Рыцарь - Олег Говда

Владивой вдруг понял, что почти уговаривает есаула.

– Надеюсь, приказ мой ясен?! Иди, готовься в дорогу. Медлить не стоит… За письмом зайдешь утром. И помни, что ваша с Кривицей жизнь с одного боку в моих руках, а с другого – на кончике ваших же языков. Но, если сумеете подтвердить мои слова, чтобы никто и на мгновение не засомневался, что так все и происходило, заживете с побратимом в Дуброве лучше, чем сами придумать сможете. За Кривицей корчму с его сдобной «гусыней» запишу и деньжат на новоселье подкину, а о том, что люди говорят, забуду и другим закажу. А тебе, Калита… Сам придумаешь, что попросить… Уверен – не продешевишь. Все, ступай, оставь меня. Надо подумать, как лучше новости изложить.

Когда Владивой принимал решение, переубедить его было невозможно. Есаул поклонился и затопал вниз по лестнице. В конце концов, сколь веревочке ни виться, а в стенку лбом упрешься. Коль не отвернул Громовержец от них с Кривицей свой лик, может, и вывезет кривая… Зато как одноглазый обрадуется награде, когда узнает…

Говоря, что он должен подумать, как написать королеве, Владивой лукавил. Текст «скорбного» письма уже давно сложился в голове барона. Осталось только записать его слово в слово.

«Низкий поклон нашей госпоже и венценосной сестре Беляне!

На двадцать седьмой день месяца Травостоя со слезами на глазах вынужден известить Ваше Величество об ужасном горе, которое постигло Дубров дважды.

В ночь с двадцать пятого на двадцать шестой день после продолжительной болезни умерла баронесса Катаржина, которая не поднималась с ложа уже почти полгода. Умерла без мучений, отойдя от нас во сне и не приходя в память…

А на следующий день случилась трагедия, затмившая смерть баронессы.

В то время как все мои помыслы, равно как и мысли верной дворни, были наполнены скорбью по поводу смерти баронессы, двое харцызов похитили наследную баронету Анжелину.

Думая, что наша дочь, желая в скорби уединиться, закрылась в личных апартаментах, и уважая ее чувства, никто не тревожил баронету. И только после того, как она не вышла к прощанию с телом покойной, мы обеспокоились.

Обнаруженные следы свидетельствовали, что, по неведомым нам причинам, баронета сама спустилась в подземелье, где содержался пленный харцыз. Что произошло там, неизвестно, но темницу оба покинули через подземный ход, о котором могла знать лишь баронета. Считаю, что харцыз сумел каким-то образом запугать девушку и заставить ее выйти вместе с ним из замка.

Снаряженная погоня ничего не дала из-за ливня, который начался вечером и к полуночи смыл все следы. Но следопытам удалось установить, что в лесу лазутчика поджидала небольшая ватага. Дальнейшие поиски результата не принесли. Харцызы вместе с пленницей успели перебраться за Проход.

Желая любой ценой освободить баронету, я отправил в Заскалье доверенных слуг, которые должны найти в Кара-Кермене Анжелину и выкупить ее. Но в этом приходится уповать лишь на милость Создателя.

Написано в замке Дубров рукой Вашего покорного слуги, барона Владивоя.

P. S. Прошу прощения за неряшливость. Пятна на пергаменте, это мои слезы, пролитые за упокой души моей жены, баронессы Катаржины, и от бессилия что-либо изменить в судьбе дочери моего брата».

Если Владивой и взгрустнул маленько, то лишь потому, что в планы барона не входило подарить падчерицу харцызам. Владивой не отказался бы от возможности продержать девушку под замком на одном из дальних хуторов. Барон еще раз угрюмо усмехнулся собственным мыслям и неспешно двинулся в трапезную.

Как подло устроен мир! Да если бы полгода назад кто-то осмелился сказать, что он сможет подумать о подобном злодействе, Владивой собственноручно зарубил бы наглеца на месте. А теперь? Если уж быть до конца правдивым, то он вспыльчив, упрям, скор на расправу, но ведь негодяем не был. Что же изменилось? Обстоятельства… Пойманный в капкан зверь отгрызает собственную лапу для сохранения жизни. Вот и ему приходится поступать так же. И от того, что вместо лапы надо убрать другого человека, легче не становится.

Владивой вдруг так отчетливо увидел перед собой лицо покойного брата, что весь взмок и, задыхаясь, остервенело рванул ворот камзола на груди. И с накатывающей злобой прошипел:

– Она сама виновата! Я ж еще не стар. И стал бы Анжелине любящим мужем. Жили б вместе, душа в душу… Извини, брат, но слишком уж дичилась меня твоя дочь. Я не смог бы ее убедить по-хорошему… – сказал и почувствовал облегчение. Будто и впрямь покойный услышал его слова и понял. Не простил, но понял. Он ведь сам был бароном и знал, что часто приходится поступать не так, как хочется, а как надо. И от понимания этого Владивой успокоился окончательно.

Наверно, не надо было мудрить, а согласиться на план старого отступника? Глядишь, птичка уже трепыхалась бы в клетке. Барон очень сомневался, что сумел бы урезонить строптивую барышню и отвести ее под венец. Но даже смерть была бы не в пример лучше той судьбы, что ожидала Анжелину… Во всем Зелен-Логе не было дома или хижины, где б и мал и стар не знали, какой ад предстояло пережить девушке, попавшей в Кара-Кермен. И тем ужаснее была ее участь, чем красивее пленница…

Но человек может лишь подтолкнуть камень судьбы, а по какому склону ему катиться и каких размеров вызвать лавину, предугадать невозможно. Нельзя быть даже уверенным в том, что он окажется у подножья горы, а не наоборот…

Глава 8

Единственная дорога, по которой можно было ехать, не забредая в созревающие посевы, извивалась узкой, в пять-шесть шагов, лентой с запада на северо-восток. А вдали, там, где она выбегала на берег полноводной, с большими плавнями реки, в окружении сотни разнообразных каменных и деревянных домов взметнулся ввысь нарядный замок, опоясанный отвесными стенами в виде шестиугольника.

Всю долину между лесом и замком на несколько миль вокруг занимали хлебные поля и виноградники. А на западном берегу к реке жались сенокосы и пастбища, будто искали у людей защиты от угрюмой чащи… Мрачные, могучие деревья вздымались темной суровой стеной сразу же за луговой полосой, затопив бескрайним морем все, вплоть до горизонта. От этого строения казались случайной шелухой, подхваченной весенним паводком.

Начинало смеркаться, и людей на полях уже не было. Женщины в основном хозяйничали возле хат в предместье. Из отдаленных пастбищ пастухи гнали большой гурт коров и овец, а несколько здоровенных псов степенно вышагивали вместе со своими хозяевами и только временами бросались завернуть в стадо отбившуюся скотину. На реке кричали встревоженные чем-то гуси, и доносился перезвон железа в кузне.

Чем ближе подъезжали к крепости, тем заметнее становилось, какие у нее мощные стены, какой широкий оборонный ров, наполняющийся водой из реки, как высоко вздымаются угловые башни. Над детинцем, на высоком шпиле, реяло на ветру зеленое полотнище, на котором вблизи удалось разглядеть вышитого серебром могучего секача, вепря-одиночку.

Хозяева замка не пожалели ни времени, ни труда, ни денег ради безопасности. Даже неискушенному взгляду становилось понятно, что, имея достаточно запасов, за этими стенами можно не бояться осады очень большого войска.

Ворота тоже были сделаны не кое-как. Просвет в толстенных трехметровых стенах закрывался двумя массивными, окованными железом створками, которые запирались толстыми брусьями. А с внешней стороны, при необходимости, могла мгновенно упасть тяжелая решетка, чтобы отрезать атакующий отряд от главных сил.

В отличие от Дубровского замка тут, в Зеленце, всюду чувствовалось присутствие рачительной владетельницы. Просторный замковый двор был вымощен плотно подогнанными каменными плитами, а щели между ними выполоты и затерты глиной. Стены всех зданий аккуратно выбелены известью, всюду чисто и подметено. А в вечернем воздухе витали ароматы мясной похлебки, горького дымка и свежескошенного сена.

Сам детинец выдавался в центре крепости отдельным сооружением. А его окна, больше похожие на бойницы, начинались на высоте четырех метров. И единственные двери, к которым вела достаточно крутая и не особенно широкая каменная лестница, были едва не массивнее въездных ворот.

Все это можно было еще долго разглядывать, но слуги уже взяли коней под уздцы, и все спешились.

– Желаешь лично передать графине слова баронеты или доверишь их мне? – поинтересовался у меня Ставр, жестом отпуская слуг и ратников. Младшего Вепря в сопровождении Вышемира унесли еще раньше, и рядом с лестницей, ведущей в детинец, кроме нас двоих, остался только переминающийся с ноги на ногу Лукаш.

– Никаких распоряжений по этому поводу баронета не давала, – ответил я покладисто. – Поступим так, как будет угодно господину графу.

– Чужих ушей здесь нет, – немного подумав, решил Ставр. – Скажи, о чем речь, а там я сам решу: тревожить графиню или нет.