Убийства в Белом Монастыре - Джон Диксон Карр

Значит, мистер Райнгер пил? Я не одобряю пьянства, потому что алкоголь порой используют как лекарство от скуки. Не то чтобы я не одобрял лекарства от скуки, но лучше пусть это лекарство будет интеллектуального свойства. Вы следите за моими рассуждениями, сэр? У меня есть ощущение, что нет. Я имею в виду изучение прошлого.

Мастерс кивнул, изображая глубокий интерес.

– Да, – согласился он, – чтение исторических трудов, сэр, бывает весьма поучительным. Мне и самому это нравится.

– Речь не об этом, – сказал Морис Бохун и слегка наморщил лоб. – Смею предположить, что однажды вы прочли главу из Маколея или Фроуде и остались довольны не только чтением, но и собой, когда обнаружили, что это чуть менее скучно, чем вы представляли. Вы не были склонны читать дальше, но по крайней мере почувствовали, что в вас пробудился устойчивый интерес к истории… Но я имел в виду нечто совсем другое. В наши дни это неточно определяют формулой «жить в прошлом». Именно так я и живу. И это единственный способ существования, который помогает мне избавиться от скуки.

Его ровный приятный голос практически не менял тона. Он уперся локтем в стол, затеняя глаза кистью хрупкой руки, и при этом весь его облик выражал легкое презрение. Беннет оторвался от еды и поднял на него глаза. Он почувствовал силу, таившуюся в этом вроде бы невыразительном человечке, на самом деле управлявшем этим домом. Беннету он не понравился – под взглядом этих глаз-булавок он чувствовал себя школьником, явившимся в класс неготовым, на которого учитель смотрит с мягкой усмешкой, а потом вызывает к доске за пять минут до звонка.

– Что ж, сэр, – по-прежнему невозмутимо сказал Мастерс, – это, похоже, неплохой… образ жизни. Смею предположить, смерть молодой леди не слишком вас обеспокоила.

– Нет. – Морис Бохун улыбнулся. – Будут и другие, как она. Гм… мы обсуждали…

– Мистера Райнгера.

– Ах да. Именно. Я забыл – ужасная, ужасная привычка. Значит, мистер Райнгер пьян? Да, я… я должен был предположить, что несчастный случай подействует на него именно таким образом. Я счел его очень интересным и забавным, со странными претензиями на ученость. По различным причинам я… как бы это выразиться, поощрял его. Джон, будь так добр, не стучи пальцами по столу. Спасибо.

– Мастерс, – жестко произнес Джон Бохун, – я хочу знать, что сказала эта свинья. У меня есть право это знать!

Он обошел стол.

– Тише, тише, Джон, – встревожился Морис. – Перестань. Видимо, я не ошибусь, если скажу, что… – он нахмурился, – что мистер Мастерс хочет, чтобы ты разнервничался. В таком случае, – объяснил он с кротким, озадаченным выражением лица, – ты не должен ожидать, что он ответит на твой вопрос. Будь благоразумен, мой мальчик. Он исполняет свой долг.

Неприязнь Беннета к Морису Бохуну росла буквально с каждым словом. Возможно, дело было в его невыносимой привычке считать себя всегда правым, особенно когда он действительно был прав, и в чопорной манере это выражать. Беннет больше прежнего сочувствовал Катарине. Еще он заметил, что Мастерс испытывает дискомфорт и явно сдерживает гнев. Сложив салфетку, тот вдруг сказал:

– А вы, сэр, не устаете изображать из себя бога?

Спокойный, практичный Мастерс.

На минуту выражение лица Мориса было невозможно понять, казалось, он вот-вот скажет что-то резкое. Но затем на его лице появилось выражение спокойного эпикурейского довольства:

– Никогда. Вы умнее, чем я думал, мистер Мастерс… Могу я кое-что предложить? Теперь, когда вы сняли позолоту с вашей дубинки, или, скорее, не позолоту, а фольгу, не будет ли лучше задать мне вопросы в вашем фирменном стиле, на манер Скотленд-Ярда. А я уж постараюсь ответить наилучшим образом. Знаете, я весьма интересуюсь криминалистикой. Вполне возможно, что я смогу вам помочь.

Мастерс, казалось, был обрадован.

– Недурно, сэр. Неплохая идея, может статься. Вы знаете, каково положение дел?

– Гм… да. Брат как раз рассказывал.

– Полдюйма чистого снега вокруг дома и никаких следов, нигде никаких отметин, кроме следов вашего брата – разумеется, невиновного.

– Конечно. Я правда не хотел бы, чтобы ты совершил подобную прогулку, Джон. – Морис холодно улыбнулся.

– Не сомневаюсь, – мрачно отозвался Мастерс. – Но тогда как вы объясните это преступление?

Морис коснулся переносицы, будто там были очки, с какой-то виноватой улыбкой.

– Да-да, инспектор, вполне возможно, что я смогу это сделать.

– Господи боже! – вскричал Мастерс, вдруг решив выпустить пар. Он поднялся, разглядывая самую странную рыбу, которая когда-либо попадала в его сети, а Морис покашливал. Мастерс замялся, сглотнул и снова сел. – Очень хорошо, сэр. Похоже, у всех есть объяснения, кроме полиции. Очень мило. Скажу вам честно, мне было бы жаль беднягу Чарли Поттера, если бы он попал сюда в одиночку. И я не желаю слышать всякий бред про то, что кто-то отсюда улетел, или ушел на ходулях, или выпрыгнул, или лазал по деревьям. Тут футов сто до ближайшего куста, а на снегу ни следа. И мы не нашли никого, кто бы там прятался… Это очень странное место, мистер Бохун. Зачем оно вам?

– Мой каприз. Говорю же вам, я живу в прошлом. Я и сам там часто ночую. – Морис оживился. – Боюсь, вам не понять. С вами говорить – все равно что с глухим, мистер Мастерс. Я сделал кое-что необычайное – создал своих собственных призраков. – Он тихо засмеялся и умолк. – Будете еще сардины, сэр? Томпсон, еще сардин инспектору.

Мастерс перебил:

– Вас очень интересовала мисс Тэйт?

Морис озадачился:

– Что до вашего вопроса о том, был ли я влюблен в мисс Тэйт… Нет, сэр, я так не думаю. Я восхищался ею как своего рода случайным перевоплощением.

– И все же, так понимаю, вы написали для нее пьесу?

– А, так вы слышали о моей скромной попытке. – Он наморщил лоб. – Нет, я писал ради собственного развлечения. Устал, что меня называют Доктором Сухарем. – Он вытянул перед собой ладони в странном жесте, словно собираясь нырнуть. – Я страдал от иллюзий, когда был моложе. Они состояли в убежденности, что настоящее значение исторических исследований – экономическое и политическое. Но сейчас я достаточно стар, чтобы понять: единственное, что есть у историка, – это знание человеческой натуры. Боюсь, за мной теперь закрепится амплуа старого сатира. Вам сообщат – или уже сообщили – о моих старческих восторгах по поводу мисс Тэйт? Ваше выражение лица вас выдает. В мисс Тэйт меня привлекала прелесть всех куртизанок прошлого, с которыми я хотел бы иметь любовные отношения.

Мастерс провел ладонью по лбу:

– Прошу, не запутывайте меня! Вы предложили мисс Тэйт спать в том павильоне?

– Да.

– Который, – задумчиво продолжал Мастерс, – был отреставрирован по вашему распоряжению и в котором в былые дни король навещал прекрасных дам…

– Конечно-конечно-конечно, – перебил Морис торопливо, словно злясь на себя за