Синеокая Тиверь - Дмитрий Мищенко

Сколько лет минуло с той поры, где только не побывал за эти годы князь, чего не повидал, а Вежа запомнилась на всю жизнь. И тянет туда, особенно в дни, когда камень ложится на сердце и появляется потребность сдвинуть его. Вот и виднеется уже… От Черна до дедова жилья всего десять поприщ, а такие чудеса встают перед глазами, словно попадаешь в другой мир. Есть здесь широкий дол, поля и поляны среди редколесья, есть и горы, и небольшие возвышенности над долом. А на тех возвышенностях – настоящие леса, густые и непроходимые, как говорил дед, зеленые сторожа Дубровника, потому что скрывают жилье от постороннего глаза. По этому взгорью и шла дедова, а ныне его, Волота, да матери Доброгневы межа. За ней другие урочища и другое жилье, дедово же все в зеленой чаще, из которой один выход – к Черну и к Днестру. Поэтому здесь так уютно и привольно, словно в Вырае, на солнечной поляне острова Буяна.

Волот знал: Вепр справится с тем, что возложено на него – и вече созовет, и в дружине будет порядок. Поэтому не очень спешил в Черн, остался на день в Соколиной Веже, остался и на второй. Слушал детский радостный визг, наслаждался птичьим пением, и успокаивалось, смягчалось сердце, появилась еще большая уверенность в том, что матушка Доброгнева не просто старается их утешить – она верит: не все еще утрачено. А если верит хозяйка древнего обиталища, почему бы не верить и ему? Она же разбирается в травах, в водах и росах, говорит, не одному возвратила зрение. Смотришь, заряные воды и утренние росы возвратят его и Богданке.

Кто знает, остался бы он в Соколиной Веже и на третий день, если бы не примчался гонец из Черна и не сказал: князя ждут послы.

– Ромейские?

– Нет, Полянские.

– И чего хотят?

– Вепр не поведал, чего хотят. Говорил, пусть едет князь, без князя он не может с ними беседовать.

В Черне первым делом выслушал Вепра, а уж потом велел челяди приготовить яства и накрыть в зале столы. Потому как на разговор позвал не только послов из града Киева, но и лучших людей Черна – тех, кто ходит с товарами в чужие земли, и тех, кто умеет строить лодьи и пристанища.

От Вепра он уже слышал: возглавляет прибывших полян ратный муж Гудима, тот самый воевода Гудима, который был предводителем у полян в походе на ромеев еще при отце Яроше. Остальных не знал, но если учесть, для чего прибыли, не трудно догадаться – есть среди них и строители, и кормчие, и те, кто стремился побывать в заморских землях с товарами.

Встреча была теплой. Были и братские объятия, и поцелуи (среди полян, как и среди тиверцев, немало таких, что знали друг друга), и откровенные беседы, по крайней мере до тех пор, пока не сели за столы и не начали разговор, ради которого встретились.

– Князь земли Полянской Острозор, – торжественно начал Гудима, взяв в руки братницу, – шлет тебе, княже, и всем мужам земли Тиверской свой низкий поклон и искреннейшие пожелания добра и здоровья.

– Спаси бог, – поблагодарил Волот. – Как чувствует себя князь Киева и всех полян? Жив-здоров? Твердо ли стоит на восточных границах земли Трояновой?

– Благодарение богам, крепче, чем когда-то. На силу и здоровье тоже не жалуется. Строит Киев, строит и другие города со стороны степи.

– А что степняки? Правда ли, что ходят уже за Днепр, в Полянские земли?

– Ходить не ходят, по крайней мере ордами, а стоянки устраивают неподалеку. Если бы не было угрозы вторжения, разве строил бы князь крепости по Днепру?..

Тиверцы согласно кивали головами.

– Вы оттуда, со стороны степи, обороняйте земли славян, мы отсюда, со стороны Дуная, будем стоять.

Пили за это и провозглашали здравицы, угощались яствами и снова пили. Поляне знали уже, какая беда постигла тиверцев в Придунавье, и не преминули поинтересоваться подробностями: что, собственно, произошло и почему?

– А потому, – Волот ничего не утаивал перед своими гостями и союзниками, – что ромейским воеводам захотелось набить кисы солидами, вот и подались в наши земли за дармовой добычей. Цена на рабов у них на торгах не падает, берут по двадцать солидов за голову. А если этих голов тысячи и тысячи, то почему бы не соблазниться легкой поживой!

– Забыли, выходит, что славяне могут побывать и в их землях.

– Так и есть: забыли.

– А тем, кто забывает, – вмешался кто-то из тиверских мужей, – следует напоминать, что за татьбу рано или поздно придется расплачиваться.

– Да, – поддержали его и тиверцы, и поляне. – За татьбу рано или поздно поведется расплачиваться.

Пили не сыту, что водилась во всех славянских землях, пили янтарное вино из изюма, а вино заметней подогревало кровь, будоражило горячие головы и у тех, кто был обижен ромеями, и у тех, кто сочувствовал им. Гудима видел это и поспешил подняться, попросив внимания и тишины.

– Буду откровенным с вами, братья, – обратился он к тиверцам. – Не напрасно поляне плыли по Днепру к морю, а морем – к Черну, и потому прежде всего хотим сказать Тивери и ее мужам: вы не будете одиноки, если придется воевать с супостатами, которые там, за Дунаем: поляне были и будут с вами, так сказал князь Острозор, так и я говорю.

Тиверцы дружно встали и протянули гостям вином наполненные братницы.

– Слава князю Острозору и люду Полянскому! Так поступают только братья. И народ тиверский не забудет этого.

Вспомнили прошлое, которым гордились, и присягали на верность, и возносили славу братскому единству. Ведь они братья, этого требует дело земли, честь народа славянского и сама жизнь.

Уловив в веселом шуме застолья жалобы о нуждах народа, Гудима снова поднялся и заговорил, стараясь преодолеть шум:

– Пришло время сказать, братья, что именно нужды народа славянского и повелели нам, мужам земли Полянской, сесть в лодью и добираться к вам через бешеные пороги Днепра, затем – бурным морем. Потому что уверены: нельзя нам дальше сидеть на своей земле и довольствоваться лишь тем, что у нас есть. На хлеб и мед, на воск и соблазнительную для заморских гостей пушнину хотели бы взять кое-что и у соседей: железо, паволоки и изделия мастеров заморских. А еще хотели бы научиться у соседей возводить каменные сооружения, города и вежи, чтобы они были крепкими и неприступными, не боялись ни огня, ни железа, чтобы стали твердынями земли нашей и там, по Днепру, и тут, на Дунае. Так ли думаем, братья?

– Так, так! Черн кое-что знает уже, однако и больше знать не помешает. Ромеи вон какие храмы возводят…

– Слышали мы: хотите строить сторожевые вежи по Дунаю?

– Должны, если не хотим допустить опустошения.

– Правда ваша: чтобы не бояться, что враг разорит и опустошит землю, нужно стать на Дунае твердой ногой – поставить там такие же тверди, какие соорудили напротив вас ромеи. И не время ли нам, братья тиверцы, построить если не на Дунае, то поблизости морские пристанища, а в тех пристанищах – лодьи, такие, чтобы и по Днестру ходили, и по морю на них не страшно плыть? Если будут такие пристанища и такие лодьи, мы, славяне, сможем проложить дорогу своим товарам в заморские края, да и из-за моря кое-что привезти. А еще на этих лодьях могли бы ходить на сечу с супостатами не только на Дунай, но и в сам Константинополь нагрянули бы, и не только тогда, когда ромеи пойдут на нас.

Тиверцы притихли, по их напряженным лицам видно было: не совсем понимают Полянского посла или же не верят, что все сказанное им возможно.

– Скажу больше… – Гудима заметил это удивление. – Мы потому и пошли Днепром через пороги, что хотели узнать: сможем ли ходить этой дорогой к морю или нет.

– И что показало плавание?

– Сможем, но путь этот многотруден и опасен. С товарами лодьи не пройдут через пороги, неминуемо разобьются. Кроме того, ассирийские тати промышляют там. Если увидят нас с товарами, до моря добраться не дадут. Вот мы и вынесли после нашего путешествия другое решение: плавание в южные края следует начинать отсюда, с Тиверской земли, если будет на то воля тиверцев.

Волот более, чем кто другой, был заинтересован предложением полянина Гудимы, поэтому смотрел на него очень внимательно.

– Воевода хочет сказать, что товары надо будет доставлять возами в Черн, а отсюда лодьями – за море?

– Можно, княже, и так, а еще будет лучше, если выберем для морского пристанища старую греческую Тиру.

И вновь зашумело, загудело застолье: да, Тира – самое удобное место для морского пристанища. Там лиман, и оттуда можно ходить не только в Мезию и Фракию, но и в сам Константинополь.

– Там должен быть город? – поинтересовался Волот.

– Пока что достаточно острога.

– Значит, и воины там нужны?

– И воины, княже. Такой численности, при такой броне, за такими стенами, чтобы могли защитить наши лодьи и наши товары, а кроме того, чтобы были надежной стражей во всем Подунавье.

– Муж Полянский правду говорит, – подхватил кто-то из тиверцев. – Соглашайся, княже! Будет пристанище – будут и лодьи, а будем иметь лодьи – достанем ромейских татей и в крепостях, и за крепостями. Вот тогда не только Хильбудий, сам император с палатийскими воинами не страшен будет.