Фавориты и фаворитки царского двора - Александр Николаевич Боханов

найден: Чарторыйский получал назначение представителя при сардинском Короле. Он должен был в течение нескольких дней покинуть Петербург и отбыть в Турин, где сардинский Король в то время пребывал.

Известие потрясло не только Чарторыйского, но и Великого князя Александра Павловича, который тем не менее не счел возможным вступиться за своего друга.

Как написал князь Чарторыйский в своих «Записках»: «Это неожиданное назначение, которое застало меня совершенно врасплох, сильно меня огорчило. Естественно, мне было особенно тяжело расставаться, быть может на долгое время, с Великим князем, к которому я был искренне привязан, и с теми немногими друзьями, дружба с которыми была для меня большим утешением на чужбине». Ничего больше князь не написал, «грязную сплетню» не опровергал, а имя Елизаветы Алексеевны вообще обошел стороной. Одним словом: «джентльмен»…

Порочащие Елизавету слухи, как казалось, совершенно не затрагивали и не интересовали только одного человека – Александра Павловича. Граф Головкин и через годы с изумлением писал, что «Великий князь в этом случае проявлял удивительное и крайне неуместное равнодушие». Кстати сказать, когда Мария скончалась 27 июля 1800 года, Александр явил все то же равнодушие.

Павел Петрович же был не из разряда людей, способных делать вид, что ничего не происходит, когда на самом деле что-то случалось. Поведение Елизаветы его лично оскорбило. Он ей так доверял, так был нежен и снисходителен, а получил в «подарок» нехорошую историю. После принятия решения о высылке Чарторыйского Император отправился в апартаменты Елизаветы Алексеевны, подвел ее к окну и стал на нее в упор смотреть. Он так делал часто, когда хотел добиться правды от своего визави. Невестка отвела глаза, но ничего не сказала и ни в чем не повинилась. Павел Петрович понял, что подозрения не беспочвенны, и прекратил всякое общение с Елизаветой.

Глава 7

Кавалергард Алексей Охотников

Елизавета вела себя так, как будто ничего не происходило.

Она разорвала всякое общение с В. Н. Головиной, с которой ранее была неразлучна, подозревая графиню в низкой интриге: она ведь была противником князя Чарторыйского, а следовательно – могла порассказать о нем нечто. У графини было много недостатков, она всегда отличалась резкой нетерпимостью, но в данном случае Головина была совершенно ни при чем.

Елизавета начала демонстративно пренебрегать правилами придворного этикета, за соблюдением которого зорко следила Императрица Мария Федоровна. Приходила не тогда, когда требовалось, уходила без разрешения, одевалась не так, как подобало и т. д. Это был вызов установленному регламенту. Император не мог оставить такое поведение без последствий: к дверям комнат Елизаветы был поставлен часовой, чтобы она не смела отлучаться без разрешения и не могла принимать кого вздумается. Страж стоял на своем посту несколько месяцев.

Мария Антоновна Нарышкина.

Художник Й. Грасси. 1807

К мужу Александру Елизавета относилась с холодной учтивостью, никак не стараясь сломать стену отчуждения между ними, к чему ее постоянно призывала в письмах мать – маркграфиня Баденская Амалия (1754–1832). Нежность к мужу у нее проснется через десятилетия: она будет находиться рядом и переживать за него в последние дни жизни Александра I в Таганроге.

До этого все было неизменно: у нее – своя жизнь, у него – своя.

Александр был «так учтив», что рассказывал ей перипетии своих отношений с единственной в его жизни возлюбленной – красивой полькой Марией Антоновной Нарышкиной, урожденной княжной Святополк-Четвертинской (1779–1854). Об этой связи Императора тогда знал не только ее законный супруг Дмитрий Львович Нарышкин (1758–1838), но и, что называется, весь Петербург.

Елизавета прекрасно была осведомлена о негласной любовной связи мужа и не выражала по этому поводу никаких чувств. Ее только возмутило поведение Нарышкиной, когда она на одном из балов подошла к Елизавете и сообщила, что беременна. Было ясно, кто отец ребенка, и скрытную Елизавету шокировала исключительно публичная форма «уведомления».

Когда Нарышкина в 1807 году родила от Императора дочь Софью, то об этом жене поведал сам Александр и потом постоянно рассказывал, какой это чудесный ребенок. Софья умерла в 1824 году накануне своей свадьбы с графом А. П. Шуваловым (1802–1873), и горе Императора Александра было неподдельным…

Елизавета, как уже упоминалось, считала себя «республиканкой», но одновременно она являлась еще и записной ханжой. Своих свекра и свекровь она «терпеть не могла», но, естественно, общественно своих сокровенных чувств не демонстрировала. Она выплескивала их на страницы посланий матери, и вот там можно найти немало критических пассажей и моральных обвинений, особенно по адресу Павла Петровича.

После смерти Екатерины II Елизавета отправила Амалии обширное письмо-отчет, где сообщила немало деталей происшедшего и излила свою скорбь. Она была возмущена, что новый Император не проявлял «должных чувств». «Меня оскорбило то, – сообщала Елизавета, – что Государь не выражал скорби по кончине матери, ибо он говорил только об отце, украшал свои комнаты его портретами, про мать не говорил ни слова… Конечно, он поступил хорошо, засвидетельствовав свое почтение отцу всеми способами, какие только возможно себе представить, но, ведь как бы худо не поступала его мать, все же она остается матерью; между тем можно было думать, что скончалась только Государыня».

Какие высокие моральные принципы демонстрировала бывшая баденская принцесса! Но эти «принципы» не являлись универсальными, о них она вспоминала лишь от случая к случаю. В основном она руководствовалась своим личным, «дамским убеждением», не стесняясь, распространяя по Европе заведомую клевету. Вот, скажем, ее пассаж, касающийся Императора, Императрицы и Нелидовой: «Конечно, она добрая, прекрасная, неспособная сделать кому-либо зло (имеется в виду Мария Федоровна. – А. Б.), но чего я не могу в ней переносить, это ее заискивания у Нелидовой, у предмета мерзкой страстишки (!!! – А. Б.) Императора».

Елизавета была убеждена, что «Россия – страна рабов», что «вся Россия» изнывает под ярмом «тирании», находясь в руках «деспота» – Императора Павла. Правда, никакой России она не знала, русским языком не владела – несколько слов и отдельных нечленораздельно произносимых фраз в расчет можно не принимать. Россию она видела только в образах горничных, камердинеров и лакеев, да и то не всех, поскольку немало было приглашенных из других стран. Что же касается аристократии, то многие ее представители только по фамилии и были русскими; кругом – французская и немецкая речь, мысли, настроения, привычки, моды и интересы – исключительно «из Европы».

Елизавета все время правления Павла «изнемогла от тирании» и в своей ненависти к Императору дошла до того, что фактически одобрила его свержение. Ее смущали только методы, которые использовались при свержении «тирана». «Честно говоря, я рада», – таково