Превращения Арсена Люпена - Морис Леблан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Это были недели подлинного счастья! Рауль не пытался сдерживать свои восторги. Великолепный спектакль, изумительная готическая церковь, закат и лунный свет – все становилось предлогом для пламенных признаний.
Жозина молчала, улыбаясь, как в счастливом сне. Каждый день все больше сближал ее с возлюбленным. Если сначала она повиновалась собственной прихоти, то теперь подчинялась закону любви, который заставлял ее сердце биться чаще и научил страдать из-за того, кого она любила безмерно.
О прошлом, о своей тайной жизни она не говорила никогда. Лишь однажды любовники обменялись об этом несколькими словами. Когда Рауль пошутил над тем, что он называл чудом вечной молодости, она ответила:
– Чудо – это то, что мы не понимаем. Например, мы преодолеваем двадцать лье за один день – и ты кричишь о чуде. Но если бы ты был немного внимательнее, то понял бы, что это расстояние преодолевалось не двумя, а четырьмя лошадьми: Леонар перепрягал животных в Дудвиле, во дворе фермы, где уже ждали свежие лошади.
– Отлично придумано! – воскликнул восхищенно молодой человек.
– Другой пример. Никто в мире не знает, что тебя зовут Люпен. А если я скажу, что уже в ту ночь, когда ты спас меня от смерти, я знала тебя под твоим настоящим именем?.. Чудо? Вовсе нет. Ты прекрасно понимаешь, что меня интересует все, связанное с графом Калиостро, и когда четырнадцать лет назад я услышала разговоры о похищении ожерелья королевы у герцогини де Дрё-Субиз, то провела тщательное расследование, которое позволило мне сначала узнать о юном Рауле д’Андрези, а затем добраться и до молодого Люпена, сына Теофраста Люпена. Позднее я обнаружила твой след в нескольких делах. И в моей голове сложился твой портрет.
Рауль задумался на несколько минут, а потом серьезно произнес:
– В то время, моя Жозина, тебе было либо десять лет – и тогда удивительно, что ребенок в таком возрасте проводит расследование, которое оказалось не под силу взрослым, – либо столько же лет, сколько теперь, – и тогда это еще удивительнее, о дочь Калиостро!
Она нахмурилась. Шутка явно пришлась ей не по вкусу.
– Давай больше никогда не будем говорить об этом, хорошо, Рауль?
– Очень жаль! – отозвался Рауль, который был немного раздосадован тем, что раскрыто его настоящее имя, и жаждал реванша. – Ничто в мире не увлекает меня так, как загадка твоего возраста и твои подвиги в течение века. У меня есть на этот счет некоторые идеи, не лишенные интереса.
Жозефина Бальзамо с любопытством посмотрела на него. Рауль воспользовался этим и продолжил с легкой насмешкой:
– Мои аргументы основаны на двух аксиомах: во-первых, ты сама сказала, что нет никаких чудес, во-вторых, ты – дочь своей матери.
Она улыбнулась:
– Хорошее начало.
– Ты – дочь своей матери, – повторил Рауль, – а это означает, что первой была графиня Калиостро. Это она в двадцать пять – тридцать лет ослепляла своей красотой Париж конца Второй империи и возбуждала интерес двора Наполеона Третьего. С помощью сопровождавшего ее так называемого брата (брата, друга или любовника – не важно!) она состряпала всю историю рода Калиостро и изготовила фальшивые документы, на основании которых в полиции и писались рапорты для Наполеона Третьего о дочери Жозефины Богарне и Калиостро. После высылки эту женщину видели в Италии, в Германии… а потом она исчезла, чтобы спустя двадцать четыре года возродиться в своей обожаемой дочери – точной копии себя! – второй графиней Калиостро, здесь присутствующей. Пока все верно?
Жозефина не ответила, ее лицо оставалось бесстрастным. Рауль продолжал:
– Между матерью и дочерью – поразительное сходство. Настолько поразительное, что этим нельзя было не воспользоваться. К чему миру две графини? Пусть будет только одна – единственная, неповторимая, та самая, которая унаследовала секреты своего отца Жозефа Бальзамо, графа Калиостро. И когда Боманьян проводит собственное расследование, он, разумеется, находит документы, сбившие прежде с толку полицию Наполеона, а также миниатюру и несколько портретов, изображавших одну и ту же молодую женщину и сразу вызывавших в памяти Мадонну с картин Бернардино Луини, на которую наша героиня случайно оказалась похожа.
К тому же имеется свидетель – принц Аркольский. Когда-то он был знаком с графиней Калиостро, поскольку экстрадировал ее в Модану. Через много лет он встретил ее в Версале. И, увидев, не смог удержаться от восклицания: «Это она! И в точности такая же, как раньше!»
И тут ты добиваешь его убедительнейшим доказательством: рассказом, который ты прочитала в дневнике твоей матери… а она заносила туда все события в мельчайших подробностях!.. о том, как первая графиня Калиостро и принц обменялись в Модане несколькими словами. Уф! Вот вкратце вся твоя история. И она очень проста. Мать и дочь, удивительно похожие друг на друга; мать и дочь, чья красота вызывает в памяти картину Луини. Вот и все! Ах да, есть еще маркиза де Бельмонт. Но я полагаю, что сходство этой дамы с тобой достаточно условно и лишь расстроенное сознание господина Боманьяна могло заставить его ошибиться и принять одну за другую. Как видишь, ничего сверхъестественного, а только занятная и хорошо срежиссированная интрига. Я все сказал.
Рауль замолчал. Ему показалось, что Жозефина Бальзамо слегка побледнела и даже осунулась. Он подумал, что смог все же уязвить ее, и рассмеялся.
– Я попал в самую точку, верно? – спросил он.
– Мое прошлое принадлежит мне, – уклончиво ответила она, – и мой возраст никого не касается. Ты можешь думать что угодно.
Он бросился к ней и страстно поцеловал:
– Я думаю, тебе сто четыре года, Жозефина Бальзамо, и нет ничего слаще поцелуя столетней женщины. Удивительно, что ты могла знать Робеспьера, а может, и Людовика Шестнадцатого!
Больше подобный разговор не повторялся. Рауль д’Андрези так отчетливо ощущал раздражение Жозефины Бальзамо при малейшей его нескромной попытке расспросить о ее прошлом, что больше не осмеливался на это. Впрочем, разве он и сам не знал правду?
Конечно знал – и не испытывал никаких сомнений. И однако, молодая женщина сохраняла таинственное очарование, которому он подчинялся вопреки своей воле и чувствуя от этого некоторую злость.
В конце третьей недели Леонар появился снова. Утром Рауль увидел берлину графини, запряженную двумя измученными клячами. Вернулась карета только вечером. Леонар привез в ней на «Ветреницу» какие-то тюки, завязанные в скатерти, и спустил их в люк, о существовании которого Рауль раньше не подозревал.
Ночью Рауль залез в люк и осмотрел тюки. В них обнаружились великолепные кружева и богато украшенные, шитые золотом ризы.
На следующий день – новая экспедиция.
