Журнал «Вокруг Света» №12 за 1978 год - Вокруг Света

Павлик, а ты что не подходишь? Оторвись от работы. Сейчас можно: гости у нас. Познакомьтесь. Павлик Арабаджян, инженер, технолог. Давно уже ко мне приходит. Умные вещи делает. Садись, садись. Давайте все вместе поднимем тост... Нет, не надо, гость... За меня пить не будем. Я поднимаю этот тост за Красоту. Только так. Скажу по-армянски, Павлик переведет. Вот смысл жизни, как я понимаю: растить детей, учеников, — возвышай людей, тогда и возвысишься сам...

И мы снова ходим по мастерской, рассматриваем творения Варпета. Вейно — застенчивый юноша с тонкими нервными пальцами — вернулся к работе: он, не дыша, припаивает на браслет ажурные розетки. Теперь Павлик дает пояснения, а Варпет придирчиво его слушает.

...Настенный крест — словно связан на спицах из невесомой металлической нити.

— Немыслимо! — забыв вдруг о пояснениях, тихо изумляется Павлик. — Я сам технолог, но ничего здесь не понимаю. Сей крест был сотворен за три дня. Как?! Каким чудом?! Уму непостижимо...

Варпет слышит и, отвечая, словно бы сам удивляется:

— Секретов у меня нет. Вот три тысячи лет назад были секреты, это точно...

Уже первый час ночи. Но Берберян неутомим. Литейная мастерская довольно далеко, однако уговоры, что сейчас поздно, что можно отложить на завтра, на мастера не действуют.

— Завтра наступило, пошли, пошли. Молодые, а поздно...

Подвальная дверь, коридорчик, потом — коридор побольше, где в углу покоится огромный семисотлитровый карас — мастер собирается вкопать его в пол, — а над головой нависают... «сталактиты». Перевернутый лес, опрокинутый горный массив, хаотическое нагромождение пластмассовых сосулек с оплывшими натеками. Кое-где выступают проволочки каркаса.

— Что это, Варпет-джан?!

— Так... Баловство. С пластмассой вожусь иногда. Красиво получается вроде, а?

И в мастерской — высоко, под потолком — развешаны полиэтиленовые же гигантские грибы, створчатые раковины, кактусы и опять — тыквы.

— Смешно, конечно, но красиво, а?

Я сразу вспоминаю очень похожую, но настоящую тыкву в музее и вновь ощущаю, что Красота, которую видят в природе Варпеты, — совсем особенная. Нужно смотреть на мир так, будто смотришь на него всегда утром, воспринимать изначальную, естественную суть предметов и форм, взрослеть с годами разумом, но не сердцем, и тогда только мастерство превращается из ремесла в игру — непредсказуемую, совершенную игру души, открытой для фантазии. Тогда можно, будучи уже признанным Варпетом, отвлечься от хитроумной чеканки и сформовать из бросового никчемного полиэтилена обыкновенный плод земли — гриб, или чужеземный кактус, и с ребячьей горделивостью укрепить его на видном месте на стене, и чувствовать прилив вдохновения от одной лишь мысли, что тебе подвластен любой материал и удается любой замысел.

...В мастерской было тесно от инструментов и металла. Коксовая печь с тягой, уходящей к небу через весь дом — на пять этажей вверх. И кругом заготовки, «полуфабрикаты»: гипсовые формы, бронзовые формы — кокили: все те же тигры, змеи, буйволы, пока еще безрогие и беззубые. А ближе к печи — модели из формовочного песка, готовые уже опоки в сборе: плавь металл и заливай.

Объясняя мне сложный процесс литья — как с песчаного барельефа снимается металлический «негатив»-кокиль, который потом станет формой для многоразовой конечной отливки, — Павлик нечаянно касается пальцем влажной песчаной морды тигра, смазывает краешек и испуганно оглядывается:

— Час работы Варпету добавил, ругаться будет...

— Ничего, ничего... — Мастер сегодня настроен благодушно. — Поправлю потом...

— Вот, смотрите, — Павлик показывает на корзину, где свален всякий бронзовый и латунный лом. — Арцрун собирает это на свалках, добавляет отходы собственного литья, потом плавит, мудрит, и получается — без всяких измерений и пропорций! — нужный сплав, именно такой, какой он хотел. ЕГО сплав. Законы промышленного литья здесь бессильны: какое-то шестое, десятое чувство, мистика...

— Ну уж, мистика... Скажешь тоже... Вообще ценные металлы я получаю от комбината Художественного фонда. А вот бронза — другое дело: сплав. Так... Кручу, кручу... На глаз, на запах. В этом графитовом тигле все и варится. Его, тигель-то, тоже сам делал...

«Если не мистика, то уж, по крайней мере, волшебство», — думаю я, снова и снова разглядывая Варпета — колдовского человека, который варит в тигле бронзу, как варит хозяйка в кастрюле суп.

Так графитовый тигель и полиэтиленовые кактусы открыли мне еще одну тайну Варпетов: «Умей делать с материалом ВСЕ!»

Никогда не стой на месте

О Саакяне мне рассказывал Генрих, а днем позже, в музее народного искусства, я видел глиняные фигурки сельских типажей: торговки, мясника, сплетниц. И глиняных мудрых стариков — «Наших дедов». И отлитых в бронзе музыкантов. И монументальную скульптуру, которая изображала легендарных женщин из города Муш, спасших ценнейшую рукопись — «Торжественник», хранящуюся ныне в Матенадаране. Автор был всюду один и тот же — изменчивый в своих творениях, как мифический Протей, Саак Саакян.

И я пошел к Протею в гости. В своем повседневном обличье это был худой долговязый и подвижный человек с густой черной бородой и блестящими горячими глазами. Сорок семь лет ему не дашь никак, выглядит на тридцать пять, не более. И как говорил мне Генрих, он всю жизнь примеривал профессии, и все они оказались ему впору: скульптор, живописец, литейщик, чеканщик, гончар, декоратор, специалист по национальным костюмам. И плюс ко всему — природный артист: рассказывая о своих любимых героях, воплощенных уже с необыкновенной выразительностью в глине, он преображается то в Моллу Насреддина, то в Храброго Назара, то в Швейка или же в несчастного обжору Балоуна — с наслаждением «играет» их.

Мастерская для Варпета — это дом. А дом — это вещи, но здесь — вот что самое главное! — иных вещей, кроме вышедших из рук самого мастера, — нет. И Варпет Саак, извинившись за беспорядок, начинает:

— Я тут печь для обжига кладу, так что грязновато. Мастерскую получил недавно: вот пол настелил, потолок оштукатурил, обжился кое-как, теперь за печкой очередь. Что сказать о себе? Уже немолодой — дедушка я: три дочери, один сын пять внуков, скоро появится шестой. Но о старости не думаю: сил еще много. Как художник работаю уже двадцать лет, ни в каких художественных школах не учился, до всего самому пришлось доходить.

Возьмем хотя бы «зембилы». Это та штуковина, на которой вы сидите. В детстве еще, когда мне рассказывали сказки, слышал: зембил да зембил — что-то древнее и позабытое, некий предмет обихода. А как выглядит — ни отец, ни мать не знали. Вот несколько лет назад ездил по деревням — и нашел-таки! Оказалось — деревенский «пуфик», сплетенный из толстой веревки, — похож, как вы видите, на бухту каната. Очень удобно и гигиенично: чтобы не сидеть на холодных камнях во время беседы, чтобы корову доить сидя. Старушка одна подсказала, что веревку плели из травы «чилхот» — буквально «гибкая трава», — на болотах растет. Та же старушка сама смастерила несколько зембилов, я тоже попробовал: получилось. Теперь у меня стол и стулья веревочные.

По деревням я вот почему ездил: мы с Оганесом Шарамбеяном — он теперь директор нового Музея народного искусства — старинные ковры искали. Сложилась гибельная ситуация: ковров мало осталось, да и те немногие постепенно исчезали. Мы и решили: надо спасать древние карпе-ты. Дом художественной самодеятельности и Дом народного творчества выписали командировки, дали автобус, Союз художников поддержал, и мы полгода мотались по республике. Четыреста ковров собрали — целое сокровище. До поры до времени они у меня дома хранились — в старой мастерской. Результат налицо: в июне 1973 года открылась у нас в Ереване первая выставка образцов старинных армянских ковров.

...Вот это все Швейк: тут — готовые фигуры из раскрашенной глины, тут — эскизы: в Чехословакию повезу, там экспозиция будет. Я вообще люблю работать по литературным произведениям. Например, «Давид Сасунский». Читали? Там же потрясающие возможности для фантазии: легендарные герои, сочный язык, народный юмор. Работа пока еще в самом начале: над сырой глиной голову ломаю. Потом — обжиг, потом — раскрашивать буду. Поймут, как думаете?

Вон — видите? — дурачок в короне. Это Кадж-Назар, Храбрый Назар. Смотрите, какой он трусливый и глупый! Стал нежданно-негаданно царем, а жена-крестьянка в конце концов сбросила его с трона. У вас говорят «повезло дураку», мы говорим — «счастье Назара».

Так, здесь у меня что? Это шахматные фигурки. Не удивляйтесь, что они такие здоровенные и непривычные. Ими не играют, и потом это же мои шахматы. Почему король должен обязательно быть королем? У меня он пивовар: видите, какую бочку тащит; очень важный человек на селе — потому и король.