Флавиан - Александр Торик

— Господи, помилуй, Господи помилуй, Господи, помилуй, Господи, помилуй… — скороговоркой, словно боясь остаться вне родного пристанища, во тьме и страхе смертном — заторопился хор — Господи, помилуй, Господи, помилуй…

— Сейчас сорок раз будут повторять, потом пятьдесят — тихонько прокомментировала мне на ухо Клавдия Ивановна, — это, чтобы милости у Господа побольше выпросить.

Я опять молча кивнул ей. Подумалось — А, ведь какие удивительные слова «Господи, помилуй»! Ведь, когда мы говорим «помилуй» мы имеем в виду и — «прости грехи», и «укрепи в вере», и «защити от зла», и «научи жить по христиански». Да, и многие другие просьбы о вещах, необходимых для спасения души, заложены в этих, удивительно всеобъемлющих словах — «Господи, помилуй»!

— Услыши ны, Боже, Спасителю наш, упование всех концев земли и сущих в мори далече: и милостив, милостив буди, владыко, о гресех наших и помилуй ны. Милостив бо и человеколюбец Бог еси, и Тебе славу возсылаем, Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков! — Исполненный непоколебимой надежды на милосердие Божье, звенящий напряжённостью всех чувств и сил души, голос Флавиана прорезал воцарившуюся в храме благоговейную тишину и, пролетев все уголки церкви, отозвался под куполом.

— Аминь! — смиренно засвидетельствовал хор.

— Мир всем! — с радостью возвестил Флавиан, словно объявляя, что наша молитва услышана, и Мир Божий подаётся нам Всещедрым Владыкой.

— Главы наша Господеви приклоним! — «Господеви» значит — Господу — догадался я, склоняя голову.

— Владыко Многомилостиве, Господи Иисусе Христе Боже наш, молитвами Вспречистыя Владычицы нашея Богородицы и приснодевы Марии; силою честнаго и животворящего Креста; предстательствы честных небесных Сил Безплотных; честнаго славного пророка Предтечи и Крестителя Иоанна; святых славных и всехвальных Апостолов; святых славных и добропобедных Мучеников; преподобных и богоносных Отец наших; иже во святых отец наших…

— Господи! — подумал я — скольких же заступников, ходатаев и помощников Ты даровал нам, грешным, в помощь! Сама Богородица, Святые Небесные Силы — Ангелы, молятся о нас, Иоанн Креститель, Апостолы и Мученики, все святые, которых во множестве перечисляет сейчас в молитве Флавиан, все они готовы придти к нам на помощь. А мы, в своём гордом нежелании их замечать, — «я сам!» — тыкаемся по жизни как слепые котята, тонем, отвергая протянутую нам с Неба спасающую руку. И, ведь, не обижаются же они, святые, на нас за наше к ним небрежение, наверное, потому они и святые, что не обижаются… Не то, что я, грешник… Прости меня, Господи, молитвами святых Твоих!

Хор допел что-то щемящее-трогательное и наступила тишина.

— Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко... — тихим глубоким голосом запел Флавиан, и в этом голосе слышна была усталость старого, утомлённого боями и походами воина, который шёл сколько мог, потом ещё столько, сколько был должен, и вот теперь, выполнив свой солдатский долг смиренно принимает из рук военачальника увольнительную на вечно — яко видеста очи мои спасение твое, — старый воин видит грядущую Великую Победу, он жалеет, что уже не будет к ней причастным, но чувство исполненного долга наполняет радостью его сердце, которое ликует видя грядущий — свет во откровение языков, и славу людей Твоих Израиля!

Углублённый в сопереживание этого дивного песнопения, я не заметил, как лёгким лучом мимо меня проскользнул Серёженька и встал на солее перед иконой Божьей Матери.

— Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Безсмертный, помилуй нас! — звонкий, детски чистый, детской же верой исполненный, голос мальчика взлетел над головами молящихся, — слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне и присно и во веки веков, Аминь!

— Действительно — как ангел, — вспомнил я ласковое сравнение Клавдии Ивановны, — наверное, сами ангелы с такой же, серёженькиной, любовью и искренней преданностью служат Богу…

— Отче наш, Иже еси на небесех! Да святится Имя Твое, да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли. Хлеб наш насущный даждь нам днесь, и остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должником нашим; и не введи нас во искушение, но избави нас от лукавого! — мальчик не пел, не читал, не возглашал — он жил — жил, произносимой им молитвой, он весь, как бы сам превратился в молитву и летел, летел обгоняя звуки своего ангельского голоса туда, ввысь, где ожидал его любящий Небесный Отец.

— Яко Твое есть Царство и сила и слава, Отца и Сына и Святаго Духа, ныне и присно и во веки веков! — засвидетельствовал уверенным возгласом Флавиан.

— Аминь! — подтвердил хор.

У меня начала кружиться голова. Боясь потерять сознание и всех смутить, я начал тихонько пробираться к выходу.

Глава 11. ВСЕНОЩНАЯ, ОКОНЧАНИЕ

Наверное, в какой-то момент, я всё-таки отключился, но, кажется на этот раз не упал. Встряхнувшись, я обнаружил себя сидящим на скамеечке около колокольни, с расстёгнутым воротом и в окружении сидящих по бокам Клавдии Ивановны и подтянутого мужчины лет пятидесяти пяти — шестидесяти, с благородными чертами лица обрамлённого густыми вьющимися, совершенно седыми волосами, который с искренней заботой смотрел на меня карими, умными и слегка грустными глазами. Одет он был скромно по городскому, в недорогую пиджачную пару и светлую рубашку без галстука, но из под брюк выглядывали щёгольские хромовые сапоги, носимые обычно офицерами высшего командного состава, какие в «Военторге» не продаются.

— Ну, слава Богу, пришёл в себя! Лёшенька, миленький, ну и напугали вы меня! Гляжу — побледнел и из церквы уходит, я — сразу за вами, ну — как помочь-то надо будет! А, вы вышли на крылечко, и стоите, за стеночку держитесь, глазки потупили и дышите тяжело. Я, уж вас на лавочку-то присадила, а тут и Димитрий Ларионович вышел, его батюшка Флавиан послал посмотреть — что с вами приключилось! Димитрий Ларионыч, голубчик! Вы за Лёшенькой присмотрите? Я побегу, чтоб к помазанию не опоздать! — и, не успев услышать ответа, Клавдия Ивановна подхватила своё пышное тело и быстренько понесла его под колокольню ко входу в храм.

— Вы, Алексей, не беспокойтесь, ничего страшного с вами не случилось. Подурнело немного и всё, это от того, что — лето, жарко, а, в храме хоть и открыты окна, но, от безветрия душновато из за народа. Да и с непривычки на долгой службе, отец Флавиан ведь по монастырскому уставу служит, выстоять тяжеловато. Ну, и для Вас лично, уж очень сильная психо-эмоциональная нагрузка за один день. Первая серьёзная исповедь, это мне Клавдия Ивановна сообщила, глубокие молитвенные переживания на богослужении, при вашей эмоциональной восприимчивости это серьёзный стресс. Стрессы ведь не только на почве негатива возникают, но и от переизбытка положительных эмоций — тоже.

— Вы офицер? — не к месту спросил я.

Дмитрий Илларионович засмеялся — сапоги заметили! Отец у был меня офицер! Белой гвардии штабс-капитан, это его сапоги, я их по праздникам в церковь одеваю, выглядит странно, быть может, но для меня в этом некая смысловая сокровенность имеется. Вы уж, простите великодушно, если смутил Вас!

— Что Вы, что Вы, Дмитрий Илларионович! Вы простите мою нескромность, я и вправду подумал, что вы — офицер, весь ваш облик какой-то — офицерский!

— Благодарю покорно! — снова засмеялся Дмитрий Илларионович, видно — наследственность, кровь. Я — врач. Сперва терапевтом был, потом область души человеческой интересовать стала, переквалифицировался в психиатры, а поработав в этой области с десяток лет, в Бога уверовал, и с помощью отца Флавиана досточтимого, воцерковившись, окончательно мировоззрение по полочкам разложил.

— А, давно вы с отцом Флавианом знакомы? — спросил я.

— Да, года, наверное, с восемьдесят восьмого — восемьдесят девятого, я третий год как из Сибири в Москву перевёлся. Я, ведь в Сибири родился, в ссылке. Отец мой за своё белогвардейское прошлое восемнадцать лет в лагерях отбыл, плюс пожизненная ссылка. Мамочка моя все те годы рядом с ним была, устраивалась жить неподалёку, навещала, передачи собирала для многих. Она хорошим зубным врачом была, везде ценилась как специалист, многих из лагерного начальства лечила с членами их семей, должно быть потому отец живым в том аду и остался. А, на вечное поселение его отправили в Алтайский край, Мариинский район, деревня Волчиха. Там я в сороковом и родился. Мединститут кончал в Новосибирске, там же и работал первое время. А, когда мои некоторые разработки в психиатрии широкое применение находить стали, меня в Москву пригласили перейти, во всесоюзный НИИ психиатрии, где я сейчас до пенсии и дорабатываю.