Беринг - Николай Чуковский

Беринг выслушал их и сказал:

— Нет.

Этот мягкий человек в трудных обстоятельствах умел быть твёрдым.

Вот как Ваксель в своих записках изображает положение на «Петре» в первых числах ноября:

«В нашей команде оказалось теперь столько больных, что у меня не оставалось почти никого, кто мог бы помочь в управлении судном. Паруса износились до того, что я всякий раз опасался, как бы их не унесло порывом ветра. Заменить же их другими за отсутствием людей я не имел возможности. Матросов, которые должны были держать вахту у штурвала, приводили туда другие больные товарищи, из числа тех, которые были способны ещё немного двигаться. Матрасы усаживались на скамейку около штурвала, где им и приходилось в меру своих сил нести рулевую вахту. Когда же вахтенный оказывался уже не в состоянии сидеть, то другому матросу, столь же больному, приходилось его сменять у штурвала. Сам я тоже с большим трудом передвигался по палубе, и то только держась за какие-нибудь предметы. Я не мог ставить много парусов, так как в случае необходимости не было людей, которые могли их снова убрать. И при всём том стояла поздняя осень с сильными бурями, длинными тёмными ночами, со снегом, градом и дождём. К тому же мы не имели понятия, что может встретиться нам по пути, и каждую минуту были готовы испытать последний гибельный для корабля удар. Немногие державшиеся на ногах были до последней степени изнурены и пали духом настолько, что просили не поручать им больше никакой работы, так как чувствовали себя совершенно обессилевшими. Чтобы избавиться от своего ужасного состояния, они нередко призывали смерть, говоря, что предпочитают лучше умереть, чем так жить. В пресной воде у нас также появился недостаток, короче говоря, мы испытывали самые ужасные бедствия.

Наш корабль плыл, как деревянная колода, почти без всякого управления, и шёл по воле волн и ветра, куда им только вздумалось его погнать. Я старался поднять мужество своих матросов и уговаривал их (ибо силу я уже не мог применить, так как люди были близки к отчаянию), чтобы они не падали духом и не отказывали мне в помощи. Я обещал им, что если мы, с божьей помощью, вскоре увидим землю, мы сразу же причалим туда, чтобы спасти свою жизнь, — пусть то будет хоть какой бы то ни было берег; затем, быть может, найдём какие-нибудь средства, чтобы обеспечить дальнейшее наше возвращение. После этого некоторые из матросов через силу заставляли себя выходить на палубу и по мере возможности принимали участие в работах».

4 ноября, в восемь часов утра, вахтенный увидел землю. Эта весть мигом облетела весь корабль. Даже из трюма вылезло несколько человек, чтобы поглядеть на сушу. Земля была верстах в двадцати. Вдали поднимались горы, у берегов чернели скалы. День стоял тусклый, дождливый, и ничего больше рассмотреть было нельзя. Но все сразу решили, что это Камчатка. Слишком уж им хотелось, чтобы это была Камчатка. Многие клялись, что перед ними окрестности Авачинской губы. Беринг встал с койки и вышел на палубу. Но от свежего воздуха ему сделалось дурно, и его тотчас же отнесли в каюту.

К этому дню из числа экипажа умерло уже двенадцать человек, а тридцать четыре были больны цингой и ни к какой работе не способны. Ваксель в своих записках рассказывает:

«В течение долгого времени мы не могли определить своё положение по солнцу. Вместе с тем вследствие продолжительного плаванья в шторме и непогоде мы не были уверены в правильности сделанных нами определений, встреченные же нами земли были неизвестны не только нам, но и никому на свете. Ввиду этого мы и не имели никакой возможности с точностью определить землю, которую мы, наконец, увидели.

Мы находились ещё на довольно большом расстоянии от земли и с наступлением вечера вследствие темноты и облачности не могли, её разглядеть, ветер же очень усилился. На следующее утро, то есть 5 ноября, мы обнаружили, что все главные снасти по правому борту лопнули, а под рукой не было людей, которые могли бы при помощи обычных инструментов их починить. Оказалось, что ванты на грот-стеньге также разорвались с правой стороны, почему пришлось убрать грот-марс и грот-рею, чтобы не потерять грот-мачты. Увидя, что мы находимся в таком угрожаемом и беспомощном состоянии, я доложил об этом капитану-командору Берингу, который уже в течение многих недель не покидал постели. Он приказал собрать в его каюту всех старших и младших офицеров, а также всю команду, чтобы держать совет: как поступить лучше всего, чтобы добиться спасения».

Итак, на совет к Берингу пришли не только офицеры, но и матросы — все, кто держался ещё на ногах. Это противоречило уставу, но все чувствовали, что спорить о чинах не время. Было решено идти прямо к берегу. Один только Овцын предлагал поискать сначала удобной гавани. Он опасался береговых утёсов. Беринг присоединился к мнению Овцына. Но команда об этом и слушать не хотела.

— Приставать! Приставать! — кричали измученные моряки.

И «Пётр», вопреки мнению Беринга, медленно двинулся к берегу, напрямик. Ветер дул с борта, качка стала невыносимой. Волны перекатывались через палубу. Парусов почти не оставалось, корабль едва двигался, но всё же береговые утёсы мало-помалу росли и приближались.

В пять часов дня Штеллер спустился к себе в каюту, чтобы съесть сухарь. Внезапный толчок опрокинул его на пол. Он ударился затылком об угол шкафа и потерял сознание.

Через минуту он очнулся, вскочил и кинулся вверх по трапу. Выбежав на палубу, в гул и вой бури, он почувствовал новый подводный толчок, опять упал и покатился. Лицо его уткнулось во что-то мягкое. Ледяная волна перекатилась через него. Под ним лежал Ваксель. Корабль боком, неуклюже, но чрезвычайно быстро нёсся к чёрному утёсу.

— Мы летим на скалу! — крикнул Штеллер, вскочив.

Ваксель тоже поднялся.

— У нас сорван руль, — сказал он.

— Якорь! Давай якорь! — крикнул Штеллер. — Если мы не удержимся, нас через минуту разнесёт в куски.

Бросили якорь, он зацепился за дно, но канат тотчас же лопнул как паутина. Бросили второй якорь — опять лопнул канат. Надежды больше не оставалось. Утёс возвышался чёрной стеной совсем рядом.

Но тут случилось чудо. Огромная волна мягко подняла «Петра» на свой гребень, осторожно перенесла через утёс и опустила в тихую лагуну, окружённую со всех сторон скалами.

17. ТАИНСТВЕННЫЙ БЕРЕГ

Было уже совсем темно, и никто не решался покинуть корабль. Наутро Вакселю стало хуже, и он слёг. Софрон Хитров тоже едва держался на ногах. Штеллер вышел на палубу, и море поразило его. Совершенно спокойное, молочно-бледное, подёрнутое холодным туманом, оно испугало его своей мертвенной молчаливостью и белизной.