Золотой Демон - Александр Бушков

— Так… — нехорошим голосом протянул Самолетов. — Слыхали, кроты? Объясниться извольте.

— Николай Флегонтыч, что ж ты веру даешь косоглазому нехристю… Он тебе наговорит…

— Николай Флегонтович! — воскликнул он, делая шаг вперед. — Мне вот тут пришло в голову… Помните, ямщики сплетничали, что это якобы профессор фон Вейде выкопал что-то нехорошее… Не знаю, как насчет профессора, а от этих можно ожидать… Они же лазают где ни попадя и суются куда попало…

— Хорошая мысль, Аркадий Петрович, — откликнулся купец, все еще поигрывавший револьвером. — А главное, очень похожая на правду… От них и в самом деле ждать можно… Были случаи в прежние времена. Рассказывали, помнится… Это еще что такое?

Поручик тоже услышал шум, приближавшийся из хвоста обоза. И вскоре сообразил, что это более всего напоминало конский топот. Выскочил на другую сторону. В лунном свете прекрасно рассмотрел, что прямо на него наметом несутся всадники, вытянувшиеся вереницей. Обозные лошадки показывали небывалую прыть, и неудивительно — слышно было, как лупят кнуты по крупам…

Он стоял в полной растерянности, положив руку на кобуру. Скачущие были совсем близко.

— С дор-роги! — страшным голосом завопил передний. — Растопчу, твою мать!

Они не собирались останавливаться, наоборот, понукали лошадей кнутами и жуткими воплями. Поручик отскочил в безопасный промежуток меж задком возка бугровщиков и лошадиными мордами. Вовремя, еще миг, и стоптали бы… Мимо него, брызгая снегом из-под копыт, пронеслись всадники, цеплявшиеся за гривы, неуклюже мотавшиеся вверх-вниз на спинах неоседланных лошадей, оравшие что-то неразборчивое, охаживавшие кнутами обозных Буцефалов. Поручик зачем-то машинально их считал: два, три… кажется, восемь, а может, девять…

В голове обоза послышался сердитый крик, и тут же ударил револьверный выстрел, второй, третий… Саип, подумал поручик, вновь выскакивая на обочину. Некому там больше воевать…

Еще выстрел. Видно, как у головного возка, изрыгая проклятия, мечется высокая фигура без шубы и шапки — точно, Саип… Не похоже, чтобы он кого-то зацепил, отсюда можно рассмотреть что залитый лунным светом тракт совершенно пуст — всадники скрылись вдали.

«До Пронского не более десяти верст, — подумал поручик. — Лошадей они в паническом страхе жалеть не будут, так что доберутся быстро. И один Бог ведает, что наговорят там со страху. Не будет обозу гостеприимной встречи, тут и гадать нечего…»

— Вот оно, — рявкнул Самолетов. — Началось… Расползаются, как тараканы от огня… Ну-ка вы, двое, живенько рассказывайте, что за беду нам на шею посадили! А может, кто из вас, сукиных детей, и есть черт?

— Канэтада-сан говорит: никто из них не есть черт, но от них очень крепко пахнет демоном…

— А нам что стегать подтаскивать, что стеганых оттаскивать, — оскалился Самолетов. — Ну, языки проглотили?

Ударенный Федот, цепляясь за оглоблю, наконец поднялся на ноги и держался в отдалении, осторожно трогая скулу. Кузьма, предусмотрительно попятившись, испуганным голосом протянул:

— Николай Флегонтыч, ты не прокурор… Законов мы не нарушали никаких, ни в малой букве…

— Законопослушные обыватели… — процедил Самолетов. — Душа умиляется… Ладно, голуби! Я тоже закон начну блюсти. Пальцем вас не трону, если будете запираться. Всего-то навсего попрошу японского путника погладить вас сабелькой. Сердце мне подсказывает, что он с превеликим удовольствием вас посечет в капусту: не любит он нечисти, уже ясно, и дедушка его, японский поп, нечисть изводил… А самое-то веселое, что он, как лицо дипломатическое, российским законам неподвластен совершенно.

— Канэтада-сан говорит: он без малейших душевных переживаний лишит голов этих недостойных людей, не имеющих права жить.

— Вот так, соколики, — усмехнулся Самолетов. — А можно и еще проще: пойти к ямщикам и рассказать, что это именно вы, обормоты, на нас черта напустили. Вмиг раздерут вас мужички на сто пятнадцать частей, что будет еще больнее отрубания головы. Как, кликнуть ямщиков?

— Не надо, Флегонтыч, — угрюмо отозвался Федот. — Убьют ведь… А мы что? Мы и знать не знали…

— Вот и исповедуйся, — прикрикнул Самолетов. — Все знают, что голова в деле — это как раз ты и есть, а Кузька ума невеликого, он на побегушках… Ну?

— Кто же знал, что получится такая пакость… — сказал Федот. — Мы в тех местах за два лета семь бугров раскопали, и никогда ничего не случалось…

— Где?

— Под Ханзыбеем, на правом берегу. Там их по степи раскидана чертова прорва. Татары не мешали — это ж не их могилки, а какого-то неизвестного народца, обитавшего, говорят, еще до Рождества Христова… Попробовал шуметь один из старост, да уладили…

— И что?

— Золота не взяли, вот те крест, — сказал Федот и для пущей убедительности размашисто перекрестился. — Не было там золота, разве что пара бляшечек, тонкие, как бумага, едва на золотник тянут. Мы там взяли полмешка всяких причиндалов — бронзовые, медные. Сломанных ножиков изрядно — эти, мы за долгую свою жизнь нахватались, покойникам клали в бугор непременно сломанные ножики… А кроме них, немало… говорю тебе, всякие причиндалы. Как оно зовется и для чего служило, кто ж тебе сейчас расскажет. Даже ученые господа в Петербурге в затылке чешут.

— Ага, — сказал Самолетов. — То-то вы в последнее время, что ни год, в Санкт-Петербург… Постоянный покупатель завелся?

— Догадливый ты человек, Флегонтыч… Есть такой. Дела ведет честно, не обманывает, дает настоящую цену. Оные господа делают непременно из древнего золота, а наш берет и бронзу с медью, и костяные финтифлюшки, и много чего еще… С отбором берет, не все подряд, по какой-то своей системе, платит хорошо и аккуратно, не покупатель, а удовольствие… Вот мы ему и повезли… И была там такая штучка — поболее ладони, лита из бронзы, формой и видом наподобие татарской фляжечки, даже вроде бы с пробкой, припаянной двумя полосочками. Только это не фляжка, никак не похоже, очень уж тяжелая, по весу видно, цельнолитая. И все равно, там было что-то вроде горлышка, и пробка к нему припаяна, полосочки в земле одряхлели, тоненькие, зелень их проела…

— Не тяни кота за хвост! — прикрикнул Самолетов.

— Ну… Дорога длинная, скучная, заняться нечем. Водку мы с Кузьмой не особенно и потребляем, а говорить не с кем — нас, убогих, отчего-то сторонятся и брезгуют… Ну… От скуки сидели с Кузьмой, перебирали копанки, думали и гадали, для чего они в старые времена могли быть предназначены. Чем только от скуки не начнешь баловать… И надо ж так случиться, чтобы Кузьма эту фляжечку уронил… С высока уронил, выпрямясь в возке, она и грохнулась на сундучок, в аккурат на железную оковку. Полосочки ветхие, разломились, только хрупнуло… — он оглянулся по сторонам, перекрестился, понизил голос: — И вот тут началось… Как бы светом брызнуло, только свет тот был черный. Не знаю, как и объяснить… Вроде и черный, но свет, по глазам ударило, кинуло в беспамятство, по возку расшвыряло, будто куколок. А когда очнулись, ровным счетом ничего и не происходило: все как всегда, только фляжечка валяется — она, точно, цельнолитая, только под пробочкой видно, как дырочка высверлена, узенькая, глубокая. Мы туда спичку совали, длины не хватило… Ну, а спустя короткое время и началось…

— Канэтада-сан говорит: по его убеждению, в данном сосуде в незапамятные времена был заключен демон, вырвавшийся на свободу после того, как эти презренные люди нечаянно сломали запор…

— Очень похоже, что так оно и обстояло, — сказал Самолетов. — На сказку похоже, ну да после всего, что с нами творилось, начинаешь и к сказкам серьезно относиться… — Он шумно втянул воздух сквозь зубы. — Значит, это вы его нам на шею повесили… Порешить бы вас обоих, не сходя с этого места…

— Флегонтыч! — плачущим голосом воскликнул Федот. — Мы же не по умыслу… Кто ж знал?

— Надо было знать, — отрезал Самолетов. — Коли уж выбрали себе это поганое ремесло. Старики говорят, бывали случаи…

— Мы ж все копаное святой водичкой… Как обычно. Не первый год стараемся, знаем предосторожности…

— И много вам помогла святая вода? Батюшка тоже выходил с крестом… Руки чешутся…

— Николай Флегонтович! — воскликнул поручик, глядя, как в руке купца медленно поднимается револьвер.

— Да ладно, ладно… — поморщился Самолетов, убирая «смит-вессон» в глубокий карман дохи. — Ваше счастье, скоты этакие, что нет у меня навыка убивать людей, а то бы…

— Канэтада-сан говорит: он готов принять на себя и кровь, и ответственность, поскольку эти недостойные люди из низменной страсти к деньгам стали невольной причиной гибели других.

Японец обеими руками поднял перед глазами сверкающий клинок. Бугровщики шарахнулись, Федот завопил:

— Николай Флегонтыч, убери нехристя! Порешит ведь!