Баба Люба. Вернуть СССР 3 - А. Фонд

скажу, Любка, — дед Василий пил чай из большой пузатой чашки со щербинкой. Прихлёбывал шумно, неспешно, отдуваясь, — ты сейчас Анжелику в город заберёшь, я понимаю, ей поступать надо. Потом Ричард тоже уедет, учёба. А вот Белку ты у меня оставь. Хотя бы на осень. У нас яблоки будут, капустку заквасим, грибы пойдут. Красота.

— Да, тётя Люба! — закричала Изабелла и даже чашку отставила, — ты пойми, у меня же Мишка и Мухтар! И цыплята — Ниф-ниф, Наф-наф и Нуф-нуф! Они же совсем пропадут без меня!

— Мишка? — удивилась я.

— Это она так козла назвала, — степенно ответил дед Василий и взял очередную булочку из тарелки. Булочки с корицей и орехами и пирожки со смородиновым повидлом я напекла дома в духовке и сейчас они с удовольствием объедались.

— Тёть Люба, ну пожа-а-алуйста! — заканючила Белка.

Я видела, что ей здесь, в селе, хорошо. После жизни, проведённой взаперти в больницах и детдоме, она тут прямо расцвела.

— Я посмотрю, что можно сделать, — не стала кормить их пустыми иллюзиями я.

Дети наелись и убежали в дом смотреть «Мишки Гамми», а мы с Любашиным отцом остались в беседке одни:

— Так ты серьёзно оставишь? — он поднял на меня взгляд выцветших голубых глаз.

— Если опека разрешит — то почему нет? Вот только тебе же тяжело с нею будет?

— Да что там тяжёлого, — усмехнулся старик, — а детские голоса — всё же веселей. Своих внуков нету у меня, Тамарка так сглупила, в молодости аборта, дура, сделала, да и ты сына зря тогда отдала…

Я чуть чаем не поперхнулась. В который раз уже всплывает этот Любашин сын. Таки у Любы был свой ребёнок. Интересно — где он? Кому она его отдала? Кто отец? И что с этим сыном случилось дальше?

Но спрашивать подробности я не решилась — ведь Люба должна всё знать сама. Иначе как я ему объясню, почему я вообще не в курсе?

Отложив выяснение этой ситуации на потом, мы продолжили пить чай. И пили его до тех пор, пока из-за забора, с улицы не раздался крик.

Глава 9

— Что там такое⁈ — мы с любашиным отцом синхронно подхватились и побежали на улицу. Из дома выглянула встревоженная Анжелика:

— Тётя Люба, что случилось⁈

— Не знаю ещё, иди в дом, если что — позову.

Анжелика скрылась обратно в доме, а мы выскочили за калитку.

Орала и плакала тётка Шура. Напротив неё стоял чёрный автомобиль с тонированными стёклами, из которого высунулся огромных размеров коротко стриженый мужик с золотой цепью с крестом на бычьей шее. Примечательно, что цепь была толщиной с палец, а столь увесистому кресту мог позавидовать любой настоятель церкви.

— Я вам русским языком повторяю! Я в этом доме живу всю жизнь! Я здесь родилась! Моя мамка здесь родилась! И моя бабка тоже! И ни про какую землю я не знаю! И знать не хочу! Это всегда был наш двор! И огород наш!

— Ещё раз повторяю, — монотонно-угрожающе выплюнул слова мужик, — мы выкупили всю землю по этой улице. Освободите её. Срок — четыре дня. Потом приедет бульдозер и всё снесёт.

— Ах, ты ж божечки мои! — охнул дед Василий и растерянно посмотрел на меня. — Как же так?

— А вы кто будете? — спросила я мужика.

— Тебе, мать, чего надо? — скользнул по мне неприветливым взглядом мужик.

— Я тебе не мать! Я здесь живу! — отрезала я, — что за землю ты выкупил и почему не посоветовался с жильцами?

— Буду я отчитываться перед всякими! — рявкнул мужик и сурово припечатал, — срок вам — четыре дня! Вся улица. От первого дома до двадцать шестого. Всё!

Он закрыл тонированное стекло и автомобиль, взревев, покатил прочь.

— Ой, что теперь буде-е-е-ет! — тоненько, на одной ноте, завыла тётка Шура.

— Люба, что теперь делать? — на деда Василия было больно смотреть.

— Так! Тихо! — велела я и скомандовала, — пошли в дом.

— Так у Шурки же тоже, — запричитал дед Василий. — И другие соседи. Пётр Фомич вон тоже, и Алевтина Степановна…

— Отец, — сказала я строгим голосом, — прекращай причитать. Ещё ничего не случилось. Ну, приехал какой-то мудак, поугрожал. К тому же не нам, а соседке. Документов он не показал. Поэтому давай заранее не паниковать. Пошли в дом, говорю.

Но дед Василий уже «поплыл», съежился, втянул голову в плечи и побрёл за мной во двор, еле-еле переставляя ноги. На улице осталась голосить тётка Шурка. На шум начали выглядывать другие соседи.

— Люба, как же так? Как так-то? — он сел как-то боком на деревянный чурбачок, обхватил голову руками и, раскачиваясь, тихо стонал на одной ноте.

Это меня разозлило окончательно.

— Хватит! — рявкнула я, и дед очнулся и посмотрел на меня испуганным, но уже более осмысленным взглядом. — Прекращай голосить, Василий Харитонович. Детей мне перепугаешь.

— Ну, так сама же видишь… — растерянно развёл руками он.

— Вижу! — спокойно сказала я, — во-первых, он угрожал не тебе. Во-вторых, у нас есть ещё аж целых четыре дня, в-третьих, если даже всё рухнет, то тебе есть, где жить. Хоть у меня, хоть в Тамаркиной квартире. Она, кстати, сейчас пустует. Так что на улице ты не окажешься. И не забывай, я ведь работаю в ЖЭКе. Так что кое-какие связи у меня есть. Завтра вернусь в город, пойду к своему начальнику и попрошу всё выяснить. И у нас есть Олег. Ну, помнишь, юрист, который помог тебе дом вернуть?

— Наверное, не надо было этот дом возвращать, — тяжко вздохнул старик, — это меня боженька наказал…

Я ещё минут десять