Газета Завтра 482 (7 2003) - Газета Завтра Газета

Когда с гримасами вселенской скорби на лукавых лицах похоронная команда русского генофонда вещает городу и миру свою сердечную боль, констатируя вырождение народа, ее члены таким образом признают себя выродками! Ведь уничтожение генофонда — это вырождение. Есть чему опечалиться: "Я — выродок! Порожден родителями— выродками и породил выродков". Или себя в этом случае господа-траурщики не имеют в виду? Мол, вы все— выродки, а я — нет.

Но, пардон, не идеология ли это фашизма — осознание своего превосходства над другими? Т.е. ведущие разговоры об уничтоженном генофонде либо фашиствующие элементы, считающие других выродками, либо признающие себя таковыми. Ну а с выродками и фашистами о чем позволительно вести разговоры человеку полноценному, каковым я себя без ложной скромности считаю? Да и к ним отношу всех, не ведущих эти подлые разговоры о своих соотечественниках.

Товарищи дорогие, побойтесь Бога! Погромщики Родины его не боятся, да и молятся они другим богам, не о них речь. Но вы-то?! Неужели вам не известна даже новая история нашей страны, и вы не знаете, что вплоть до перестройки наши школьники, обучавшиеся по лучшей системе образования в стране, занимали призовые места на всемирных Олимпиадах по естественным и точным наукам? Это что, признак вырождения? Всеобщее среднее образование с обязательным знанием физики, химии, алгебры, геометрии возможно в стране уничтоженного генофонда? Чемпионами мира по шахматам, игре, напомню, интеллектуальной, чаще всего становились советские спортсмены. Не это ли признак вырождения? Запустившие первый спутник, первого человека в космос, ученые и специалисты, отряд космонавтов во главе с Гагариным — вырожденцы?

Артисты покорившего всех балета, хоров имени Пятницкого, Северного народного, казачьих, ансамбли "Березка", имени Локтева — недочеловеки? Советские спортсмены— олимпийцы, завоевывавшие наибольшее количество наград— выродки? Так о чем же стенаете неустанно, дорогие и не очень господа?

Добро бы, не получавшие никакой информации извне (как же, жили под колпаком!) печальники думали, или от какой странницы, подобно Кабанихе, слыхали, что, де, в других странах народ на подбор все богатыри под два метра, лицами пригожи, десятичные дроби в уме перемножают, корни из семизначных чисел извлекают, теорему Ферма от зубов отщелкивают... Да, в сравнении с такими странами и народами, увы нам и ах!

Но ведь и раньше знали, а теперь неоднократно воочию убедились, что мы не просто не хуже, якобы выродившиеся подчистую. Наши женщины — самые красивые в мире. А в годы советской власти были и отменно здоровы. Более того, меня сильно удивил знакомый австриец сообщением об исследованиях современных антропологов, поставивших по своей шкале русских мужчин на первое место в мире по красоте.

Так где и в чем признаки уничтожения генофонда, т.е. вырождения? "Царскую семью погубили, а это — отборнейший генофонд!"— воскликнул, чуть не грохнувшийся при этом в обморок от переизбытка чувств оппонент. Какой генофонд уничтожала царская семья на Ходынском поле, на Ленских приисках и при прочих царских забавах — не мне судить (Да и отбор "генофонда", как нам в подробностях сообщают любители копания в чужом белье — демократические исторические писатели — та же немка Екатерина не самым тщательным образом проводила среди солдат вверенных ей полков в том числе). Мне и всех их, и уничтоженных ими одинаково жаль. Но, прости мою душу грешную, называть носителей гемофилии отборным генофондом...

К тому же ветви и потомки царской семьи столь многочисленны, что никак не могли решить в недавнем памятном прошлом, кто из них больше царь, и на это вакантное место к радости монархистов был прислан толстый мальчик Гоша, ни один стандартный кадетский ремень на котором, кажется, не сходился. Но что-то ни о каких чудесных свершениях в спорте, науке, культуре сохранившихся отборных потомков, не слыхивали. Все больше собирают антиквариат и держат галереи. Ни большого ума, ни отменного здоровья, ни других генных сокровищ данные занятия не требуют.

Так давайте не лить слезы по несуществующим поводам. У нас в стране при разгуле демократов немало действительных причин для скорби и печали, есть кого и что оплакивать помимо "утраченного генофонда".

ПОЛУБРОНЗОВЫЙ МУЧЕНИК ЛИМОНОВ

Владимир Бондаренко

18 февраля 2003 0

8(483)

Date: 18-02-2003

Author: Владимир Бондаренко

ПОЛУБРОНЗОВЫЙ МУЧЕНИК ЛИМОНОВ

Художник Михаил Шемякин когда-то писал о Лимонове: "Он очень талантлив. Внутри очень одинок. Он проник в гущу интереснейших событий. Не завидую никому, кто попадет в поле его зрения: тот будет выведен в его романе со всей подноготной…". Мне кажется, в последней книге "В плену у мертвецов" прежде всего в поле зрения писателя попал сам Эдуард Лимонов. Он-то и выведен со всей своей подноготной. Сила писателя Эдуарда Лимонова в его предельной искренности и обнаженности. Это не постмодернизм Владимира Сорокина или Виктора Ерофеева, где имитируются и чувства и эмоции, имитируется сама жизнь. У Лимонова сквозь изощренную стилистику приёмов всегда вылезает его трагическая личность.

Он трагичен изначально. Трагична даже его любовная лирика. Трагична его личная судьба. Трагичны его отношения с близкими. Может быть, трагичное мироощущение и привело его в политику? Когда его родине стало так же плохо, как и самому писателю, он встал на защиту её. И это не было игрой или позёрством. Он наконец-то почувствовал себя близким и нужным родине. Та высокая степень лимоновского эмоционального неблагополучия, о которой писал Иосиф Бродский, совпала с высокой степенью всенародного эмоционального неблагополучия, и даже государственного неблагополучия; на такой единой волне протеста Лимонов и превратился из крайнего индивидуалиста в крайнего государственника. Когда-то нечто подобное произошло с Владимиром Маяковским. По многим параметрам художником, чрезвычайно близким Эдуарду Лимонову…

Его личная трагедия сотворила из Лимонова героя. Героя-одиночку, героя из "Дневника неудачника", героя, бросающего вызов миру и готового умереть во имя этого вызова. Трагедия страны сотворила из Лимонова героя национального. Сколько бы он ни писал в ранних стихах "Мы — национальный герой", не будь трагедии страны, не слились бы энергии протеста личности и протеста нации, Лимонов так бы и остался в истории литературы ярким героем экзистенциального плана, эмоциональным трагиком своей собственной неблагополучной судьбы. Его трагическое "я" стало общерусским "мы" в годы крушения державы. Я не верю в лимоновский цинизм и игру не только потому, что видел не раз его в полном смысле слова героическое поведение, но и потому, что как критик вижу обнаженность его литературных текстов. Это скорее антиигра. Поэтому его никак не могли приручить и победить следователи. И ещё: он не играет хотя бы потому, что в полной мере испытывает страдания.

На мой взгляд, тюремная исповедь Эдуарда Лимонова "В плену у мертвецов" — это исповедь глубоко страдающего и мучающегося человека. Он тяжело переносит своё пребывание в лефортовской камере. Это не столько бытовые страдания: ни голода, ни холода, ни каких-то пыток или избиений ему, к счастью, испытать не довелось. Впрочем, может быть, бытовые лишения даже дали бы ему лишние силы на борьбу. В тюрьме Лимонов был перенасыщен давлением на психику. Ежедневное, ежечасное стремление тюремщиков сломать его как личность. Зауженное пространство для человека, привыкшего бродить по всему миру, тоже становилось пыткой. Из природного лидера делали изгоя. Эдуард Лимонов не боится в своих тюремных записях даже признаний того, что он боится. Реально боится иных людей, иных действий, иного поворота событий. Его пугают тем, что якобы неизбежно с ним случится, когда он попадёт на зону или в камеру к обычным уголовникам. И он вынужден впервые, может быть, посожалеть о своем авторстве скандальной книги "Это я — Эдичка". К нему в камеру подсадили сирого стукача Лёху. "Признаюсь, поначалу он бросал меня в панику. Но наслушавшись от него повторяемых кошмаров, я окреп и свыкся с кошмарами. Сцену на дальняке я пережил. Я её освоил… Когда я писал свою знаменитую, скандальную книгу в Нью-Йорке, я на тюремную мораль в русской тюрьме не рассчитывал. Иначе не назвал бы героя своим литературным псевдонимом. Каюсь, хотел создать вокруг книги скандал. Я не подозревал, что скандал мне дорого обойдется, что эта моя книга будет преследовать меня всю жизнь…"

Подобные мучения, очевидно, переживали и переживают многие тысячи людей. И поводы для мучений могут быть самыми разными. Для меня очевидно, что "сверхчеловек" Эдуард Лимонов — раним и бесконечно слаб перед толщей обывательского пошловатого сознания. Для него настоящий Ад — не допросы изощренных следователей, не запугивания и даже не угрозы смертью, а сведение жизни к пошлому животному существованию. "В плену у мертвецов" — это записки мученика из мертвого Ада тюремной бессмысленности. Таким, как Лимонов, тюрьма очень тяжело дается. И эта книга в своем безыскусном плаче становится самой серьезной книгой писателя. "Я не знаю, сколько мне суждено сидеть за решеткой… срок непредсказуем; не знаю, как долго я проживу, но вряд ли будет у меня когда-либо впоследствии опыт тяжелее тюремного…". Он уверен — тюрьма всем тяжела, даже последним бандитам, и тем более бессмысленно засаживать за решетку по мелочам солидную часть нашей молодежи. Это окончательно погубит нацию. Именно на своем опыте Эдуард Лимонов приходит к выводу, что "на самом деле преступник — мученик". И образ Эдуарда Лимонова ныне — мученический образ.