Штандарт - Лернет-Холения Александр

Георг с Фазой стоял слева от въезда на мост, рядом с охраной, люди молча смотрели на тянущиеся колонны. Часовой что-то крикнул одному из водителей, спросил о чем-то, но тот только пожал плечами и поехал дальше. Он тоже мог мало что знать: вероятно, это были грузовики с багажом и провизией, а не военный эшелон, прибывший с прифронтовой полосы.

Я спешился и приказал Георгу немедленно вести Мазепу обратно. Затем пересел на Фазу. Как сказал мне Георг, они ехали быстро, потому что он боялся, что опоздает. Но потом пришлось ждать час до моего приезда. Колонны идут давно, но никто не знает откуда и куда. Пока Георг садился на Мазепу, чтобы ехать обратно, я пытался попасть на мост рядом с обозами. На нем почти не было места, и прошло много времени, прежде чем я оказался на другом берегу. Доскакав до Конака, я привязал Фазу за поводья к оконной решетке и поспешил ко входу.

С охраной проблем не возникло, появился давно поджидавший меня лакей и повел дальше. Встреча с Резой была очень короткой. Я увидел слезы в ее глазах — она уже решила, что я не приду.

— Прости меня, — сказал я, — что я пришел так поздно, но я едва смог выехать из Караншебеша до двенадцати. Я здесь без всякого разрешения и только для того, чтобы попрощаться с тобой. Мне было непросто приехать, и кто знает, вернусь ли я. Но я не хотел уезжать, не попрощавшись с тобой. Сегодня утром мы уходим.

Она слушала молча.

— Как? — наконец выговорила она. — Вы действительно выступаете?

— Да. Мы пройдем через Белград. Сегодня днем мы пересечем город и встанем лагерем. Так что, возможно, я смогу прийти к тебе еще раз. Но это не точно. Что-нибудь запросто может измениться. Мы можем просто пойти дальше. Вероятно, положение на фронте усугубилось. Вчера уже была слышна стрельба, а сегодня много транспорта проходит по мостам на другой берег. Скорее всего, теперь и ты здесь ненадолго. Я не понимаю, почему вы еще не уехали. Может быть, мы увидимся завтра снова, а может быть, позже или, может быть, никогда. В любом случае: до свидания!

С этими словами я обнял ее и поцеловал. Вдруг она прижалась ко мне и зарыдала.

Она не хотела верить, что нам придется проститься, теперь она все поняла, и ей было страшно, ведь понимание пришло слишком поздно.

Я погладил ее по волосам.

— Реза, — сказал я, — завтра я приду снова. Если смогу, то я вернусь к тебе завтра ночью. Жди меня, я сделаю все возможное, чтобы прийти. И если получится, то смогу остаться дольше, чем обычно. Потому что путь будет не так далек.

Она плакала, целуя мои щеки и губы. Ее плечи вздрагивали, как крылья пойманной птицы.

— Приходи, — попросила она, — обязательно! Будет ужасно, если я тебя больше не увижу. И я пойду с тобой, куда хочешь. Ты сможешь отвезти меня к Багратиону или куда угодно еще. Я люблю тебя!

— Реза, — сказал я, — я так рад, что ты это сказала. Для меня эти твои слова дороже, чем если бы ты пошла со мной вчера, не желая того. Я постараюсь передать сообщение Багратиону завтра, когда мы будем проходить через город, и сделаю все, чтобы быть здесь завтра вечером. А теперь мне пора. До свидания, до встречи!

С этими словами я снова поцеловал ее, она не хотела меня отпускать, обвив мою шею руками. Мне пришлось вырываться чуть ли не силой, и, когда я выходил из комнаты, она упала в кресло у двери, закрыла лицо руками и зарыдала. Как же трудно мне было уйти в ту секунду! Я смотрел на нее еще миг, а потом пошел прочь. В тот момент я любил ее почти так же сильно, как она любила меня.

Когда я вышел во двор, было почти три часа, обозы на мосту здорово меня задержали. Я вскочил в седло и поскакал к реке. Мне снова пришлось долго пропускать колонны, ехать медленно, но я добрался до другого берега. Затем — по тропинке, опасаясь случайно опрокинуться в болото на краю. Ночь была темной, луну скрыли облака.

Было уже без малого четыре утра, когда я наконец оставил позади вереницы транспорта, сворачивавшие налево. Мы галопом неслись по песчаной дороге. Около пяти я заметил, что Фаза задыхается. Ее нельзя было сравнивать с Гонведгусаром, не говоря уже о Мазепе, и время от времени мне приходилось переходить на рысь. Галопом она могла идти недолго, один раз она даже оступилась. Я очень боялся, что не смогу вовремя добраться до Караншебеша.

Но к рассвету мы добрались. Солдаты уже выводили навьюченных лошадей из конюшен. Порывы холодного западного ветра и капли дождя приветствовали меня и усталую лошадь. У дверей дома стояли Антон и Георг с двумя другими оседланными и навьюченными лошадьми. Антон заметно нервничал, но не посмел меня упрекнуть. Он лишь вздохнул с облегчением, когда увидел меня. Терять время было нельзя. Пока Антон пытался спешно накормить и напоить измученную лошадь, Георг переседлал ее для себя, потому что он был самым легким из нас, растер ей шею и круп. Его вещи были сложены в мешки, он быстро свернул плащ и одеяло. Оставалось надеяться, что Фаза сможет немного передохнуть во время марша, когда все, скорее всего, будут идти шагом. Главное, чтобы Боттенлаубен не увидел лошадь. Их с Георгом место было во втором звене.

Мы сложили все, что еще не было упаковано, надели шлемы, затем я забрался в седло Мазепы, а Антон — на Гонведгусара. Антон, надувая щеки, продолжал демонстрировать свое неудовольствие. Он отвернулся от меня и качал головой, потому что явно не желал меня видеть.

Мы подошли к голове эскадрона. Кавалерийские шлемы сверкали своими дубовыми листьями. Как только я занял место перед своими людьми, появился Боттенлаубен, и мы обнажили сабли.

7

Боттенлаубен, похоже, намеревался пережить сложившуюся ситуацию достойно и деятельно. Громким голосом он приказал убрать сабли в ножны и трогаться. Эскадроны перестроились в колонны и, гремя оружием и снаряжением, стали покидать деревню.

Крестьяне стояли перед своими домами и смотрели на нас. Я за спиной Боттенлаубена тайком жевал хлеб в качестве завтрака. Граф тем временем смотрел то прямо перед собой, то налево и направо, но, к счастью, ни разу не обернулся. С облегчением я заметил, что Мазепа намного свежее, чем я того боялся после поездки на Фазе. Он упруго шагал подо мной. Порывы ветра утихли. Но небо было очень пасмурным. Дивизия сливалась в единую массу — все эскадроны двинулись бок о бок к месту встречи между Караншебешем и Чепрегом, а наш фронт был обращен на юг. Орудия следовали позади, а пулеметные эскадроны слева от каждого полка.

Полки с грохотом двигались навстречу. Полк Марии-Изабеллы занял правый фланг дивизии, за ним следовали тосканские уланы и драгуны полка Кейта, и, наконец, Германский Королевский полк. Поскольку я командовал первым взводом первого эскадрона нашего полка, то оказался стоящим впереди и справа от западного крыла всей кавалерийской массы. Отдельно от своих солдат, лицом к эскадронам, выстроились их командиры, дальше — полковники, а справа, сразу позади них — четыре прапорщика со штандартами.

Рядом с каждым из полковников слева стояли верхом адъютант и капеллан в облачении. Облачения блестели золотом и переливались на свету. Командир дивизии и его штаб остановились напротив центра. Было видно, как сверкает алая подпруга седла генерала.

Когда построение завершилось, на несколько минут воцарилась тишина.

Затем прозвучала труба, и командиры эскадронов, а также полковники со своими штабами и командир дивизии со своей группой подъехали к нам.

Штандарты, слегка наклонившись вперед, двинулись к своим полкам. Наконечники их древков сверкали. Они замерли на некотором отдалении. Поступила команда воздерживаться от длинных речей и напомнить солдатам об их долге. Полки заново произнесли присягу.

Командиры взводов тоже развернули лошадей и посмотрели своим людям в глаза. Затем полковые адъютанты стали громко и четко произносить слова клятвы, духовенство подняло распятия, и так, глядя на распятого Христа и на знамена, солдаты должны были повторять за ними. Адъютанты начали: