Словами огня и леса Том 1 и Том 2 (СИ) - Светлана Дильдина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она сбежала из города после дошедших известий о том, что случилось в Долине и слухов о том, какая роль в этом была предназначена близнецам. Точнее, ее брату. Глаза ей открыла неприметная служаночка, а потом подтвердил один из конюхов Хрусталя. Мол, говорят…
Теперь они говорят, да. Раньше молчали.
Отец заикнулся было — вправду ли ходят слухи? Или тебе сказали то, что хотели сказать именно тебе? — но она пинком опрокинула столик с украшениями и притираниями, ухватила за повод оседланную для кого-то грис и ускакала прочь. Сердце подсказывало — неважно, зачем, но сказали ей правду.
А отец… он ее предал, выходит, своим молчанием, нежеланием призвать Лачи к ответу.
И ей оставалось только умереть, благо, перед этим можно отпустить душу и улететь, куда собиралась.
Девушка была — и одновременно ее не существовало. Когда маленьких учат покидать тело, это скорее забава; все охотно идут на подобный урок. Не страшно — рядом всегда кто-то из взрослых, его присутствие — теплая рука в темноте, сжимающая твою руку, горящий костер в двух шагах от тебя, когда отходишь в ночь из освещенного круга. И лишь оставив свое тело самостоятельно, понимаешь — это не смерть… это хуже.
Этле распылена была в пустоте, где не рождалось ни солнца, ни звезд. Ни разума, ни сердца, ни ее самой — но при этом она ухитрялась помнить, откуда пришла и даже — как можно попасть обратно. Только не было смысла. Там, на земле, под корнями, осталось тело… и Этле ждала одного — пока тело умрет и можно будет окончательно раствориться в пустоте. По преданию, такие — зависшие между есть и нет — лишены были и жизни, и посмертия.
Но в блеклую, никакую пустоту вкрался шепот — он не настаивал на возвращении, просто звучал печально — будто мать поет колыбельную умирающему ребенку. Поет, желая порадовать его в последний раз и веря — пока она поет, ребенок сможет дышать.
И лежащее где-то на земле тело вдруг стало теплым, желанным для самой Этле, хотелось по-настоящему, ушами услышать этот напев. Отнюдь не так возвращают заблудившихся или ушедших против воли… там это — рывок, боль, ужас от внезапного обретения себя, ничуть не меньший, чем ужас от потери. А здесь… тихая ласка, чем-то похожая на ласку, виденную от няньки — единственной, кто действительно любил близнецов.
Этле открыла глаза.
Незнакомая комната, но такая похожая на те, где ей доводилось бывать. Гладкие стены, украшенные гобеленами, над курильницей поднимается пахнущий кедром дымок. Она снова в городе, гора не отпустила ее от себя. Но в окно заглядывает розовая вечерняя заря. Как долго девушка здесь лежит?
Этле оглядела себя. Ее переодели — белая туника до колен, и все. Прежнее платье должно было прийти в негодность после блуждания по склоном, падения на землю. Кто и как ее отыскал? Снова дядюшка, поскорей бы ему сдохнуть? Но этих покоев она не видела; даже если бы не вернули отцу, поняла бы, наверное, кто приютил.
Пошатываясь, Этле дошла до окна, выглянула. Вид склона внизу, очертания дальних гор были немного иными. Я во владениях Обсидиана, поняла она. Снова Элати? Им-то с сестрой я зачем сдалась.
Вошли женщины: одна несла бронзовый кувшин, другая поднос с едой. Этле не обратила внимания на служанок, а они, поставив ношу на столик, ушли. Это понравилось. Если бы сейчас начали причесывать, одевать, заставлять поесть, наверное, закричала бы.
Когда начало смеркаться, она все же поела, и только отставила миску и вернулась посидеть на кровати, дверь отворилась и появилась Лайа. Тоже в белом — не зря ее звали Белый Луч, полосатая накидка наброшена на плечи и закреплена у пояса медной пряжкой в виде цветка.
Этле вскочила, приветствуя Главу Обсидиана, и засмущалась неприбранного вида.
— Сядь, — сказала женщина доброжелательно. — Моя сестра тебя нашла, а мне пришлось потрудиться, возвращая с той стороны. Ты сильная, и, верно, очень хотела уйти, лишь опыта не хватило.
— Не знаю, благодарна я или нет, — ответила девушка. — Мне незачем жить. Элати… в прошлый раз она меня пожалела, и теперь искала зачем-то — по твоему приказу?
— Не только, у нее своя дочь есть, — вздохнула Лайа. Она так и не села, стояла, скрестив на груди руки. Кликнула служанку, велела зажечь огонь в лампе возле кровати Этле, и, когда снова остались одни, сказала, так и не выйдя из тени:
— Лачи найдет, как тебя использовать. В твоем сердце ненависть до краев, и ты не сумеешь вылить ее на своего дорогого дядюшку. А вот на кого-то, кто будет ему неугоден — да.
— Я не веревочная кукла на ниточках! — вспыхнула Этле.
— Нет, разумеется. И ты уже многое пережила, можешь делать верные выводы. Однако горячая голова — не лучший советчик. Я предлагаю тебе покровительство.
— Как это возможно? — спросила девушка. — Я — дочь своей Ветви, и не могу…
— Что? — улыбнулась Лайа, и, хоть оставалась в тени, зубы ее сверкнули с свете огня. — Разве запрещено дружить детям разных Ветвей? Заключать брачные союзы? Слушать наставников, наконец? Не принято, это верно. Но никакого нарушения в этом нет. Ты можешь пожить у нас. Элати уже доказала свою заботу, а я… надеюсь, ты позволишь мне это сделать. Насчет остального решишь, когда пройдет достаточно времени.
Этле забыла, что ее ночная туника совсем короткая, обхватила колени руками и думала. Что скажет отец? Ничего, вероятно. Он был способен только ее обнимать и горевать о сыне. А ей нужна месть.
— Я с благодарностью принимаю твое покровительство, — сказала Этле.
**
Астала
Половина луны прошла с часа его возвращения в Асталу. Больше не было шальных скачек и развлечений в лесу. Один только раз съездили, почти сразу после прибытия. После Огонек просил Кайе не брать его туда с собой — слишком уж близко оказалась воля. А потом все равно пришлось бы вернуться, лучше и не напоминать себе, что бывает что-то помимо города. Если удастся найти свое место в Астале, полюбить ее… может, тогда. А еще опасался, что снова может начать привязываться к былому приятелю.
Но Кайе, хоть и удивился
