Развеянные чары - Ло Гуань-чжун

Хэшан прислушался: голос был похож на женский и доносился из домика, стоявшего перед рощей.

«Видать, это дело рук бродяги», – подумал он, но поначалу решил не вмешиваться. Однако потом его охватило такое негодование, что он уже не мог терпеть. Отвязав от пояса узел с одеждой, Яйцо повесил его на сук, а сам смело спрыгнул вниз и направился к домику. Осторожно заглянул под навес у ворот – бродяги там не оказалось. Прислушался – в домике ни шороха. Слегка толкнул ворота, они не поддавались. Нажал сильнее, и левая створка распахнулась. Оказывается, бродяга изнутри подпер ворота своей дубинкой, но сделал это небрежно, и дубинка соскочила с упора.

Домик состоял из трех комнатушек[100], отделенных друг от друга крохотными двориками. В передней лежали груды досок, кирпича и других строительных материалов. Во второй возле горящего очага сидел раздетый до пояса бродяга и готовил себе еду. Услышав скрип ворот, он вскочил.

Наш рассказ ведется медленно, а события развивались стремительно. Войдя в ворота, Яйцо с ходу наступил на упавшую дубинку и на всякий случай прихватил ее. В это время во внутренней комнатке послышались шаги. Яйцо заскочил в переднюю комнатку и притаился за кучей досок. Увидев распахнутые ворота, Каменный бродяга вышел во двор разузнать, в чем дело. Яйцо воспользовался этим и прошмыгнул во вторую комнатку. Как только он очутился на свету, из задней темной комнаты послышалось старушечье причитание:

– Горе мне, горе! Пришла моя погибель! Еще один архат явился!..

Яйцо решил было успокоить старуху, но вдруг услышал стук ворот. Пришлось вновь прятаться за кучей досок. Войдя в домик и увидев открытую дверь, бродяга угрожающе рявкнул:

– Эй, кто там смелый? Выходи! – и, присев, стал шарить руками по земле в поисках дубинки. Воспользовавшись этим, Яйцо изо всей силы огрел его дубинкой по спине. От неожиданности бродяга потерял равновесие и растянулся на земле. Яйцо нанес еще один удар, но бродяга успел загородиться рукой, и удар пришелся ему по пальцам. Увидев, что два его пальца перебиты и висят на одной коже, бродяга завопил от боли:

– Пощади меня, брат!

Яйцо опустил дубинку, одной рукой сгреб бродягу, поднял и швырнул в глубину двора. Бродяга завизжал, как резаная свинья. Молодой хэшан наступил ногой ему на грудь и, сжав свой увесистый кулак, крикнул:

– Говори, злодей! Чего желаешь: жизни или смерти?..

Только сейчас бродяга узнал в своем противнике давешнего монаха, упавшего в речку, и взмолился:

– Почтенный брат! Пощади! Виноват я!

– А я-то считал тебя храбрым человеком, хоть ты и разбойник. А ты, оказывается, жалкий трус! – с презрением сказал Яйцо. – И еще смеешь называть себя Каменным архатом! Видишь этот кулак? Когда-то я расколол им камень для стирки белья, который лежал у нас возле храма, так что тебя-то я уж как-нибудь в лепешку расплющу. Прежде я трижды уступал тебе из вежливости, как и полагается людям, ушедшим от мира. Ты же настолько обнаглел, что пошел в рощу искать меня! Выкладывай, почему слышался людской крик и плач? Скажешь правду – может, и оставлю тебя в покое, а соврешь – отведаешь моего кулака!

И Яйцо сжал кулак. Бродяга испугался и завопил:

– Владыка Будда, добрый наставник, отпусти меня! Я все расскажу.

Яйцо уже собирался снять ногу с его груди, как в темной комнатке запричитала старуха:

– Отец наставник, не отпускай его! Накажи за злодейство!

Яйцо сильней прижал противника ногой и оглянулся – шаря рукой по стенам, из темноты выползла седая, сгорбленная старуха. Она стала низко кланяться молодому хэшану.

– Не нужно церемоний, – сказал Яйцо. – Говорите, чем он вас обидел?

– Этот злодей, да покарает его небо, погубил жизнь моей невестки и ее ребенка…

От этих слов в груди молодого хэшана вспыхнуло пламя гнева, и он с такой силой надавил ногой на грудь бродяги, что у того изо рта хлынула кровь. Только тогда Яйцо снял ногу и попросил старуху рассказать, как было дело. Старуха разрыдалась и, указывая куда-то в глубину домика, сказала:

– Пойдите туда и посмотрите сами…

Яйцо прошел во вторую комнату, прибавил огня в светильнике и огляделся. Из котла на очаге валил пар. Яйцо приподнял крышку – в нос ему ударил аромат вареного риса, который бродяга готовил для себя.

– Я пока поем немного, – сказал голодный хэшан старухе, – а потом разберемся.

Он зажег пучок сухого тростника и пошел искать чашку. На покосившемся кухонном шкафу стояла фарфоровая чашка и лежали деревянные палочки. Потянувшись за ними, хэшан вдруг увидел лежащего в углу на полу человека, который, казалось, спал. Посветив поближе, Яйцо разглядел женщину: она была мертва и плавала в луже крови.

– Что произошло с этой женщиной? – спросил он приковылявшую следом за ним старуху. – Кто она?

– Э, долго рассказывать. Да вы, наставник, присаживайтесь, – сказала старуха, пододвигая ему скамейку.

Яйцо с жадностью набросился на рис, а старуха присела на порог и начала свой рассказ.

– Моя фамилия – Син, а эта мертвая – моя невестка, жена моего сына Син Сяо. В этих краях мы живем испокон веку, занимаемся землепашеством. Случилось так, что наш нынешний начальник уезда оказался жадным, все требует у старосты, чтобы налоги ему вносили киноварью[101], которая в здешних краях высоко ценится. Но киновари в нашем уезде нет, добывают ее в соседнем округе Юаньчжоу. Вот староста ежегодно и посылает туда за нею наших мужчин. Работа нелегкая, зато люди могут хоть немного заработать. Обычно перед уходом мужчины отправляют своих женщин к родственникам. Мы же нынче остались присматривать за домом – невестка брюхата, на пятом месяце, тяжело ей выходить за ворота, а мне и вовсе ходить трудно – восьмой десяток пошел, не шутка. Месяц назад, когда Син Сяо еще был дома, у невестки начались в животе боли, а лекаря в округе нет. А тут возьми да и подвернись этот бродяга, подаяние просил. «Не до тебя здесь, – отмахнулся было от него сын. – Жена у меня хворает». А тот и спрашивает, что, мол, у нее за болезнь. Сын же возьми да и скажи: беременная она, боли в животе появились, боимся, как бы не случился выкидыш. Тогда бродяга и говорит: «Меня зовут Каменным бродягой, или Каменным архатом. Я и сутры умею читать, и во врачевании кое-что понимаю. У меня есть рецепт лекарства как раз от таких болей». Что тут делать – пришлось довериться ему. Сварил бродяга отвар из каких-то трав, невестка выпила, и боли в самом деле прошли. Накормили мы его, и он ушел, даже денег не взял. Ну, думаем, добрый человек попался. А вчера он опять явился за подаянием. Невестка ему сказала, что мужа нет дома, приходи в другой раз, а сама ушла и заперла ворота. А он уходить не захотел, сел под стрехой и стал читать сутры. Ночью, когда я уснула, невестка еще пряла в соседней комнате, а он потихоньку пробрался в дом, схватил ее и, пригрозив, что убьет, если она закричит, учинил насилие. Но это еще что! Злодей велел ей вскипятить воду в котле, мол, хочет вымыться. Половину воды он перелил в ведро, но мыться не стал. Вытащил какую-то белую пилюлю и велел невестке проглотить, дескать, она облегчает роды. Невестка проглотила и почувствовала боли в животе. Тогда он вынул пару новых соломенных сандалий, опустил в котел и говорит: «Я хочу у тебя кое-что попросить, а взамен дам эликсир бессмертия». «Что тебе еще от меня надо?» – вскричала невестка. «Младенца из твоего чрева», – говорит он. Невестка перепугалась, заплакала, стала умолять его смилостивиться. Так он, проклятый Небом, сорвал с нее одежду, связал руки и ноги, посадил на ведро с горячей водой и давай мять живот. Она кричит, а он не отпускает, мнет. Потом достает из котла сандалии, водит ими по животу и давит. Разродилась невестка и упала замертво, истекая кровью. А я от страха забилась в угол и голоса подать не смею. Какое счастье, что вы явились и наказали злодея!

– Куда же он девал младенца? – спросил Яйцо.

– Должно быть, в мешок свой упрятал, – сказала старуха.

Пока старуха рассказывала, Яйцо успел съесть весь рис, что был в котле. Поев, он взял мешок бродяги и развязал его. В мешке он обнаружил старую юбку, в которой был завернут окровавленный младенец, мешочек с необрушенным рисом и небольшой сверточек мелкого серебра, лянов на десять.

Увидев младенца, старуха снова залилась слезами. Желая успокоить ее, Яйцо отобрал несколько кусочков серебра покрупнее, лянов на пять-шесть, и вручил старухе со словами:

– Это вам на похороны невестки. Ну а остальное – мне.

Между тем уже начало светать, и Яйцо решил выйти во двор поглядеть на бродягу: тот лежал мертвый, кожа на его лице пожелтела. Яйцо снял с него синие матерчатые монашеские туфли и надел их. Затем положил на плечо окованную железом дубинку бродяги и, обернувшись к дому, крикнул:

– Эй, почтенная! Не бойся, выходи, помер бродяга. А мне пора уходить.

– Не уходите, наставник, прошу вас, – взмолилась старуха.