Людовик XIV - Франсуа Блюш

Политико-административный эмпиризм Людовика XIV был далек от совершенства и даже от логики и последовательности. Но, положив начало бюрократии, эмпиризм привел в большой степени благодаря усилиям монарха к появлению той системы, которую Пьер Шоню называет «заслугократией». Этому в очень большой мере способствовали нововведения короля (списки служащих, составленные в порядке их званий, чин бригадного генерала армии, военный орден Святого Людовика) и соблюдение пропорциональности. Вероятно, заслуживает самого тщательного изучения соотношение людей шпаги и судейских в посольствах (только в 1712 году была создана школа посольских секретарей, «политическая академия» маркиза де Торси{286}). Об искусстве короля, умеющего создать правильное соотношение элиты и дворянства, говорит все то, что он учреждал: предоставление титула герцога в зависимости от заслуг перед королевством, награждение Голубой лентой в равной степени тех, кто достоин по рождению и по заслугам, производство в генералы также с соблюдением принципа пропорции между высокородными и заслужившими этот чин, вручение маршальского жезла также по вышеназванному принципу. Даже нескончаемая ссора между герцогами и президентами парламента, сводящими между собой местнические счеты, ссора, которая продлится чуть ли не до конца правления Людовика XV, послужит тому, чтобы вызвать личные и социальные соревнования, чтобы иногда уравнять высокородность и заслуженность (это, конечно, не было следствием уравнительной политики, а завоеванием благородной и постоянно проводящейся политики отбора элиты).

На более низкой ступени, и тоже с благословения короля, появляются другие формы заслугократии. Они являются плодом селекции и способствуют ей. Селекция проявилась в создании удивительной группы, ученого корпуса инженеров короля, военных инженеров, которых Франция времен Людовика XIV использует внутри королевства и за границей{128}. Иногда эти формы заслугократии развиваются в направлении прямо противоположном всякой технократии. Об этом свидетельствуют примеры, почерпнутые из жизни наших арсеналов. Если флотские инженеры объединились в корпус только во времена Людовика XV (в 1765 году), то это уже больше не простые мастера-плотники, как в 1669 году, которые строят большие корабли и элегантные фрегаты королевского флота, а «обычные инженеры военно-морского флота» — они были еще до 1695 года{138}, — не пренебрегшие обучением в военно-морских школах, но все же «сформировавшиеся» на месте (то есть тут же, на верфях). Англичане и голландцы нам в этом завидуют.

Этот факт отражает триумф эмпиризма, отказ от технократии, которым отмечено правление Людовика XIV и который защищает государство от идеологии, от абстракции и от презрения подданных. Во Франции 1715 года должностное лицо элекции необязательно имеет диплом об окончании юридического факультета, а его коллега из округа по сбору габели вообще не будет иметь его никогда. И тот и другой будут заниматься правом на практике, конкретно заседая в трибунале. Советник парламента, который вступил в должность в девятнадцать — двадцать лет, получив разрешение Его Величества работать, хотя не подходил еще для этого по возрасту, мало знает, хотя и имеет диплом. В двадцать пять лет, возможно, в тридцать он наверняка станет ревностным судьей, даже должностным лицом, хорошо знающим законы и юриспруденцию, применяя их на практике. Докладчик в Государственном совете — этот стержень государства старого режима, эта rara avis (редкая птица) старой, но уже такой современной администрации, — который купил свою должность в двадцать два года, после двух лет работы в парламенте, должен был почти всему учиться: праву, чтобы делать доклады в совете по гражданским делам; экономике, администраторскому делу, кутюмам, чтобы быть хорошим интендантом в провинции. В противоположность нашим гражданским администраторам, докладчик в Государственном совете, который служит во времена Людовика XIV, не является выпускником никакой высшей школы. Его не избирают интендантом по конкурсу: таковым его назначает король. Его настоящей высшей школой — поскольку юридические факультеты тех времен немногого стоят — является практика. Сначала он работает в Государственном совете с досье совета, затем подготавливает каждое решение, входящее в круг его обязанностей интенданта.

И так происходит в каждом сословии. Будущий офицер сухопутных войск является добровольцем или младшим сыном дворянина, участвует в боях с 14 лет, иногда не получив никакой военной подготовки. До 1682 года не было никакой подготовки к профессии военно-морского офицера: одни приходили из пехоты со своим званием, другие из торгового флота, третьи были добровольцами. Только рыцари Мальтийского ордена изучали и навигацию, и военное искусство. С этого времени часть офицеров военно-морского флота получила с самого начала образование в школах гардемаринов (предшественницах Высшего морского училища). Они еще туда не поступали по конкурсу. И в школах гардемаринов будущим офицерам не вбивали в голову только теоретические знания; они плавали на кораблях и рано получали боевое крещение.

Многие министры, — клан Фелипо (де Шатонеф, как де Поншартрен), два последних Летелье, Сеньеле, Торси, — были наследниками должности государственного секретаря, доставшейся им от их отцов. Лувуа получил эту привилегию в возрасте 14 лет! Если они оказываются такими же талантливыми, какими были Лувуа, Сеньеле или Торси, — все в порядке, если посредственностями, — король их убирает. Если они люди средних способностей — как Барбезье, сын Лувуа, — работа под зорким оком монарха их поднимает над средним уровнем, и они даже превосходят самих себя.

Вот как Людовик XIV формировал своих министров, государственных секретарей, солдат, моряков, инженеров, послов, интендантов, судей, как он за ними зорко следил и направлял их. Его выдающийся прагматизм был невероятно эффективным.

Государство — это Франция

Некоторые историки иногда утверждают, что Бурбоны отодвинули Францию на второй план, выдвинув на первое место династическую лояльность. Но это только видимость. Во времена Людовика XIV, особенно в начале его правления, наша страна представлялась в виде скульптуры или образа, нарисованного на полотне: Франция — крупная и красивая женщина, она подает руку своей младшей сестре, которой является, конечно, Наварра{199}. Это изображение имело то преимущество, что никогда не штамповалось, как стереотипные бюсты Марианны, представленные в мэриях и на почтовых марках.

Такое сдержанное отношение к символу, представляющему страну в образе женщины, не отражало отрицательного отношения к женщине. В то время, когда изображение Девы Марии, кажется, встречается чаще, чем Иисуса Христа, когда образ Марии Магдалины побивает все рекорды, почему меньше изображают Францию и Наварру в виде женщин? Потому что патриотизм всегда был выражением лояльности, легче и удобнее отвечать на призыв военачальника, короля-воина, чем на призыв порядочной женщины, олицетворяющей абстрактную идею. Следовать за королем, служить королю, повиноваться королю — это вполне конкретный патриотизм. Этого короля видели совсем близко в день его коронования всякие зеваки; этого короля, его руки целителя чувствовали на себе больные, пораженные золотухой; этого короля видели в двух шагах от себя солдаты в траншеях во время осады; к этому королю в Версальских садах подходили буржуа и мелкий люд так близко, что надо было увеличивать количество его охранников. Добавим еще, что король обратился ко всем своим подданным 12 июня 1709 года, призывая их — как мы это видели — разделить его заботу и печаль, откликнуться на его призыв. Французы XVII века предпочитают повиноваться потомку Людовика Святого и Генриха IV, чем «посредственностям, которые управляют аристократическими государствами»{63}. Ибо эти посредственности соблюдают только свои интересы или интересы олигархии соучастников, тогда как король, обладающий абсолютной и наследственной властью, думает и действует в интересах своего королевства, этого большого владения, которым он пользуется и управляет.

Вот почему присутствие короля на картинах, в скульптурах, на монетах и медалях, постоянное и повторяющееся наличие символов этого короля (солнца и его лучей), если эти символы не связываются с языческим имперским Римом, поощряет лояльность и стимулирует патриотизм. Король всегда близок, и тот, кто держит в руке первую серебряную монету, заработал не только деньги, но и портрет Его Величества. Король всегда рядом, и кюре (особенно после Нантского эдикта, особенно во вновь присоединенных провинциях) все время о нем говорит со своими прихожанами. Сегодня он просит вас молиться об успехах его оружия; все те, кто ему повиновался в этот день, солидарны с солдатами милиции, мобилизованными для поддержания порядка, и с солдатами маршала де Виллара. Завтра он вас попросит участвовать в молебне «Тебе, Господи, славим», потому что герцог Вандомский победил врага при Вильявисьосе, когда произносится гимн во славу Господа, редко бывает так, чтобы не пробежала по телу дрожь от переполненности чувством патриотизма, гордостью за армии короля, которые являются и армиями страны.