Волчица - Андрей Мансуров

В комнате отобранный ею «экземпляр», неуклюже переминавшийся с ноги на ногу посереди ковра, вздрогнул от звука поворачиваемого в замке ключа. Но войдя, — она слышала! — догадался, впрочем, снять фуражку и чуть поклониться:

— З-з…дравия желаю!

Ленайна обошла его сбоку, и кивнула Сандре:

— Хорош маяться фигнёй. Смотри, какого самца я тебе нашла! Нравится?

Сандра склонила голову чуть к плечу. Впрочем, в «игру» врубилась быстро:

— А то!.. Нечасто у нас такие красавцы на ферме появляются. Вернее — никогда!

— Ну вот и хорошо. Вторая спальня — целиком в вашем распоряжении. — и, повернув лицо уже к полицейскому. — Тебя как зовут?

— Эл… Элберт, господин майор, сар!

Ленайна кивнула:

— Так вот, Элэлберт. Тебе предоставляется шанс принести реальную пользу своей планете. Эта девушка — наша самая близкая подруга. Зовут её Сандра.

Твоя задача — выполнить все её желания. Чтоб ей… И, следовательно, и нам, её друзьям, было приятно. И если желания окажутся… выполненными плохо, или Сандра на твоё поведение пусть даже не пожалуется — а хотя бы окажется не удовлетворена полностью…

Остальное сам додумаешь. Самый смелый твой кошмар я могу легко воплотить в…

Задача ясна?

— Т-так точно, господин майор!

— Приступить!

Ленайна не могла не заметить завистливо-грустного взора Людмилы, когда Сандра увела призового жеребца в спальню. Однако астенозная миома матки — не шуточки. Никакого секса! Но в отношении Людмилы у неё тоже имелись определённые планы. А пока…

— Идём-ка за стол. Продолжим нашу «оргию»! — она чуть приобняла замершую посреди комнаты женщину.

— Это тебе Сандра сказала о… — Людмила закусила губу и кинула взгляд вниз, на свою…

— Да. Завтра займёмся. Мы, танкисты, своих в беде не бросаем!

Утром они отвезли Людмилу в столицу. Ленайна лично переговорила с Директором Первого флотского Госпиталя. Оплатила счёт.

Людмила, уводимая вежливо-безликой медсестрой в глубину казавшегося бесконечным, сине-белого больничного коридора, откуда наносило запахом спирта и какого-то антибиотика, смотрела на них так, словно прощалась навек…

Кто его знает — может так оно и будет. Экипажи танков, согласно статистике…

Двадцать семь рейдов.

Она, сглотнув вязкую слюну, постаралась взять себя в руки: Линда же чует.

Всё чует!..

Её шёпот вынужденно громко звучал в темноте — чтобы перекрыть храп Миши:

— Ты что, и правда, хочешь жить вечно?

— Нет. Нет. Думаешь я не знаю, что на самом деле ты хочешь просто вечно сохранять нашу любовь… А это — невозможно… — в голосе Линды звучали слёзы, — И ты, и я… Мы обе знаем, что проклятые психологи дают таким парам, как мы, максимум двадцать-тридцать лет. Чёртовой «гармонии». И взаимопонимания.

Потом, когда происходит перестройка организма… Физический климакс. Психологический климакс… Старые эмоциональные связи ослабевают и рвутся! Зачастую — с кровью. Я… — Линда сглотнула, — Не смогу выдержать, когда ты меня разлюбишь.

Боже! Это так не похоже на никогда не поддающуюся тоске и ужасам войны, и никогда не выражавшую столь бесхитростно свои эмоции, танкистку! Неужели это посещение столь изменившейся, и — не к лучшему! — родины так повлияло?!

У Ленайны горячий комок подкатил к горлу. Она тоже сглотнула. Продышалась. Нет, она не хотела, чтобы Линда слышала и чуяла её слёзы!..

Ведь она — сильная. Самодостаточная. Командир. Лидер. Волчица…

— Ты знаешь. Я никогда не разлюблю тебя. Речь не об этом сейчас.

Речь о том, попробуем ли мы, рискнув жизнями, воплотить наш План — ради будущего этих бедолаг. Ради тех, кто… Прозябает в нищете. Беспросветности. Тянет лямку рабского труда из последних сил. Отчаялся, что положение хоть когда-то улучшится. И бессмысленно-безропотно мрёт, принося себя в жертву кровавой мясорубке!..

— Знаешь, да. Да. Я… готова. Может, именно это и называлось когда-то жертвенностью… Готовностью отдать свою жизнь за «благо всех людей». (Напыщенно-глупо звучит, я знаю!!!) Но — я готова. Может, мы и погибнем. Но мы можем хотя бы попытаться — что-то сделать!

Жертвенность?!

Не-ет, может, Линда думает и так. Но она…

Она — трезвый прагматик. Знает, что это — никакая не «жертвенность», а банальное стремление самовыразиться. Пусть и преображённое в гипертрофированную форму, но — именно стремление доказать всем.

Что они — лучшие!.. Что они…

Э-э, хватит. Кого она пытается обмануть? Не себя же? Там, под поверхностными слоями собственной психики, сознанием, подсознанием и всеми его «уровнями», она отлично видит себя подлинную.

Не надо ей уже никому ничего доказывать.

Всё давно доказано! Даже все сослуживцы — побаиваются… Она и правда — почти стала такой, какой всегда хотела казаться окружающим: сильной, волевой, целеустремлённой… Танкисткой.

Но под скорлупой чёрствой и циничной эгоистки всё ещё живёт маленькая девочка, которой в детстве так не хватало…

Любви?

Материнской любви?..

Чёрт — не разобрались в этом лучшие психологи за те несколько столетий, что существуют инкубатории и детские Интернаты, а уж ей — и подавно не разобраться.

Но вот девочка в глубине души говорит ей, что сопланетниц, и даже сопланетников — жалко. Как жалко и всех тех, кто вынужден не отдыхая, и затянув туже ремни…

Восемьсот с лишним миллиардов.

Неужели их судьба, их жизнь и будущее благополучие, зависит от… Неё?

Ленайна тесней прижала жилисто-поджарое стройное тело супруги к себе. Ей больше ничего не надо: напарница поняла её доводы, и приняла…

Чуть повернув голову она буркнула:

— Миша! Хватит делать вид, что спишь. Меня искусственным храпом не обманешь. Лучше скажи, что ты обо всём этом думаешь.

Миша фыркнул:

— Я думаю, что вы — две сумасшедшие дуры. Идиотки. Которым больше всех надо. И которые изо всех сил норовят сунуть головы в петлю, и там глупо оскалиться на прощание. «Спасение человечества», мать вашу!.. — он грязно выругался.

Затем сказал уже серьёзным тоном. Таким, как сообщал о повреждениях корабля:

— Ладно, если вы решились — знайте: я — с вами до конца. Потому что… Людмила, Сандра, и даже бедолага Пратчетт — поразили меня. Я и не думал, что всё так плохо…

Линда правильно говорит: мы можем хотя бы попытаться!

В Центральном банке столицы Ленайна положила десять тысяч на счёт Людмилы, и ещё десять — на счёт Сандры. На первое время им должно хватить.

Также они с Линдой и Мишей зашли в Государственную Нотарию и изменили Завещания.

Больше на Глории их, вроде, ничего не удерживало.

Отремонтированная «Волчица» выглядела практически — как тогда, когда их экипаж только принимал командование над своим танком.

Изящно-заострённые обводы основного броневого корпуса грозно щетинились выступающими над ним орудийными башнями и гроздьями ходовых дюз.

Дюз Ленайна насчитала на боковой стороне, обращённой к ним, аж тридцать девять: даже на две больше, чем у них было. А молодец адмирал: заботится об одном из лучших экипажей! Можно даже поспорить, что усилена и защита саркофага, и гравикомпенсаторы поставлены последней модификации!.. Не говоря уж об основной плате Матери.

Какое-то время они просто стояли перед огромной передвижной площадкой-консолью, на которой высилось тридцатиметровое тело их машины, наблюдая, как вокруг продолжает суетиться несколько десятков инженеров, техников и мотористов в белых халатах, с разными тестерами-инструментами-кабелями-паяльниками в руках.

Ленайна медленно двинулась вперёд. Остальные, — ну, Линда-то точно — прочтя её мысль! — выстроившись привычным клином, пошли за ней.

Ленайна обошла танк, оказавшись теперь спереди.

Боже!..

На нижней части носа блестело свежей краской изображение, которое они с Линдой и Мишей кое-как скопировали и нарисовали ещё тогда, три далёких года назад — оскаленной морды волка. Да — это был именно волк. Но все остальные, да и они сами, называли корабль всё же именем женской особи этого давно вымершего вида существ.

Потому что главной боевой и эмоциональной движущей силой их экипажа, их тройки — являлись именно они.

Женщины.

Ленайна, подойдя вплотную, не смогла удержаться: потрогала грубо нанесённые линии.

От кончиков пальцев до самого сердца пробежал словно электрический импульс. Рука, когда она отняла пальцы от картины, ощутимо дрожала.

— Нет, ты чувствуешь?! — Ленайна обернулась к напарнице.

— Конечно. Я сразу сказала — эта штука — живая! Она стала такой сразу. Как только мы закончили обводить контуры чёрной краской, я почуяла — она — ожила!.. Спасибо тем, кто делал реставрацию: всё очень… аккуратно. Её дух доволен! Это я тоже чувствую!