Рифтеры - Питер Уоттс

Якоб и Ютта Хольцбринки с самого основания «Ат­лантиды» держались особняком. Так было не всегда. Прежде, на поверхности, они даже по меркам корпов слыли яркими оригиналами. Их, кажется, забавлял тот архаический контраст, который они составляли миру в целом: они вели историю отношений от прошлого ты­сячелетия, а поженились так давно, что бракосочетание состоялось в церкви! Ютта даже взяла фамилию мужа.

В старину женщины, как помнилось Роуэн, иногда так поступали. Жертвовали кусочками собственной личности во благо Патриархата, или как там оно называлось.

Пара была старомодной и тем гордилась. Когда эти двое появлялись на публике, то обязательно вместе – и очень выделялись.

Разумеется, на «Атлантиде» никакой публики не су­ществовало. Отныне публика была предоставлена самой себе. На станции же с самого начала собрались сливки общества: самые влиятельные люди и еще рабочие пчел­ки, которые заботились о них в самых недрах улья.

Якоб с Юттой почти перестали выходить. Побег из­менил их. Он, конечно, изменил каждого: посрамил мо­гущественных, ткнув их носом в собственные промахи, хотя они, черт побери, все равно сделали что могли, адаптировались даже к Судному дню, вовремя закупили спасательные шлюпки и первыми прыгнули на борт. В те дни простое выживание составляло профессиональную гордость. Однако Хольцбринки не позволяли себе даже этого унылого самооправдания. Бетагемот не коснулся их плоти, не затронул ни единой частицы, и все же, каза­лось, сделал их меньше ростом.

Большую часть времени они проводили в своем но­мере, подключенному к виртуальной среде, куда более привлекательной, чем реальные помещения «Атлантиды». Они, конечно, выходили к столу – частное производство продуктов питания осталось в прошлом после того, как рифтеры конфисковали «свою долю» ресурсов, – но все равно, наполнив подносы пищей из циркуляторов и гид­ропонных отсеков, тотчас возвращались к себе. Мелкая, безобидная странность – желание держаться подальше от себе подобных. Патриция Роуэн не обращала на нее внимания до того дня, когда в гроте связи Кен Лабин, думая над разгадкой, не произнес: «А если это рыбы? Может, его к нам подвезли? А личинки в планктоне?»

И Джерри Седжер, недовольная попыткой этого убий­цы‑перебежчика изображать из себя глубокого мыслите­ля, отмахнулась, как от ребенка: «Если он способен рас­пространяться с планктоном, зачем было так долго ждать? Он бы захватил весь мир сотни миллионов лет назад».

Может, и захватил бы, размышляла теперь Роуэн.

Хольцбринки поднялись на фармацевтике – их карь­ера началась до расцвета генной инженерии. Конечно, они старались шагать в ногу со временем. Когда на гра­ни веков была открыта первая геотермальная экосисте­ма, предыдущее поколение Хольцбринков влезло и туда: радовались новым надцарствам, просеивали кладограм­мы неизвестных видов – новые микроорганизмы, новые энзимы, выживающие при температурах, убийственных для любой формы жизни. Они каталогизировали меха­низмы клеток, лениво тикающих на многокилометровой глубине, таких медлительных, что их последнее деление относилось ко временам французской Революции. Они перестраивали редуцентов серы, задыхавшихся в кисло­роде, приспосабливая их пожирать нефтяные отходы и излечивать новые виды рака. Поговаривали, что поло­вина патентов на археобактерии принадлежит империи Хольцбринков.

Сейчас Патриция Роуэн сидит напротив Якоба и Ютты у них в гостиной и гадает, что еще они могли за­патентовать в последние дни на суше.

– Вы, конечно, слышали новости, – говорит она. – Джерри только что подтвердила: Бетагемот добрался до Невозможного озера.

Якоб кивает по‑птичьи: не только головой, но и пле­чами. Но на словах осторожно возражает:

– Я так не думаю. Видел статистику. Слишком соле­ное. – Он облизывает губы, смотрит в пол. – Бетагемоту такое не нравится.

Ютта успокаивает его, погладив по колену

Он очень дряхл, все его победы в прошлом. Он слиш­ком давно родился, оказался слишком стар для вечной молодости. К тому времени, как стала возможной такая перестройка – удаление всех дефектных нуклеотидных пар, усиление всех теломер – его тело уже износилось от полувекового использования. Вступив в игру так поздно, мало что можно исправить.

Роуэн мягко поясняет.

– Не в самом озере, Якоб. Где‑то поблизости. В од­ном из горячих источников.

Он все кивает и кивает, не глядя на нее.

Роуэн оборачивается к Ютте. Та отвечает беспомощ­ным взглядом.

Роуэн нажимает:

– Ты же знаешь, такого не предполагалось. Мы изу­чили вирус, изучили океанографию и очень тщательно подобрали место. Но что‑то все‑таки упустили.

– Чертов Гольфстрим накрылся, – говорит старик. Голос его ненамного, но сильнее тела. – Говорили, что так и будет. Все течения изменятся. Англия превратится в Сибирь.

Роуэн кивает.

– Мы рассматривали различные сценарии. Кажется, ни один не подходит. Я подумала: может быть, в самом Бетагемоте есть что‑то, чего мы не учли? – Она чуть по­дается вперед. – Ваши люди ведь много чего накопали в Огненном поясе[81], а? Еще в тридцатых?

– Ну конечно, там все копались. Треклятая архея была золотой лихорадкой двадцать первого века.

– И на Хуан де Фука много времени провели. С Бетагемотом не сталкивались?

– М‑м‑м. – Якоб Хольцбринк качает головой, но плечи его не шевелятся.

– Якоб, ты меня знаешь. Я всегда была за строгое хранение корпоративных тайн. Но теперь мы на одной стороне, так сказать, в одной лодке. Если ты что‑то зна­ешь, хоть что‑то...

– О, Якоб ведь никогда не занимался исследовани­ями, – перебивает Ютта. – Ты же знаешь, он больше работал с персоналом.

– Да, конечно, но перспективными областями всерьез интересовался. Его всегда волновали новые открытия, не забывай. – Роуэн тихонько смеется. – Было время, когда мы думали, что он просто живет в батискафе.

– Только на экскурсии выбирался. Ютта права, ис­следований я не вел. Этим занимался Джарвис и его группа. – Якоб встречает взгляд Роуэн. – Всю его ко­манду мы потеряли, когда Бетагемот вырвался на волю. УЛН рекрутировала наших людей по всему земному шару. Выхватывала прямо у нас из‑под носа! – Он фыркает. – «Общее благо», черт бы его побрал.

Ютта сжимает ему колено. Он оглядывается на жену и улыбается, накрывает ее ладонь своей.

Взгляд снова сползает к полу. Старик еле заметно по­качивает головой.

– Якоб, понимаешь ли, не сближался с научной груп­пой, – объясняет Ютта. – Известное дело, ученые плохо разбираются в людях. Выпусти их к публике – случилась бы катастрофа, но им все равно иногда не нравилось, как Якоб презентовал их находки.