Святые старцы - Вячеслав Васильевич Бондаренко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Оптину отца Льва позвали два подвижника благочестия -настоятель игумен Моисей (Путилов, 1782-1862) и его младший брат, начальник скита иеромонах Антоний (Путилов, 1795-1865) (средний брат, игумен Исаия (17861856), подвизался в Саровской пустыни). Эти братья по праву считаются целой эпохой в жизни Оптиной. Неутомимые труженики и люди высоких духовных дарований, именно преподобные Моисей и Антоний сделали Оптину пустынь настоящим «садом» русского старчества. А делать это было не так-то просто, ведь в то время само это понятие было новым и во многом неясным как для мирян, так и для монашества, и для духовного начальства. Приходилось преодолевать и косность, и невежество, а временами и откровенную клевету...
Местом жительства для новоприбывших определили Иоанно-Предтеченский скит. Его строительство началось в августе 1821 года, и в начале 1830-х он представлял собой крохотное поселение вокруг построенного в 1822-м небольшого деревянного храма Иоанна Предтечи (он сохранился по сей день), в четверти версты от самой пустыни. Несколько деревянных домиков были крыты тёсом и обнесены плетнем, да и то не со всех сторон. Между келий были недавно высажены фруктовые деревья и кустарник, на восточной стороне выкопаны два прудика. Вплотную к скиту подступал суровый хвойный лес. Это было особенное, уединенное место, предназначенное лишь для молитвы и душеполезных размышлений. Сюда не допускались женщины, да и мужчинам в скит войти можно было только с особого благословения.
Отец Леонид поселился в отдельно стоящем домике на северной стороне скита, рядом с большой, в сотню ульев, пасекой. Первым делом в домике разместили иконы -большую, написанную на холсте во весь рост икону преподобного Александра Свирского, такого же размера икону Ангела Хранителя, а между ними поместился дар схимонаха Феодора - икона Владимирской Божией Матери, которую, в свою очередь, вручил тому Паисий (Величковский) при отъезде Феодора из Нямецкого монастыря в Россию.
Глубоко почитавший отца Льва настоятель сразу же поручил новоприбывшему духовное окормление всей братии. «Отец Моисей с любовию принял старцев и водворил их в своей обители, - писал будущий архиепископ Литовский и Виленский Ювеналий (Половцов, 18261904). - Он лучше других понимал высокое значение и силу их благотворной деятельности». Причем, по единодушному мнению знавших его, отец Моисей сам вполне обладал высокими духовными дарованиями, но, отчасти по глубокому смирению, отчасти по невозможности совмещать хлопотную должность настоятеля с окормлением сотен людей, поручил старчествование отцу Льву. И не прогадал. Игумен Марк (Чебыкин, 1831-1909) вспоминал, что отец Лев, «как имевший дар прозорливости, вникал во всё. В то время назначение послушаний, келий и тому подобное - всё делалось большей частью по указанию старца. Старец же решал вопрос о том, где жить новоначальному - в монастыре или в скиту. Духовное общение от этого между настоятелем и старцем не страдало. Старец заправлял не только внутренней, духовной, но и внешней стороной братства обители».
Благодаря сохранившимся описаниям мы можем без труда представить себе, каким был отец Лев в то время - выше среднего роста, тучный, с круглым бледным лицом, обрамленным небольшой бородой. Густые волнистые волосы, которые к старости сделались настоящей «львиной гривой» изжелта-седого цвета. Небольшие серые глаза смотрели на собеседника строго и проницательно. Красивые руки с длинными пальцами (на левой руке не было указательного - отец Лев лишился его во время рубки дров на Валааме). Несмотря на хромоту, старец передвигался быстрой, легкой походкой, без тени сутулости.
Главными чертами характера старца были смирение и кротость. Никто не видал его раздраженным или гневающимся, унылым или ропщущим на тяжкие обстоятельства. Недаром его учитель отец Феодор еще на Валааме называл его «смиренным львом».
Одевался отец Лев очень просто - в подрясник, рясу и мантию, сшитые из мухояра, хлопчатобумажной ткани с примесью шерсти или шелка. Для приема гостей надевал заношенный белый балахон. Питался дважды в день, за трапезой обычно беседовал с учениками, любил пошутить или рассказать занятную историю. Мог иногда выпить стакан пива, рюмку вина.
Большую часть дня отца Льва занимал прием многочисленных паломников, стремившихся в Оптину пустынь. Этот прием велся и в самой келии (причем во время разговора иеромонах мог плести поясок, который потом вручал гостю), и в других обстоятельствах, например, за заготовлением дров. Так или иначе, общение с отцом Львом запоминалось и оставалось в душе навсегда. Почти ко всем обращаясь на «ты», говоря простым, доходчивым и выразительным русским языком, он тем не менее никогда не советовал «от себя», всегда ссылаясь на Священное Писание. В зависимости от состояния собеседника отец Лев то возвышал, то понижал тон своей речи, мог даже и изменить сам голос. Иногда вставлял в свои рассуждения шутки, которые, по свидетельству его биографа схиархимандрита Агапита (Беловидова), «вполне описать и изобразить почти невозможно и, во всяком случае, неудобно». Одна из посетительниц отца Льва, смущенная таким его поведением, однажды сказала ему:
- Простите меня, батюшка, я иногда смотрю на вас как на человека святого, а иногда помысл говорит мне, что вы колдун.
В ответ на это старец с улыбкой отозвался:
- Да, должно быть, того и другого есть понемножку.
На самом деле в подобном полуюродстве заключался глубокий смысл. Ученики и гости отца Льва признавались, что с другими старцами часто не могли свободно и спокойно рассказать о смущавших помыслах, - невольно сдерживал строгий вид монахов. А простая, открытая манера общения отца Льва невольно располагала к откровенности.
Прежде всего отец Лев учил тех, кто приходил к нему, познанию себя. Призывал следить за душевными страстями, бороться с ними, добрые дела не мешать с тщеславием и человекоугодием. Особенно бичевал самолюбие, стремление покрасоваться, выглядеть ученее и благочестивее, чем есть на самом деле. Одному из учеников говорил, укоряя:
- Если бы ты был, яко апостол, простосердечен,
