Десять поворотов дороги - Оак Баррель

За бессчетные тысячелетия вода пробила в скалах исполинскую расщелину, издали походившую на ворота: два узких каменных гребня смыкались над руслом величественной аркой на высоте орлиного полета. Если не считать, что оттуда что-нибудь вечно валилось на голову — камни, куски лишайника или продукты жизнедеятельности орлов — очаровательное место, достойное кисти гения. Не подходи слишком близко, и всего-то.

Известнейший путешественник Торт Недадал дважды пересек этот головокружительный перешеек и оказался впечатлен им на добрую сотню страниц с гравюрами. Если не считать поколений неграмотных пастухов, помешанных на лечебных травах старушек и монахов из Обители Святого Пережду, Торт Недадал — единственный, чья нога ступала в этих местах, оставив значимый отпечаток, ибо остальные не издавали потом книжек (в твердом переплете всего за полтора доллара с доставкой, плюс талон на скидку в обувном магазине).

На стороне Кварты вдоль Гряды раскинулся Синий лес. С другой, как сказано, была пустошь, скупо одаренная травой и кустарником… Что еще? А еще — камни, камни, камни вокруг.

В этот вечер у гномов намечался праздник Крутого Мозгомеса — древнего гномьего короля, варившего эль из голов своих врагов. Эль был таким добрым, а врагов у могучего Мозгомеса так много, что более полугода принадлежащая клану вершина Г'рх сотрясалась от празднующих победу племен… До тех пор, пока коварный старый Глогги Жор с ее подножия не напал на истощенных праздником соседей и не одолел их во сне. (Недобрые языки добавляли, что сделал он это в одиночку при помощи мокрого полотенца, которым старался унять мигрень от непомерно шумных жильцов сверху.)

Так или иначе, этот праздник у гномов был из любимейших и ознаменовывался чудовищным количеством выпитого эля, песнями и жестоким похмельем целых кланов. В ожидании тонких ценителей спиртного нагроможденные пирамидой бочки возвышались в тени скалы, по размаху составлявшей ей конкуренцию.

Все в этот вечер предвещало беду — и не надо для этого никаких примет вроде подрагивающих внутренностей жертвенного голубя или неизвестно откуда взявшейся собаки в оранжевых носках. Наличие сотен пьяных гномов вполне исчерпывает потребности любого, даже самого безнадежного оракула в деле предсказания длинного ряда бедствий, как то: порча частной собственности в особо крупных размерах, вооруженное нападение на окружающих и самих себя, межвидовые оскорбительные выходки, а также спонтанные поиски золота в неприспособленных местах, после которых на утро оставались глубокие колодцы со страдающими от похмелья гномами на дне.

Тысячерукий хоровод гномов, вооруженных топорами и факелами, танцующих с подвывертом древний танец вокруг гигантского костра, был в разгаре, и суровые глаза блестели под начищенными шлемами, не предвещая ничего доброго врагам гномьей расы, а также гномам-с-другой-горы ну и дюжине-другой своих, если на то пошло. Кое-кто из плясунов уже высматривал подходящие участки почвы под ногами, которые могли скрывать неразведанные золотоносные жилы… В общем, все шло как нельзя лучше и традиционно до слезы умиления.

Вонь стояла такая, будто у каждого воина за пазухой было по дохлой кошке. Судя по безумному взгляду большинства, так оно и было, если не хуже.

— Экка’дхарк’эниг! — возопил сотник, размахивая топором.

Кожан стоял неподвижно. В голове у него звонил огромный назойливый колокол, каждый удар которого отдавался тупой болью. «Как надо ушибли, мелкие сволочи», — думал он сквозь мутную пелену, глядя на приплясывающих гномов. Судя по выражению на мордах троллей, с таким определением для своих союзников они были полностью согласны.

Что за неведомая сила собрала в кулак толпы непримиримых врагов, уму непостижимо. Если воспламенившая вдруг оба лагеря ненависть к людям, то изрядно подкрепленная чем-то еще. Люди веками жили бок о бок с первыми и вторыми. Не сказать чтобы очень мирно, но жили как-никак, сторонясь друг друга, делая вид, что соседа не существует вовсе, — иногда это самое лучшее, согласитесь, для поддержания гармонии отношений. С троллями же гномы воевали испокон веков, желая друг другу одного — полного и окончательного истребления.

Набравшийся эля сотник напирал на Кожана, размахивая обоюдоострым топором, и кто знает, во что бы все вышло, если бы пьяный гном не поскользнулся на камнях и не опрокинулся навзничь, взмахнув руками. Глухой удар поставил точку в его личной биографии: топор, проделав пару кульбитов, с треском вонзился в лоб растянувшемуся воину, мгновенно его прикончив. Не зря говорят, что гномы варят отличную сталь — тот самый случай, когда лучше не искать подтверждения самому.

В наступившей тишине какой-то из троллей одобрительно заворчал. Нить, отделявшая худой мир от войны, со звоном оборвалась…

Неизвестно, чем бы кончилась потасовка, если бы кто-то из участников знал ее конечную цель. Или хоть легонько подтолкнул в нужном направлении. Возможно, оба войска просто уничтожили бы друг друга, отчего множество народа вокруг вздохнуло бы с облегчением. Но большинство гномов вообще не видели истории с топором и не слышали провокационного бурчания своего исторического врага, решив, что просто настало время покуролесить.

Задние ряды бросились наподдать передним, в свою очередь кинувшимся на троллей. В итоге передние были смяты, как бумага между ладоней. Задние уже не могли остановиться, а тролли оказались слишком медлительны, чтобы что-нибудь предпринять в ответ, кроме как стоять, сгрудившись в живую волнующуюся стену.

Кожан, не блиставший особой сметкой, но мысливший основательно, щедро используя приметы и наблюдения деревенской жизни, быстро сообразил, что море разливанное малорослых засранцев, орущих боевой гимн, представляет серьезную проблему (в первую очередь для него самого, кому и без этого уже припечатали дубиной). Орущий гном, размахивающий налево-направо боевым топором, — очень верная примета, вернее летящего между глаз камня или окрика «Эй, ты, иди сюда!» в переулке.

Кузнец, отталкивая вопящего бородача со сбившимся на лицо шлемом, уронил взгляд на увесистый бочонок с элем, подкатившийся в сутолоке к его ногам… Обычно это проделывали с набитой смолой и сеном козлиной шкурой, но подошла и тара пенного портера. С криком «Игра-а-а!» Кожан бросил бочонок в гущу толпы, завладев ее вниманием. В длинном регистре игр множественной вселенной появилась новехонькая запись «Регби: игровой процесс, состоящий в попытке отобрать у соперников продолговатый тяжелый предмет с помощью приемов уличной драки; допустимы порча одежды и крайне непристойные выкрики».

Когда все кончилось, Кожан, шатаясь, стоял перед неровной шеренгой, почти сравнявшись с держащим его за плечо троллем. Cо спины их не отличила бы и жена.

Могучий Камнепад вручил кузнецу здоровенный каменный молот, пророкотав заученные с детства: «Камень о камень во имя правды!» — троллий аналог рыцарского напутствия. (О какой правде шла речь, выяснять не станем, но с рыцарями всю дорогу так — и не нам вдаваться глубоко в суть.)

Кузнец принял молот, со знанием дела осмотрел и взвесил в сильной руке. Тот оказался чуть легче его любимого Болванщика[15]. А так-то добрый инструмент, сделан с умом, толково. Кожан, крякнув, замахнулся — мышцы, достойные першерона, вздулись — и опустил нового друга на булыжник. В стороны полетели искры. Кусок базальта с треском развалился на части. В медлительном сознании камня промелькнуло что-то вроде долгого шепчущего «о-ох», слышного лишь другим камням. Стоящие вокруг тролли одобрительно затопали (этнический эквивалент аплодисментов).

— Бдокк бон гхар, — заключил Камнепад, одобрительно похлопав Кожана по плечу. — Бдокк!

Кузнец ничего из сказанного не понял и тихо опустился на землю, вновь потеряв сознание…

Высокая белокурая женщина, до подбородка закованная в латы, прошла, никем не замеченная, вдоль раскинутых в низине шатров и скрылась под нависающим гранитным балконом одной из ближайших скал.

Глава 20. ПРОФСОЮЗ МАЛЯРОВ И МЕТЕЛЬЩИКОВ

Такого количества социально угнетенных Кир еще никогда в жизни не видел. Это был просто оазис угнетения, основанного (что шло за рамки всего разумного) на добровольном найме. Люди по своей воле лишали себя последней, ежедневно вкалывая от зари до зари с единственным перерывом на обед, который не включал даже кружки портера (как правило, не включал). Сущий ад, если чуть сгустить краски, а воображения у парня хватало на четверых.

Весь день он думал только об этом и еще о нудном пронизывающем ветре, от которого голова шла кругом и тело покрывалось «гусиной кожей». В какой-то момент казалось, что ветер уже забрался внутрь и гуляет под ребрами, холодя сердце. В конце концов Кир, гардероб которого оставлял желать лучшего, выпросил на складе потрепанную фуфайку в пятнах семи цветов и обмотал голову куском ветоши, став похожим на очень нездоровое чудо, полезшее со скуки на стену. Теперь ничто не отвлекало юношу от размышлений на тему социального неравенства.