Не загоняйте в угол прокурора. Сборник - Сергей Высоцкий

У Фризе появилось искушение назвать Огородникова, но он сдержался. Еще начнут выяснять отношения! Он только развел руками, давая понять, что не волен распоряжаться чужими секретами. Но Алина Максимовна не собиралась отступать.

— Герман Огородников? — сказала она, пристально глядя на Владимира.— Он постоянно пасется в прессбюро КГБ. И делал какие-то глупые намеки Алеше. Бедняга. Ему всюду мерещатся интриги. Но сейчас он в трансе. Сдох любимый пес. Наверное, считает, что это козни соседей.

Фризе вспомнил, как дернулся Герман Степанович при упоминании о собаке, и мысленно посетовал на свою оплошность.

— Ладно,— вздохнула Маврина.— Возьмите с собой тетрадь. Вы все поймете. Алеша был счастливый человек. Он постоянно повторял мне строчки Шефнера: «Если помнить все на свете, ставить все в вину судьбе, мы бы, как в потемках дети, заблудились бы в себе». Хорошо, правда?

— Ну, а вырванные страницы? Откуда у вас такая уверенность, что к этому не приложил руку сам автор?

— Когда «скорая» увезла его, я читала Алешины дневники. Все страницы были на месте. Не сомневайтесь.

— Почему же вы не хотите сказать, о чем там говорилось?

— Я разве не сказала? — Маврина резко тряхнула головой, будто сбросила с себя одолевавшие ее сомнения.— На этих страницах Алексей Дмитриевич набросал план своего будущего романа. Какое-то подобие сюжета, черты характеров героев. Несколько блатных фраз. Яркие детали. Он вынашивал идею написать детектив. Даже настоящий триллер. Говорил, что серьезному романисту нечего стыдиться детектива. Приводил в пример Грэма Грина, Пристли, Сомерсета Моэма. Но время шло. Он писал романы, а до триллера руки так и не дошли. Жаловался: никак не найдет достойного сюжета. А недавно он лежал в больнице, познакомился с молодым парнем из какого-то кооператива при мэрии. Парня готовили к операции. Врачи намекнули Алексею, что шансов у кооператора почти нет. Да и парень это чувствовал. И он такого порассказывал мужу! Волосы дыбом! Вернувшись из больницы, муж и сделал эти записи.

— Алина Максимовна, вы не смогли бы восстановить их? Конечно, не дословно. Все, что запомнилось.

— Зачем вам? Парень этот, наверное, умер. Да и рассказал он мужу доверительно. По секрету.

— Я не собираюсь открывать новое уголовное дело. Хочу только понять, почему исчезли эти страницы. Так обещаете?

— Попробую,— нерешительно сказала Маврина.— Только детали я вряд ли смогу передать точно. А имена, наверное, вымышленные.

Фризе поднялся.

— Мне пора. А то опоздаю на последнюю электричку.

— В эти часы у нас можно подхватить такси. Вам повезет, у меня легкая рука. Если бы я знала, что вы без машины! Не отпустила бы шофера.— Взяв со стола одну из тетрадок дневника, Алина Максимовна протянула Фризе: — Вы понимаете, как она дорога для меня?… Может статься, и для литературы. Дневник только для вас, милый Володя. Я вам верю, у вас глаза хорошие.

Они спустились вниз, и Фризе, надев свою яркую пуховку, попробовал положить дневник в карман. Но там уже лежал пистолет и записи Покрижичинского.

— Завернуть в газету? — сказал он, все еще пребывая в смятенных чувствах после «милого Володи». Ни слова не говоря, Алина Максимовна скрылась в гостиной и тут же вернулась с узким черным дипломатом с металлическими ободами по краям и замками с кодом.

— Здесь будет целее,— улыбнулась она.— Мужу подарил его один арабский принц, когда он летал на Ближний Восток. Принц сказал: «Даже агенты спецслужб не смогут узнать, о ком вы пишете свой новый роман, если спрячете рукопись в этом кейсе».

Фризе положил в роскошный кейс тетрадь, достал из кармана бумаги Покрижичинского. Перехватив внимательный взгляд Мавриной, сказал:

— Еще один секретный манускрипт.— Он хотел переложить из кармана и пистолет, да постеснялся вынимать его. Внезапно ему пришла в голову мысль: — Алина Максимовна, в больнице ваш муж, наверное, тоже вел записи? Когда он встречался с кооператором, слушал его рассказы, он же не записывал в дневник?

— Вряд ли Алеша вообще что-то записывал. Может быть, потом? У него была привычка заносить всякие мелочи в записную книжку: незнакомое словечко, бытовые детали, иногда сюжеты.— Маврина, наконец, поняла, к чему клонил Фризе.— Да, да! Сюжеты! Если поискать в его записных книжках, можно, наверное, наткнуться и на того кооператора.

— Записные книжки целы? — с надеждой спросил Фризе.

— Не знаю. Они могут лежать в городе.

— Поищите. Я понимаю, вам сейчас не до них…

— Ну почему же? Мне…— она недоговорила, прижала руку к горлу, как будто этим жестом помогала себе остановиться. Не высказать чего-то такого, о чем никому, кроме нее, знать не следовало.

«Хороша! — подумал Фризе.— Если бы за «милым Володичкой» последовало продолжение, ни один младший советник юстиции не устоял бы».

— Мы вас разоружили,— сказал он. Ружье, из которого Маврина застрелила санитара, прокуратура изъяла.— Не боитесь?

— У Алеши в кабинете,— она показала глазами наверх,— целый арсенал. Он любил ружья. Но это — между нами.— Алина Максимовна засмеялась.

Уже на веранде, поцеловав хозяйке руку, Фризе сказал:

— Алина Максимовна, простите мою настойчивость, но я на секунду хочу вернуться к Борисову.

— А я не хочу! — Маврину словно подменили. Она стала колючей и настороженной. Куда только пропала ее мягкая и обворожительная улыбка.— Володечка! Не спрашивайте меня о Борисове. Вы прочитаете дневники мужа. Поверьте, он все написал искренне. Алексей Дмитриевич не собирался публиковать эти записи.

— Я могу в это поверить…— Фризе начинало раздражать, что Маврина взяла за правило называть его Володечкой. Она что, не принимает его всерьез? Не может ощутить разницы между дружеским разговором и допросом?! — Я могу поверить, что это правда,— повторил он.— Но это только часть правды. А мне нужна вся. Нет объяснения тому, что человек, отсидевший девять лет в лагере, чудом избежавший смерти, прощает доносчику и клеветнику!

— Не хочу говорить о Борисове! — упрямо повторила Маврина.— И не могу взять в толк, к чему все эти разговоры?

— Это не разговоры, Алина Максимовна, а вопрос к свидетелю.

— Свидетелю чего, Володечка?

Фризе еле-еле удержался от какого-нибудь едкого замечания.

— Мой муж умер от старости. Вы этому не верите? Сердце…

— Пиво с цианидом, которое выпил санитар Уткин, могло предназначаться вашему мужу. Вот о чем я думаю, хотя у меня и нет пока — пока! — доказательств. Когда санитары из «Харона» приехали за покойным, Уткин мог незаметно положить в карман банку «Туборга».

— А отравленное пиво подсунул мужу бедный Борисов?

— «Бедный» клеветник Борисов,— усмехнулся Фризе.— Нет, я в этом не уверен. Это лишь одна из версий. И раз она существует — мое дело исследовать ее. Но есть и другая — уцепившись за нее, я, похоже, разворошил осиное гнездо.

Метель прекратилась. Подмораживало. Сухой снег скрипел под сапогами раздражающе громко.

Обещанное Алиной Максимовной такси с ярким зеленым огоньком не замедлило выехать из какого-то глухого проулка и не остановилось, несмотря на все призывы следователя. Наверное, водителю уже некуда было складывать выручку. Фризе вспомнил мужчину, голосовавшего однажды на Киевском шоссе — он сидел на чемодане, а рядом на асфальте стояла бутылка водки.

Фризе медленно шел между двумя высокими заборами, за которыми спали в своих уютных дачах известные и не слишком известные писатели. А может быть, и не спали, а писали свои романы и поэмы или пили коньяк, если сумели отоварить талоны за декабрь.

«Ну и суматошный денек»,— думал Владимир, прислушиваясь, не заурчит ли в тиши поселка машина. И тут перед его мысленным взором предстал его родной «жигуленок» с проколотыми шинами. Кто это сделал? Обыкновенные хулиганы? Он даже не обратил внимание, с одним ли его «жигуленком» случилась беда. Или досталось и другим машинам? У подъезда прокуратуры парковал машину не он один. Но предчувствие подсказывало ему, чьи руки сделали это дело.

…Человек бесшумно метнулся на Фризе из-за угла, и он, отбросив пакет с банками пива, лишь успел инстинктивно загородиться кейсом. Удар ножа был рассчитан точно в подвздошную артерию. Лезвие со скрежетом пробило обшивку, и от резкого удара кейс вырвался из рук и полетел в канаву, зарывшись в сугробе.

— У, с-сука! — в голосе нападавшего прозвучало такое злобное разочарование, что у Фризе спина покрылась испариной. И тут же он понял причину этого разочарования — ножа в руках у бандита уже не было.

«Что у него в запасе?» — подумал Фризе и рванул «молнию» на куртке, освобождая путь к пистолету и примериваясь для удара ногой. Нападавший ловко, как акробат, отпрыгнул назад, и Фризе понял по развороту руки, что тот сейчас нажмет на спусковой крючок молниеносно выхваченного пистолета. Падая, Фризе услышал один за другим несколько негромких выстрелов. Так щелкают мальчишки, засунув палец за щеку и резко выдернув его. Похоже, пистолет был с глушителем. Фризе спас забор — одного броска ему хватило, чтобы оказаться под защитой углового столба,— и когда нападавший, уверенный, что теперь-то он не оплошал, крадучись двинулся вдоль забора в его сторону, Фризе нажал на спуск. Всего один раз. Звук выстрела разнесся по поселку и отозвался эхом где-то в стороне Мавринской дачи.