на мое приветствие старик, внимательно взглянул на меня, и, передвинув едва приметный рычажок на инструменте, закрутил ручку. Лиричная, немного печальная мелодия возвращала давно забытые времена. Да нет, получалось, что вовсе и не забытые — хотя бы для этого старого шарманщика.

— Спасибо вам,— сказал я, когда умолк последний аккорд.— Как вас зовут?

— Гогиа. Не удивляйтесь, в Тбилиси всегда любили аргани. Раньше без шарманщиков ни одно веселье не проходило. Правда, и теперь по праздникам еще можно услышать аргани, но реже. Больше смотрят на шарманки в музее...

Впервые от Гогиа я тогда услышал, что шарманки в Грузии называют аргани. Мы распрощались, и старик, слегка сгибаясь под тяжестью ящика, неторопливо зашагал по улице. Через несколько минут веселая музыка уже донеслась до меня из другого двора.

— Музей, где экспонируются шарманки? — Симпатичная девушка в окошке недоуменно взглянула на меня и пожала плечами.— Не знаю, у нас шарманок нет.

Я обошел все музеи, но никто даже не слышал о выставке шарманок. Может, ее вообще не существует? Но Гогиа ясно сказал, что эти инструменты можно посмотреть в музее. Жаль, не спросил в каком.

Помогли мне в Министерстве культуры Грузинской ССР. И на следующий день я ехал в Государственный музей народных музыкальных инструментов. Он создан совсем недавно и начал свое существование со знаменитой коллекции шарманок, завещанной государству Аркадием Васильевичем Ревазишвили. Это был удивительный человек, известный не только в Грузии и других республиках, но и за рубежом. Более сорока лет собирал он шарманки и старинные музыкальные инструменты: чонгури, диплипито, фисгармонии, музыкальные шкатулки...

— Вас интересуют только органы? — Вера Васильевна Лагидзе, директор Музея старинных музыкальных инструментов, встретила меня вопросом, в котором мне послышался упрек — органы назвал шарманками.

— В общем-то да, — смущенно ответил я и коротко рассказал ей о встрече со старым шарманщиком.— Но мне хотелось бы не только увидеть и услышать органы. Интересно познакомиться и с их историей.

— Хорошо,— улыбнулась Вера Васильевна. — О переносных органах можно рассказывать долго. Они появились в Грузии в 60-х годах прошлого столетия. Но инструмент ничуть не изменился и, мне кажется, нисколько не постарел. Когда-то его шутливо и ласково назвали шарманкой, по модной и любимой тогда песенке «Шарманте Катарине». В переводе с немецкого — прелестная...

В свое имение под Таганрогом граф, фамилию которого история не сохранила, наведывался нечасто, а если приезжал, то ненадолго. Однако весть о его приезде среди челяди всегда вызывала суматоху. Больше всех хлопот выпадало крепостному Архипу Пивоварову, талантливому музыканту-самородку и превосходному столяру. Горазд был Архип на выдумки для увеселения гостей господских.

Этим летом в один из ненастных дней, когда зарядили дожди, граф заехал в свое имение, возвращаясь из Франции. И сразу же послал за крепостным Пивоваровым.

— Подойди ближе, Архип,— приказал граф, а когда тот поспешно приблизился, со вздохом продолжил: — Купил я у французов музыкальный ящик — органом называется. Невелик по размерам, а играет лучше любых музыкантов. Да вот...

Граф подошел к полированному ящику из темного дерева. Сбоку у него торчала ручка, которую хозяин и повернул. Зал огласился хриплыми звуками.

— Слышал, Архип? — Он досадливо поморщился.— Расстроилась французская музыка за долгую дорогу. Орган — вещь тонкая, хрупкая, и заплатил я за него дорого,— жаловался граф.— Исправить бы...

Но музыкальный ящик «исправился» сам через два дня. Как позже выяснилось, виной его «расстройства» оказалась сырость — дождливая погода. Прав был граф — слишком нежен инструмент. Однако он восхитил Пивоварова. Архип и руководитель оркестра из крепостных музыкантов Василий Чугунков заинтересовались органом. Когда граф вскоре уехал, они умолили управляющего дать им осмотреть «чудную» музыку. Познакомились и... решили сладить свой орган. Два года ушло на это, но их музыкальный ящик оказался звучнее заграничного. Потом сделали и второй. Заветной мечтой крепостных музыкантов стало испросить вольные и открыть свои мастерские. С большой неохотой, но граф все-таки отпустил их. Василий Чугунков обосновался в Ростове, где вскоре взял себе в подмастерья Алексея Сулеменко. Архип Пивоваров уехал в Азов. Через некоторое время и он открывает мастерскую по изготовлению переносных органов.