Изумрудное пламя - Джулия Грайс

– Чучел птиц?

– Да. С прискорбием должен заметить, что мой учитель делал рисунки не с живых птиц, а с их чучел. Это была одна из областей, в которых наши взгляды не совпадали. Я никогда не мог смириться с тем, что прекрасное живое существо надо убить во имя того, чтобы сделать с него рисунок.

– И как долго вы пробыли с мистером Аудибоном?

– Несколько лет. Я помогал ему делать рисунки множества птиц – пеликанов, глупышей, нырков, бакланов. Среди них были очень хорошие. Этот человек был удивительным и странным одновременно. Ему до всего было дело, он был настоящим ученым-исследователем, оставаясь при этом искусным художником. Он многому меня научил.

– Но что же все-таки привело вас на Запад? Мэйс нахмурился и отвел глаза.

– Аудибон вернулся в Нью-Йорк, а я остался. К тому времени я уже получил от него все, что он мог мне дать. Но я не хотел рисовать чучела животных, мне интересно было передавать неповторимость живого существа, его характер, грацию, повадку… Это очень не просто, Эмеральда: суметь ухватить самое главное за те несколько часов наблюдений, которые может себе позволить естествоиспытатель. С натуры успеваешь сделать только набросок, остальное должно запечатлеться в памяти. Но убивать животных, если ты не собираешься употребить их мясо в пищу, – большой грех.

В поисках новых сюжетов я приехал сюда, на Запад. Здесь я охотился, ставил капканы, чтобы выжить, и рисовал, рисовал… Я полюбил эту землю, полюбил так, что считаю ее родной. И у меня дурные предчувствия. Рано или поздно люди переделают здесь все по своему вкусу, и диким животным прерий не останется места в этом измененном, изуродованном мире.

– Но здесь так пустынно и столько земли… Я даже представить себе не могу, что когда-то…

В глазах Мэйса отразилась боль.

– Увидишь, так будет. Пройдет всего лишь лет тридцать, от силы пятьдесят, на глазах у одного поколения. Эти повозки – первые вестники новой жизни. Скоро их будет больше, потом еще больше… Животным придется бороться за выживание. Но они останутся живыми на моих рисунках. И однажды мои работы выставят на всеобщее обозрение.

Мэйс говорил так горячо, что Эмери поверила ему.

– А что произошло с вашим отцом? – спросила она наконец. – Он все еще работает учителем?

Лицо Мэйса подернулось грустью.

– Он умер вскоре после моего отъезда. Он был моей семьей. Теперь у меня никого не осталось. При всех наших разногласиях он любил меня. И сейчас я жалею о том, что слишком рано покинул дом, так и не узнав хорошенько своего отца.

Костер затухал, посуда была вымыта, и Мэйс ушел, оставив Эмери размышлять о том, какую часть своей истории он утаил. Он не упомянул ни одной женщины, вообще не говорил о любви. Была ли в его жизни девушка, которая любила его? Или вся его жизнь состоит в одиноком созерцании и работе?..

Сегодня предстояло форсировать реку Платт. Все поднялись раньше обычного. Эмери отправилась на поиски засохших бизоньих лепешек для костра, на ходу протирая заспанные глаза. Занятие это было не из приятных, но выхода не было, кто-то же должен был это делать.

Эмери уже возвращалась обратно с полной корзиной «чипсов», как вдруг громкий взрыв смеха заставил ее обернуться. Взглянув вверх, в сторону лагеря, она увидела Труди и Мэйса Бриджмена. Они стояли рядом, прислонясь к заднику повозки, и весело смеялись. Оба чувствовали себя превосходно в обществе друг друга, легко и приятно. Эмери поджала губы и со злостью бросила в корзину очередную лепешку.

Она уже шла в сторону лагеря, когда услышала шаги за спиной. Обернувшись, она увидела Мэйса.

– Привет, Эмери. Вижу, ты занята не самым приятным делом. Может, тебе помочь?

– Нет, – ответила она, гордо вздернув подбородок. Странная боль сжала сердце. – Я уже набрала достаточно.

Мэйс пожал, плечами:

– Как хочешь, я был бы рад помочь.

– А мне не нужна ваша помощь! – чуть не крикнула она.

Выражение участия вмиг слетело с лица Мэйса. Она готова была затопать ногами от злости на себя. Зачем она так себя ведет? Что плохого в том, что он остановился поболтать с Труди? Разве он не вправе общаться, с кем ему захочется?

Он продолжал стоять рядом.

– Помнишь, мы говорили о звездах, Эмеральда? Хочешь полюбоваться на них вместе со мной как-нибудь после ужина?

Он приглашал ее пойти с ним на прогулку, он просил ее…

– Я… Я не знаю. – Кровь застучала в висках. – Маргарет вот-вот родит, и я должна быть с ней на случай, если ей понадобится моя помощь.

Взгляд его серых глаз заставил ее вздрогнуть.

– С ней может остаться муж. Разве ты не хочешь немного развеяться?

– Я… Знаешь, один мужчина из нашего лагеря, – Эмери с неприязнью подумала о Зике Йорке, – пристает ко мне. Я чувствую себя в большей безопасности в лагере, возле людей.

– Кто? – Мэйс подался к ней всем телом, гнев исказил его черты. – Скажи, кто посмел к тебе прикоснуться? Если хоть один из них посмеет…

Эмеральда в испуге попятилась, вспомнив о неимоверной силе рук Зика Йорка и о том, что у всех есть оружие. Здесь не действовали законы, не было ни суда, ни присяжных. Если она назовет Мэйсу имя, они с Зиком будут драться из-за нее, страшно даже представить, что может произойти: кровь, потасовка, чья-то смерть…

– Нет, – сказала она, – почти ничего не было. Я уверена, что подобного не повторится.

– А если повторится, обещай, что расскажешь мне. – И снова она увидела в глазах Мэйса то мягкое сияние, что заставляло ее слабеть.

– Я… Я непременно сделаю это.

– Хорошо. Тогда условимся относительно вечера. Сегодня мы должны переправиться на тот берег, все хотят отметить это событие. Уайт обещал устроить представление, а потом…

– Я не знаю. – Она подняла голову и встретила его горячий вопросительный взгляд.

– Эмери, знаешь ли ты, что я не могу забыть, как ты выглядела тогда, когда выходила из реки? Ты… Я даже выразить не могу, как ты была хороша, словно нимфа…

«Труди тоже была в реке, – подумала Эмеральда, – и она тоже не дурнушка, у нее такая пышная грудь…» Но она постаралась отогнать прочь эти мысли.

– Боюсь, что я поступила опрометчиво, решившись купаться и не выставив охраны, как вы успели мне любезно заметить.

– Эмеральда.

Он подошел к ней ближе. Она стояла, сжимая ручки корзины с лепешками, и сердце ее колотилось как сумасшедшее.

– Опусти эту дурацкую корзину на землю, слышишь, Эмеральда. Успеешь еще за нее подержаться.

Она разжала пальцы, и корзина упала в траву.

– Иди ко мне. – Он притянул ее к себе и стал наматывать на палец прядь волос, выбившуюся из пучка на затылке. – У тебя чудесные волосы, ты знаешь об этом? Мне иногда так хочется рассыпать их по твоим плечам. Наверное, это будет красивое зрелище.