Сталин. По ту сторону добра и зла - Александр Ушаков

Гитлер рассвирепел. Все его так и не исчезнувшие подозрения в отношении военных вспыхнули с новой силой, и он продолжал настаивать на своем. Мотивируя свое решение, он с презрением писал, что «только ум, покрытый плесенью отживших теорий, не способен видеть выгоды на юге».

Военные же усматривали в капризах фюрера совсем иные причины, и откровеннее всех остальных выразился по этому поводу Йодль. «Гитлер, — сказал он в одной из частных бесед, — питает инстинктивное отвращение к тому, чтобы идти по стопам Наполеона. Москва навевает на него мрачные настроения. Он опасается борьбы с большевизмом не на жизнь, а на смерть». Впрочем, после долгих споров и скандалов был найден компромисс и принято решение продолжить наступление на Москву, но только после того, как будет осуществлен прорыв на Украине.

Да, удар немцев был страшен и даже привел советские войска на грань катастрофы, но... не сломил их. В результате споров Гитлера с генералами время было упущено, и советское командование получило возможность передышки, которой оно сумело прекрасно воспользоваться. Тем не менее и под Москвой, и на Украине, и под Ленинградом сложилась трагическая обстановка. 2 декабря Гальдер записал в дневнике, что русская оборона достигла высшей точки напряжения и у русских не осталось больше свежих сил.

Но все это было далеко не так. И когда 5 декабря столбик ртути в термометре упал за отметку 30 градусов, командующий 2-й танковой армией генерал Гудериан вдруг понял, что его войска далее не в состоянии продолжать наступление и их надо как можно скорее отвести на другой рубеж. Особенно это стало ясно после начала в тот же день советского наступления. Тогда гораздо более привычные к морозам советские войска, включавшие в себя значительные силы, выведенные с Дальнего Востока, впервые заставили немцев отступать. «Только тот, кто видел бесконечные, заснеженные поля России в ту зиму наших бед, — писал позже Гудериан, — кто чувствовал на лице тот ледяной ветер, может правдиво судить о тех событиях».

Тем не менее Гитлер запретил отступать и снял с должности командующего группой армий «Центр» генерал-фельдмаршала фон Бока, а когда поспешивший навстречу с ним Гудериан попытался объяснить отчаянное положение его войск, фюрер пожал плечами: «А разве гренадерам Фридриха Великого нравилось умирать за свою страну?»

Следом за фон Боком Гитлер снял с должности Гудериана и другого выдающегося танкиста Хёпнера, отобрав у него все награды и льготы и запретив носить военную форму. Был отправлен в отставку и командующий группой армий «Север» фельдмаршал фон Лейб, за ним, после отхода из Ростова, последовал и Рундштед.

Гитлер пошел по стопам Сталина и приказал своим генералам стоять насмерть. И те стояли, еще более укрепив убеждение фюрера в том, что может совершить его непреклонная воля вопреки мнениям специалистов. Но, как и всегда в таких случаях, это был сиюминутный успех. Воля волей, но в современной войне на первое место все же давно уже вышли стратегический план и правильная оценка ситуации, чего Гитлер как раз и не хотел понимать.

Он и слышать не желал о том, что из-за больших расстояний в России и отвратительных дорог немецкая армия уже не могла показать всего того, на что была способна, и «блицкриг» был обречен. Да и о каком «блицкриге» могла идти речь, если только группе армий «Центр» на удовлетворение ее каждодневных потребностей требовалось 25(!) товарных поездов. В то время как нормой для нее были всего каких-то 8 поездов.

Войск у Гитлера хватало, но беда в том, что их оказалось явно недостаточно по отношению к масштабам войны. Военно-воздушные силы должны были вести боевые действия на огромном протяжении от Ленинграда до Черного моря, что уже заранее предопределяло их неудачу. И, конечно, асы Геринга даже при всем своем желании не могли воевать с такой же эффективностью, с какой они сражались в Польше, Франции и той же Югославии.

Отрицательную роль сыграло и то, что, сделав фон Браухича козлом отпущения, Гитлер, подобно Сталину первых месяцев войны, начал осуществлять личный контроль за операциями на Восточном фронте из своей штаб-квартиры в Растенбурге, расположенном в Восточной Пруссии.

В декабре 1941 года Гитлер оказался в весьма тяжелой ситуации. Прежде всего из-за начавшегося наступления Красной Армии и уничтожения японской авиацией американской военно-морской базы в Перл-Харборе. И теперь перед фюрером стояла дилемма: что же ему делать дальше — возобновить наступление или остановиться на том, что уже завоевано?

Он выбрал первый вариант и потребовал, чтобы весной 1942 года войска продолжили наступление и сделали то, чего им не удалось при первой попытке. Опасался он и своих японских союзников с их азиатским коварством. Потому и следил с таким подозрением за начавшимися переговорами между Токио и Вашингтоном. И он очень боялся, что заключенное на этих переговорах соглашение может серьезно изменить стратегический расклад и дать США большую свободу в деле поддержки Англии и СССР против Германии.

И ничего удивительного в этом не было, поскольку американцы и без того уже поддерживали британские и советские военные усилия. В 1940 году США передали Британии 50 эскадренных миноносцев, а в марте 1941 года последовал акт о ленд-лизе, под который попадала и Россия. Особенно если учесть то, что между немецким подводным флотом и американскими надводными кораблями уже велась самая настоящая война.

До декабря 1941 года Гитлер не шел на открытую конфронтацию с Вашингтоном, но после разгрома американского флота в Перл-Харборе даже не сомневался, что США увязнут в войне на Тихом океане и перестанут помогать Англии и СССР. Потому и объявил 11 декабря войну Соединенным Штатам.

В значительной степени столь опрометчивый поступок Гитлера лежит в области психологии. Весьма удрученный провалом наступления на Москву, он воспрянул духом только после разгрома американского флота, увидев в этом волю Провидения.

Объявив войну США первым и, по всей видимости, опередив американцев, Гитлер однозначно считал, что, в какой уже раз применив свою излюбленную тактику внезапности, он перехватил психологическую инициативу и восстановил веру нации в ее фюрера. Что же касается экономики, то... Гитлер так и не смог осознать, на что способна могучая Америка, поскольку она, по его мнению, являлась «обществом, испорченным евреями и неграми», с «вырождающейся демократией» в придачу.

И вполне возможно, что именно две ошибки Гитлера в декабре 1941 года — решение о возобновлении активной войны в России и объявления войны Соединеным Штатам — сыграли роковую роль в его судьбе. Поскольку он был по-прежнему уверен, что до конца 1942 года американцев в Европе не увидит, а к этому времени уже сумеет покончить с большевиками.

Потому и взял на себя обязательство в директиве от 5 апреля 1942 года «окончательно уничтожить Красную Армию и основные источники советской мощи решительным прорывом на юг», который должен был вывести вермахт на Кавказ с его нефтью. Что, конечно же, было уже нереально и привело к гибели целой армии под Сталинградом.

С целью «воспитать армию в национал-социалистическом духе», поскольку ни один его генерал не был способен на это, Гитлер решил взять на себя командование армией, что, естественно, усугубило и без того тревожную обстановку в гитлеровском военном руководстве. И к нему можно в полной мере отнести то, что писал в своих мемуарах о Сталине маршал Василевский, заместитель начальника Генерального штаба Шапошникова:

«Сталин выражал большое неудовлетворение работой Генерального штаба... В то время действия Сталина страдали просчетами, порой весьма серьезными. Он был неоправданно самоуверен, упрям и не желал никого слушать. Он переоценивал свои знания и способность руководить непосредственно ведением войны. Он очень мало полагался на Генеральный штаб, мало использовал умение и опыт его сотрудников. Часто без всякой причины он мог произвести поспешные замены в высшем военном руководстве. Сталин вполне справедливо требовал, чтобы военные отходили от устарелых стратегических концепций, но сам приходил к этому не так быстро, как хотелось бы нам».

И вся беда была в том, что мало того, что ни Сталин и ни Гитлер не имели ни военного образования, ни опыта, они и войну-то себе представляли только по картам. Так они ею и руководили, устраивая разнос любому, кто осмеливался только заикнуться о своем несогласии или не сумел выполнить заранее неисполнимый приказ.

Как и Сталин, Гитлер выслушивал только те донесения разведки, в которых речь шла о том, что хотел слышать он сам. И в то же время он был убежден, что исход будет определяться не столько материальными ресурсами, сколько волею победить. Он так и не смог (или не захотел) осознать той простой вещи, что любая война есть категория экономическая и никакая сверхволя к победе не могла компенсировать Германии отсутствие собственных сырьевых ресурсов, и что даже при всем его желании страна не способна соперничать с объединенными ресурсами СССР, США и Британского содружества наций.