Дочки-матери - Алина Знаменская

Продравшись через баррикады баулов, корзинок, столкнувшись со знакомой мороженщицей, Юля перешла в следующий вагон. С облегчением вздохнула. Здесь публика ехала поинтеллигентней. На ее призывы откликались, газеты стали брать. Когда дошла до конца вагона, ранец заметно полегчал. Следующий вагон оказался, наверное, самым теплым в электричке. Юля здесь задержалась, отогревая озябшие ноги. Она обстоятельно пересказала содержание нескольких скандальных статей из “Комсомолки”, присела к какой-то бабульке, подбирая той газету с рецептами. Согрелась. Вагон был плотно утрамбован — сидели по трое, и потому ей сразу в глаза бросилось, что на одной лавке кто-то бесцеремонно разлегся. Самое главное — народ на это реагировал спокойно. Ну лежит и лежит. Бомжи тоже люди. Юля аккуратно обошла накрытого фуфайкой спящего, и уже на выходе ее словно прострелило. Она остановилась, не выходя в тамбур, и оглянулась. Из-под фуфайки торчали знакомые перетянутые скотчем кроссовки. Она вернулась и остановилась возле спящего. Теперь ей было ясно, что под фуфайкой мог разместиться только ребенок. Из-под нее, кроме кроссовок, не было видно ничего.

Она потрогала фуфайку, на постороннее вторжение оттуда недовольно дернулись.

— Саша, — позвала она. Тело под фуфайкой замерло.

— Саша, я тебя узнала, вылазь.

Пассажиры с любопытством наблюдали за происходящим.

Мальчишка сел и вытаращил на нее сонные глаза.

— Чё я сделал? — с ходу заканючил он. — Ну чё я сделал… Я вас не знаю, тетенька. Чё вы пристали ко мне?

— Я знаю, что ты из интерната сбежал, — продолжала Юля. — Я ездила туда.

Сашка вскочил, но Юля загородила ему дорогу.

— Чё вам надо?! Я к вам больше не хожу, отстаньте от меня!

— Послушай, мне нужно тебе кое-что сказать.

В это время пассажиры, сидевшие напротив Сашки, стали подниматься и отодвинули Юлю. Пацан изловчился и юркнул вслед за ними в проход.

— Да подожди! — заорала вслед ему Юля. — Я тебе ничего плохого не сделаю!

Но он, не слушая ее, несся по проходу через вагон.

— Стой! — заорала Юля и ринулась следом. — Стой, тебе говорят!

Мальчишка скользнул в следующий вагон, но увидел в конце его контролеров в форме. Как загнанный зверек, он затравленным взглядом озирался: сзади через тамбур продирается Юля, вперед тоже нельзя. Он метнулся к закрывающейся двери вагона, остановил ее ногой, протиснулся и выпрыгнул уже на ходу электрички. Юля огляделась, увидела стоп-кран, повисла на нем, чертыхаясь и злясь.

— Женщина, что вы делаете? — По проходу в ее сторону несся контролер.

Поезд дернулся, двери со вздохом открылись. Юля выпрыгнула в траву. Упала, больно ударилась. Электричка зашипела и поехала. Вокруг был незнакомый пустынный полустанок — трава, камыши, высокие старые тополя, тропинка, уходящая в лес.

— Саша! — заорала она. — Морев! Выйди, пожалуйста, мне сказать тебе что-то нужно!

В ответ только шум камышей и крик одинокой птицы. Юля поднялась, потирая ушибленную ногу. В душе она ругала беглеца всеми пришедшими на ум ругательствами. Ругала и себя, потому что последнее время только и делала, что лезла не в свое дело.

— Я знаю, что ты где-то здесь и прячешься, — равнодушным тоном сообщила она. — А у меня для тебя письмо.

Она помолчала.

Камыши впереди зашевелились, там зашуршало, и наконец показалась белобрысая макушка Сашки Морева.

— Покажите! — потребовал беглец.

— Что же ты думаешь, я его с собой везде таскаю? Дома оно.

— Ага! Так я и поверил. Я с вами домой поеду, а там — менты. И — ага. Врете вы все.

Юля устало опустилась на насыпь. На ноге, пожалуй, будет здоровенный синяк.

— Дело твое. Только брата твоего я нашла. В госпитале он. В Самаре.

Сашка с некоторой опаской приблизился к ней. Глаза его, не умеющие прятать эмоции, наполнились надеждой, ожиданием, страхом, радостью, горем… Всем одновременно. Только камень может выдержать такой взгляд.

— Ты можешь со мной не ходить, — отвернулась она. — Только брат твой мне не поверил. Сказал — пока тебя своими глазами не увидит, никому не поверит, что у него имеется единоутробный брат Сашка.

Сашка прикусил губу и опустил глаза. В поле его зрения попались драные штаны и кроссовки, замотанные скотчем. Юле подумалось, что кроссовки скорее всего надеты на босу ногу.

— Если хочешь, поехали со мной, — предложила Юля. — Дома вымоешься, переоденешься во что-нибудь, и я тебя отвезу. Но учти: мне это не надо. И зачем я это делаю, пока еще не поняла. Сделай так, чтобы я не пожалела о содеянном.

Юля шагала по насыпи не оглядываясь, слыша, что Сашка шаг в шаг следует за ней.

— Для начала: слушаться меня беспрекословно. Понял?

Она оглянулась. Сашка кивнул.

— Ну как мы теперь домой доберемся? — заворчала Юля. — Обратная электричка только через час.

— А мы к машинисту попросимся, на почтово-багажный! — почти весело предложил он. — Пойдемте со мной, я знаю дорогу.

И они зашагали по насыпи в направлении паровозных гудков.

Лера на кухне готовилась к зачету по английскому. Темы она уже повторила, осталось вызубрить новые слова. Если поторопиться, до трех часов она успеет. Англичанка будет ждать их ровно в три, времени осталось в обрез. Обычно в таких случаях Лера совмещала обед с зубрежкой. Она хрустела гренками и повторяла глаголы. Услышав звук поворачиваемого в замке ключа, Лерка отвлекаться не стала, продолжая зубрить.

— Лерка! Иди сюда! — раздалось из прихожей. Ага. Дорогой папаня заявился, не сильно трезвый.

— Некогда мне, — подала голос Лерка и уставилась в словарь.

И как это люди по три языка изучают одновременно? Тут один-то требует нечеловеческих усилий!

— Иди, сказал! — орал отец из прихожей.

— Достал…

Лерка поднялась и поплелась на зов родителя.

Он стоял посреди прихожей с охапкой подмороженных хризантем. Листья в большинстве своем повяли, прихваченные морозцем, а цветы еще бодрились — торчали белыми иголками. Рожнов стоял в по уши грязных ботинках.

— Найди банку какую-нибудь! — деловито приказал он.

Прихожая уже успела наполниться перегаром. Лера поморщилась.

— Некогда мне, — сообщила она. — Я на зачет убегаю.

— Банку, сказал, найди! — выходил из себя Рожнов. — Воды туда налей!

— Ты что, дачу чью-нибудь ограбил? — Лерка вернулась на кухню и уселась на корточки перед шкафом. — По какому поводу цветы?

— Сегодня восемнадцать лет, как мы с твоей матерью познакомились. Вот сюрприз ей будет.

— Лучше бы ты к этой дате пить бросил. — Лерка освободила посудный шкаф, но банки не нашла. — Или денег бы заработал. Она опять у тети Лены занимала.

— Еще ты меня будешь учить! — взвился Рожнов. — Яйца курицу!

Он уже топал в грязных ботинках на кухню, оставляя на линолеуме ошметки мокрой глины.

— Почему бардак на кухне? — вопил он, отодвигая Лерку от шкафа.

— Банку тебе ищу, не видишь, что ли? — взвизгнула она в ответ и вскочила. — Куда в обуви топаешь? Совсем, что ли? Я только что полы помыла!

— Еще вымоешь, — буркнул Рожнов, выхватывая из кучи посуды кастрюлю. — Все равно целыми днями лодыря гоняешь.

— Я гоняю? — взвилась Лерка. — Я учусь, к твоему сведению! Это ты гоняешь лодыря! Целыми днями перед телевизором лежишь! Мама одна с работы на работу бегает.

— Поговори мне. — Рожнов сдвинул со стола Леркины книжки, те упали на пол.

Она схватила учебники и метнулась в комнату. Злость клокотала в ней, подступая к горлу. Рожнов запихивал в стол посуду, та не помещалась, это выводило его из себя. Он психовал, пытаясь втиснуть дуршлаг между утятницей и кастрюлями. На кухне стоял грохот.

Лерка заглянула в дверь и ахнула.

— Чего сделал? — завопила она, увидев, как из кастрюли с хризантемами течет вода, затопляя словари, тетрадь и весь стол, уже стекая тонкой струйкой на линолеум.

— Ты чего сделал?! — повторяла она, потрясая перед носом Рожнова мокрым тетрадями. — Как я теперь на зачет пойду?!

— Как ты с отцом разговариваешь? — с трудом выговаривая длинное слово, проговорил Рожнов. — Я тебя спрашиваю: как ты с отцом разговариваешь?

Он бросил свое занятие и стал подниматься, держась за ручки кухонного шкафчика. Лерка видела, что его нетрезвеющие глаза с красными прожилками наливаются злостью. Такое с ним уже бывало, у нее уже возникало ощущение, будто в отца кто-то вселяется, будто кто-то чужой сейчас стоит перед ней и бросает чужие грязные, злые слова. Видела, но не могла справиться со вскипающим протестом, возмущением, обидой…

— Какой отец, так и разговариваю! — бросила она, сузив глаза. — У людей отцы как отцы, а у меня черт знает что…

Последовавшая за этой тирадой пощечина оглушила ее и сбила с ног. Лерка отлетела и спиной вписалась в холодильник. Сползла на пол, а сообразив, что произошло, пружиной подпрыгнула, поднялась на ноги.