Федор Достоевский. Единство личной жизни и творчества автора гениальных романов-трагедий [litres] - Константин Васильевич Мочульский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Два мира сталкиваются в композиции «Хозяйки»: мир петербургского «мечтательства» и мир страшной народной сказки, мир Ордынова и мир Катерины. Несмотря на попытки автора гармонизировать их, они противостоят друг другу в резком контрасте. Это соединение разнородных элементов возмутило Белинского. Он сообщал Анненкову: «Достоевский написал повесть „Хозяйка“, ерунда страшная. В ней он хотел примирить Марлинского с Гофманом, подболтавши немного Гоголя». В «Современнике» критик писал о новом произведении Достоевского: «Удивительно ли, что вышло что-то чудовищное, напоминающее теперь фантастические рассказы Тита Космократова, забавлявшего ими публику в 20-х гг. нынешнего столетия. Во всей этой повести нет ни одного простого, живого слова или выражения. Все изысканно, натянуто, на ходулях, поддельно и фальшиво».
Повесть Достоевского была не понята и отвергнута современниками. Только в наше время начинает открываться ее художественная ценность. Если бы автор противопоставил в «Хозяйке» два мира только для эффектного контраста, Белинский оказался бы прав; она осталась бы в литературе как некое «чудовище». Но Белинский не увидел, что миры эти органически объединены художественной идеей, одной из самых глубоких во всем творчестве Достоевского. И Ордынов, и Катерина в разных планах воплощают единую тему о слабом сердце. Ордынов беззащитен перед налетевшей на него страстью; в душе, ослабленной одиноким мечтательством, чувство сразу же получает разрушительную силу, ведущую не к жизни, а к смерти. Душевное напряжение парализует действие и истощает себя в призраках эротического воображения. Когда Ордынову нужно бороться за свое счастье, нужно спасать Катерину от ее злого гения, он терпит постыдное поражение. В борьбе за Катерину победителем остается Мурин. Ордынов замахивается на него ножом, но не в силах поразить злого колдуна. «Нож выпал из рук его и зазвенел на полу». О малодушии «слабого сердца» философствует Мурин: «Дай ему волюшку, слабому человеку, – сам ее свяжет, назад принесет… За нож возьмется в сердцах… а пусть те дадут этот нож в руки, да враг твой сам перед тобою широкую грудь распахнет: небось и отступишься». В этой тираде Мурин говорит и об Ордынове, и о Катерине, он соединяет их насмешливым выражением «слабый человек».
Катерина находится в плену у Мурина, человека страшной воли и демонической страсти. Она кроткая, чистая голубица, «беспредельно набожная», с детским, горячим сердцем. Мурин овладевает ее душой, внушая ей мистический ужас за будто бы совершенное ею преступление. Во время пожара погибли ее родители, страшный старик увез ее из дома и сделал ее своей женой. С тех пор она «повредилась». «Я испорчена, меня испортили, – восклицает она, – погубили меня. Он погубитель мой. Я душу ему продала. Я его, я ему душой продалась. Он властен. Велико его слово».
Чуткую совесть и суеверную набожность Катерины Мурин питает страшными сказками, чтением раскольничьих книг, угрозами суда и наказания. «Он говорит, – признается она, – что когда умрет, то придет за моей грешной душой… Он мучил меня, он мне в книгах читал, он говорит, что я сделала страшный грех… Он все грозное, суровое такое читает». Старый муж приковывает к себе молодую жену мистическим террором. Его любовь – тирания, сладострастие власти над живой душой человека.
Только расставшись с Катериной и медленно осознавая пережитое, Ордынов начинает понимать трагическую судьбу своей возлюбленной. «Ему казалось, что невредим был рассудок Катерины, но что Мурин был по-своему прав, назвав ее слабым сердцем… Ему беспрерывно снилась глубокая, безвыходная тирания над бедным, беззащитным созданием. Ему казалось, что перед испуганными очами вдруг прозревшей души коварно выставляли ее же падение, коварно мучили бедное слабое сердце, толковали перед ней вкривь и вкось правду и умыслом поддерживали слепоту, где было нужно, хитро льстили порывистым наклонностям неопытного, смятенного сердца, и мало-помалу резали крылья у вольной свободной души, неспособной, наконец, ни к восстанию, ни к свободному порыву в настоящую жизнь».
В этом анализе тирании демонического человека над «слабым сердцем», в раскрытии страсти как властолюбия – гениальное прозрение Достоевского. Он касается здесь одной из великих тем своего творчества. Катерина знает, что Мурин ее «погубитель», ненавидит его и мечтает освободиться от дьявольской власти. Чистый, светлый юноша Ордынов кажется ей спасителем. Она сразу доверчиво отдает ему свое сердце. Но подрезаны крылья у птицы, и воля не под силу слабому сердцу. Мурин с холодным расчетом обещает по первому ее слову отдать назад «любовь ее с золотой волюшкой». Он знает, что она не вынесет свободы. Когда Катерина торжественно прощается с ним, он притворяется великодушным, ласково ее отпускает. И вдруг «она бросается на грудь старика, обвивает его шею и смотрит на него огненным, воспаленным взглядом». С ненавистью она кричит своему спасителю Ордынову: «Поди прочь! Ты пьяный и злой! Ты не гость мне!» Старик смеется «бесстыдным смехом», и Ордынов в ужасе вздрагивает. «Обман, расчет, холодное, ревнивое тиранство и ужас над бедным разорванным сердцем, – вот что понял он в этом бесстыдном, не таившемся более смехе».
Трагедия «слабого сердца» – в его неспособности к свободе. В рабстве находит оно постыдное блаженство. Катерина сама рада отдать свою «золотую волюшку». «То мне горько и рвет мне сердце, – признается она, – что я рабыня его опозоренная, что позор и стыд мой самой бесстыдной мне люб, что любо жадному сердцу и вспоминать свое горе, словно радость и счастье; в том мое горе, что нет силы в нем и нет гнева за обиду свою».
Так, общей трагедией «слабого сердца», трагедией бессилия перед жизнью и неспособностью к свободе связаны Ордынов и Катерина, петербургский мечтатель и волжская дикарка. Философия повести вложена в уста колдуна Мурина.
«Спознай, барин: слабому человеку одному не сдержаться. Только дай ему все, он сам же придет, все назад отдаст. Дай ему полцарства земного в обладание, – попробуй, – ты думаешь что? Он тебе тут же в башмак тотчас спрячется, так умалится. Дай ему волюшку, слабому человеку, сам ее свяжет, назад принесет. Глупому сердцу и воля не впрок».
Невольно вспоминается другой образ, более величественный и могучий, другие слова, глубочайшие из слов Достоевского. Это Великий инквизитор говорит Христу: «Нет у человека заботы мучительнее, как найти того, кому бы передать поскорее тот дар свободы, с которым это несчастное существо рождается… Есть три силы, единственные три силы на земле, могущие навеки победить и пленить совесть этих слабосильных бунтовщиков для их счастья. Эти силы – чудо, тайна и авторитет».
В ранней повести Достоевского, которую Белинский признал «ерундой страшной»,
