Одна из нас лишняя - Марина Серова

— Никак, — просто ответил Шнайдер, — сказал, что так надо.

— В каких отношениях вы были с Борщевым? — спросила я, уже предполагая, что ответит Шнайдер.

— Я его любил, — на глаза Шнайдера снова навернулись слезы.

Какой чувствительный! Хотя говорят, гомосексуальная любовь сильнее гетеросексуальной.

Может, это связано с тем, что партнера найти гораздо сложнее?

— Скажите, откуда вы сейчас пришли?

Вопрос оказался для Шнайдера неожиданным. Он на мгновение задумался.

— С работы…

— Если вы мне будете врать, я не смогу помочь вам, — укоризненно произнесла я.

— Ладно, — махнул он рукой, — Слава попросил меня сходить к его знакомому, кое-что передать и забрать у него деньги.

— К какому знакомому, что передать и что за деньги? — тут же уточнила я.

— Передать нужно было несколько дискет и первые экземпляры договоров фирмы, в которой работал Слава, с болгарской фирмой. Отдал я их Давнеру, директору фирмы «Арх-Модерн».

За это он вручил мне сто тысяч долларов, для Славы.

— Зачем ему эти договоры, вы знаете?

— Да, чтобы расстроить сделку с болгарами.

Тогда бы «Стилобат» снова стал работать с Давнером.

— Договор сейчас можно переслать по факсу, — недоверчиво произнесла я.

Шнайдер пожал плечами. Видно было, что он, как говорится, не в курсе.

— Деньги при вас?

— Да.

— Хорошо. А что было на дискетах?

— Не знаю.

— Что вы собирались делать с деньгами?

— Уехать отсюда и жить где-нибудь за границей.

— Где конкретно?

— Сначала мы должны были уехать в Германию, у меня там родственники, а потом перебрались бы куда-нибудь к Средиземноморью…

— Неплохие планы, — прокомментировала я, — и когда же вы должны были уехать?

— Сегодня, — грустно ответил Шнайдер.

— Покажите мне билеты.

— Они были у Славы, сейчас посмотрю.

Шнайдер достал из шкафа светлый костюм, порылся во внутреннем кармане пиджака и достал оттуда портмоне, из которого выглядывали длинные полоски билетов.

— Вот, — он протянул мне портмоне.

Кроме двух билетов на поезд Тарасов — Берлин на имя Борщева и Шнайдера я обнаружила там билет на самолет.

— Вы собирались ехать поездом? — поинтересовалась я.

— Да.

— Вы в этом уверены?

— Что значит — уверен? — взвизгнул Шнайдер. — Конечно, уверен.

— Тогда, может, вы объясните мне, что это такое? — Я протянула ему билет на самолет рейсом Тарасов — Стамбул на имя Борщева.

Шнайдер ошарашенно таращился на меня, словно не я ему задала вопрос и ждала ответа, а он.

— Что вы на меня уставились? — Я поднялась с кресла. — Может, это вы грохнули Борщева и прикарманили деньги, а теперь рассказываете мне здесь сказки про любовь и Средиземноморье?

Шнайдер раскрыл рот, пытаясь что-то ответить.

— Почему вы не хотели пустить меня в квартиру? — напирала я.

— Слава не велел никого пускать.

— Так он же был мертв, — пыталась я взять его на пушку, уже понимая, что Борщева убил не он.

— Я этого не знал, — Шнайдер снова заплакал.

— Кто же мог его убить? — Этот вопрос я задала скорее себе, чем Шнайдеру, и сама же ответила на него. — Тот, кто знал про деньги…

Ладно, Владимир, — я первый раз назвала Шнайдера по имени и успокаивающе похлопала по плечу, — я думаю, все у вас образуется.

Он с надеждой посмотрел на меня.

— У вас есть место, где вы могли бы надежно спрятать на время эти сто тысяч?

— Найду, — шмыгнул он носом.

— Тогда отнесите их туда и вызывайте милицию…

Объяснив ему, как следует действовать, я спустилась вниз, где меня поджидал Родион.

Увидев меня, он распахнул дверцу. Прошмыгнув на свое место, я попросила его прикурить мне сигарету. Не то чтобы зрелище трупа и рассказ Шнайдера потрясли меня настолько, что у меня задрожали руки, но я была определенно взволнована. Родион, будучи проницательным малым, видно, заметил произошедшую со мной перемену, потому что, едва я затянулась, спросил:

— Что-то случилось?

— Ничего, кроме того, что я договорилась о сеансе, — я пыталась говорить непринужденно, но чувствовала, что фальшивлю. Наверное, и Родион чувствовал то же самое.

— Мало похоже на мирную беседу, — он недоверчиво посмотрел на меня.

— Мы что, так и будем стоять на месте? Лично мне нужно на Провиантскую. Но сначала я бы хотела добраться до моего «жука».

— Я сам тебя отвезу, — предложил Родион, оторопевший от моего жесткого тона.

Сейчас мне было не до сантиментов, и угрызения совести, как это ни парадоксально звучит, я решила отложить до более подходящего случая.

Мы выехали со двора и направились по Рабочей в сторону Волги. Родион молчал. Обиделся? Тем хуже для него. Если бы он только знал, чем я на самом деле занимаюсь и о чем я беседовала со Шнайдером! А уж как бы он, наверное, удивился, что я в курсе дел его папаши и что мое нынешнее расследование напрямую связано с деятельностью «Арх-Модерна»!

Ну что ж, есть минутка, чтобы пораскинуть мозгами.

Что у нас получается? Борщев улетает в Болгарию со своим френдом — Шнайдером, обещая тому в итоге поездки привольную средиземноморскую жизнь и любовь до гробовой доски. Шнайдер летит по документам Овчаренко…

Не остается никаких сомнений в том, что Юрий Анатольевич мертв и убил его Борщев. Как дважды два.

Но кто тогда убил Борщева? Человек, знавший об этой поездке и о крупной сумме, которую должны были везти с собой Овчаренко и Борщев; человек, побывавший всего за пару часов до меня в квартире Шнайдера; человек, скорее всего входивший в долю с Борщевым. А может, Овчаренко убил не Борщев, может, этот ловелас-гомосексуалист — только послушный механизм в чьих-то беспощадных руках? Руках, не побоявшихся запятнать себя кровью двух жертв?

— Ты расстроена? — Голос Родиона донесся до меня как из фараоновой гробницы. Я почти забыла о его присутствии.

— Нет, просто думаю, — отмахнулась я.

— У тебя отсутствующий вид, — улыбнулся он.

— Именно с таким видом и думает большинство людей, к которому я и отношусь, — иронично заметила я.

И взглянула на недоумевающего Родиона, на его лицо, которое показалось мне каким-то потерянным и бледным, несмотря на весь его загар. Потом перевела взгляд на его лежащие на руле руки. Кольцо с плоским черным треугольником камня по-прежнему украшало его левый мизинец. Почему-то вспомнила тот вечер в «Рондо», когда впервые встретилась с ним. Мне стало грустно. Все проходит, боже, и как быстро!

Вот он сидит тут рядом, живой, красивый, вожделеющий, а у меня в голове теснятся странные мысли о безвозвратно ускользающем времени, о невосстановимом чуде первого впечатления, о сладком яде первой истомы, о том запретном счастье, когда не смеешь мечтать не только о ласках и поцелуях, но просто о том, чтобы на тебя обратили внимание.

Ну-ка, что-то ты совсем раскисла, ведь тебе еще, девочка, работать!

— Мы поедем ко мне? — осторожно поинтересовался Родион.

— Смотря по обстоятельствам, — невозмутимо ответила я.

— И что же это за обстоятельства? — неожиданно сухо спросил Родион. В его голосе послышались даже нотки высокомерного раздражения.

— Если тебе в тягость все это мотание со мной, я же не навязываюсь… — резко сказала я, задетая его тоном.

— Не в тягость, просто я хочу знать, на что могу рассчитывать.

— Ни на что, — обрубила я канат, — высади меня здесь.

Мы стояли у светофора на пересечении Рабочей и Горького. Я взялась за ручку дверцы, но Родион с силой сжал мою руку.

— Я что-то не то сказал? — забеспокоился он.

— Вот именно. Я почти приехала, высади меня.

— Потерпи еще квартал. Я тебе уже надоел? — обиженно спросил он.

— Нет, похоже, это я тебе надоела. Не терплю подобный менторский тон: «На что я могу рассчи-и-итывать?» — передразнила я его.

Родион рассмеялся.

— Ну, виноват, извини, — перед тем как нажать на педаль акселератора, он нежно посмотрел на меня.

— Теперь направо. — Мы были уже на Провиантской.

«Есть в нем что-то от Давнера-старшего», — подумала я, искоса наблюдая за Родионом. Значит, Борщев сотрудничал с «Арх-Модерном». Вот ведь старая лиса этот Виктор Захарович! По двум каналам решил вредить «Стилобату»: и молодчиков использовать, и сотрудников «Стилобата». А может, Борщев сам предложил ему свои услуги? Скорее всего так оно и есть, Зная, что сорвет куш, предназначенный болгарским партнерам, Борщев решил «подзаработать» еще. Документы, переданные Шнайдером Виктору Захаровичу, — не что иное, как договор с болгарами, а на дискетах записаны рабочие чертежи. Но стоило ли так рисковать из-за ста тысяч, уже имея на руках почти двести тысяч? И зачем Давнеру чужой договор и чертежи? Погоди, Женя, ты забыла о второй половине суммы. У кого же она находится?

У меня было одно предположение, и ехала я на Провиантскую именно для того, чтобы его проверить. Мы как раз подъехали к дому Овчаренко.