История советской фантастики - Кац Святославович

В заключение слово взял Н.С.Хрущев. По сравнению с многими из выступлений речь его была даже несколько миролюбива. Он признал, что "в книжке Дудинцева есть и правильные страницы" и что роман он "читал без булавки", однако "общее направление книги неверно. У читателя создается впечатление, что автор этой книги умышленно сгущает краски, изображая директора крупного ракетного завода в виде какого-то, я извиняюсь, куклуксклановца. В то время, как на ответственные посты партия у нас назначает достойных людей..." Степан Кургузов был немного разочарован: он ждал громов и молний, и новых поощрений Секции за проявленную бдительность. Однако Хрущев был настроен куда более спокойно, чем в январе. Разгадку можно найти в мемуарах А.Н.Фролова, тогдашнего куратора "Проекта-К", первого заместителя министра госбезопасности: "6 апреля Никита Сергеевич встретился с Главным - так между собой мы тогда называли Генерального конструктора С.П.Королева. Королев точно пообещал, что первый спутник будет запущен не позднее дня 40-й годовщины Великого Октября, а, вероятнее всего, и раньше. Всю неделю у Н С. было бодрое настроение. С ходу он даже поубавил свой гнев на фантаста Дудинцева, которого одно время за роман про ракетных конструкторов называл "изменником". Между прочим, по агентурным данным, самому Сергею Королеву книга, напротив, очень понравилась. Однако свое отношение он - по понятным причинам - в ту пору не высказал..."

Инцидент с романом "Не хлебом единым", несмотря на предельно суровую оценку, был все-таки признаком "оттепели": в конце концов, автора не отправили в лагерь и даже не исключили из Союза писателей. Каждый маленький прорыв "из царства необходимости в царство свободы" давал возможность делать следующий шаг.

Выход в свет романа В.Дудинцева косвенно способствовал реализации идеи альманаха "Литературная Москва" - он появился в продаже в начале 1957 года. Примерно треть толстого тома была, по традиции, отдана фантастике. Причем, среди вещей, рекомендованных Секцией С.Кургузова ("Начало" А.Егорова, "Колесо Фортуны" Д.Островского, "Игра в Герострата" В.Казакова и др.), каким-то образом затесался рассказ А.Яшина "Рычаги". Кургузов, обманутый названием, не стал вчитываться в текст и дал "добро" на публикацию. В действительности же рассказ с "производственным" заголовком был отнюдь не о рычагах. Вернее, о людях-рычагах, которыми могут управлять любые бестрепетные руки. Действие рассказа происходило на Н-ском космодроме за час до старта. Бригада инженеров, конструкторов и космонавтов-дублеров вела самый обычный разговор. Читатель неожиданно узнавал, что полет плохо подготовлен, что "с таким двигателем не то что до Луны - до Астрахани не долетишь", что отбор пилотов шел второпях - нужно было поспеть к какой-то там очередной дате, а горючее "годится только для пожара, а не для полета". Вдруг оказывалось, что все эти беды - вовсе не новость для начальства ("но ведь и ему надо скорее, скорее..."), не сверхординарный случай, но довольно рядовая рутина. Вся эта страшноватая в своей обыкновенности беседа неожиданно прерывалась ударом гонга и командой: "...товьсь!" И герои мгновенно менялись. Только что они были толковыми, злыми, неглупыми людьми, однако по сигналу тотчас же превращались в нерассуждающие винтики одной огромной машины, которые будут исполнять приказ - как бы ни нелеп или даже преступен он ни был. Характерно, что на последней странице рассказа тот же голос, что еще десять минут назад убедительно разъяснял всем, почему то, чем они сейчас занимаются, есть нарушение всех видов техники безопасности, четырех инструкций "и вообще должностное преступление" - теперь же, "медленно и звучно выпевая слова, повел: "Товарищ Генеральный конструктор! Корабль к полету готов! Все бортовые системы..."

Рассказ вызвал взрыв праведного негодования на Секции; альманах "Литературная Москва" до следующего своего выпуска не дожил, усилиями Кургузова просто перестав существовать. Однако вал критических откликов, пронесшихся по страницам "Правды", "Литгазеты", "Известий", "Литературы и жизни" был пожиже, чем в случае с Дудинцевым. Возможно, писатели уже начинали потихоньку уставать по каждому поводу высказывать свое "глубокое возмущение". Многие вдруг сообразили, что, судя по теперешней книжно-журнальной активности, сидение в президиумах и на собраниях им пришлось бы сделать своею ежедневной работой, отставив в сторону пишущую машинку и неосуществленные замыслы. Были, конечно, авторы, которые готовы были с легкостью променять свой письменный стол на место за покрытым зеленым сукном столом президиума. Но таких было все-таки не так много...

К концу 50-х "фантастическая" реальность в Союзе писателей оказалась не лишена некоторых сюрреалистических черт. Как бы параллельно существовали две фантастики: привычная, за которую отвечала кургузовская Секция и которую исправно издавали центральные и региональные издательства, а также добросовестно печатали многие "толстые" и "тонкие" журналы. И - как бы не вполне официальная, подвергаемая постоянно критике, но не умирающая поросль, которая упорно ломала асфальт привычного и пробивалась то в "Новом мире", то в катаевской "Юности", то в каком-нибудь сборнике. Кургузов быстро понял, что по каждому случаю собирать Секцию или по крайней мере ее Президиум - просто глупо: на каждый вздорный рассказ Первому секретарю ЦК КПСС не пожалуешься, а только сделаешь конкуренту дополнительную рекламу. Оставалось только демонстративно игнорировать выскочек, пытающихся превратить научную фантастику - "самую партийную из всех литератур"! - в литературный повод для дешевого фрондерства. К сожалению для Кургузова, читатель конца 50-х и начала 60-х все больше тяготел к фантастике такого, "второго" направления. Это подтверждает хотя бы судьба двух публикаций, появившихся практически одновременно: романа стойкого "кургузовца" и к тому времени уже председателя Ленинградского отделения Секции фантастов Олега Хрусталева "Под куполом" (журнал "Звезда", 1957, NoNo 10-12) и пьесы Виктора Розова "В поисках радости" (журнал "Театр", 1957, No 12).

Роман О.Хрусталева был по указанию начальства спешно инсценирован, и уже в феврале 1958 года спектакль "Под куполом" шел в ленинградском БДТ (постановка Андрея Ливанова). Как раз в это же самое время в Москве молодая труппа "Современника" играла первые спектакли розовской драмы (постановка Олега Ефремова).

В своем новом романе О.Хрусталев, по существу, развивал сюжет своей же "Битой карты". Раскладывался обычный шпионский пасьянс, только действие на сей раз было перенесено с борта космического корабля на поверхность Луны, под самый купол исследовательской станции "Надежда". Те, кто позднее прочел рассказ американского фантаста Джона Кемпбелла "Кто ты?", мог убедиться, что Олег Хрусталев был, как всегда, подражателем. Правда, ему не хватило духу сделать инопланетного агента, скрывающегося на станции под видом человека, каким-то жутким чудовищем в духе сегодняшних хорроров: враг был все-таки человеком, просто внеземного подданства. Соответственно, обнаружить агента можно было, только найдя при нем какие-нибудь инопланетные документы (о, неизъяснимая ментальность советского человека!). Как толь-ко самый юный житель купола, ангелоподобный веснушчатый Володя Сергачев случайно обнаруживал в оранжерее компрометирующие бумаги, роман заканчивался триумфом советской науки и госбезопасности...

Надо отдать должное режиссеру-постановщику Андрею Ливанову: из этого безумно нудного текста, пронизанного к тому же явной манией преследования, им была сделана вполне пристойная инсценировка, которая могла бы продержаться не один сезон. Режиссер тщательно препарировал роман О.Хрусталева, сократил множество сюжетных линий, не без изящества сместил акценты. Шпиономанию персонажей, которую писатель безусловно оценивал со знаком "плюс", постановщик спектакля умело окарикатурил, сделал смешной и страшной. Под мерный стук метронома среди вспышек стробоскопических ламп по сцене метались странные люди с воспаленными лицами, которые следили друг за другом и устраивали друг другу утомительные допросы. В конце третьего акта неприятного вида пацан с прической a la Павлик Морозов торжествующе потрясал какими-то листками - после чего трое взрослых персонажей сосредоточенно связывали четвертого. Эта почти кафкианская обстановка так напоминала сталинские кошмары, что актерам Е.Лебедеву, К.Лаврову., Н.Трофимову и Е.Копеляну легко удавалось преодолеть остатки хрусталевского текста; на два часа воскресшая жуть из старых непозабытых времен выводила зрителей из равновесия, будила их страх и совесть. Будучи человеком достаточно тщеславным и весьма недалеким, сам О.Хрусталев первое время просто не осознавал, во что превратилось его глубоко выдержанное произведение. Ему нравилось на первых спектаклях выходить на сцену под занавес, кланяться, получать цветы, раздавать автографы. Он даже - к тихой радости ленинградской интеллигенции - протолкнул в "Вечерний Ленинград" положительную рецензию на спектакль, где уже почти все вещи были названы своими именами.