Наблюдатели - Сергей Саканский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Марфа, почему ты какая-то?.. Такая…
Она почему-то в пальто своей матери, она на высоких каблуках, а нам ведь еще нельзя так одеваться.
– Ты на себя посмотри, – смеется она. – И ты теперь тоже такая.
И вдруг я понимаю, что она – старая.
А она протягивает мне зеркало: смотри. И я вижу свое лицо – о, ужас! – я тоже старая, у меня морщины, у меня уже нет зубов…
– Как же это получилось, Марфа, как же это я не заметила? Где же вся моя жизнь, и почему я не помню ее?
– Все очень просто: ты проспала.
И тут я догадываюсь, что все это сон, действительно, ведь это сон о будущем: вон какие дома, их уже надстроили… Меня разбирает любопытство, я не хочу просыпаться, я хочу посмотреть, что станет со всеми нами…
Марфа увлекает меня с собой, к своим, мы подходим к нашему дому и видим старух и стариков на лавочке, и я узнаю их всех, дворовых моих парней и девчонок, и я смеюсь, потому что это сон, я знаю, что скоро проснусь, выйду во двор, где они опять играют в теннис, качаются на качелях, сидят в песочницах, ебутся в кустах, и всем расскажу, какими они станут когда-нибудь… Мы все смеемся, старухи и старики, стуча палками об асфальт, утирая веселые слезы.
Я просыпаюсь. Какой чудовищный сон!
Я, конечно же, дома, ведь Жан, как всегда, довез меня до угла, я вскакиваю с постели, бегу босыми ногами на кухню, мама что-то варит, она смотрит на меня…
И тут я просыпаюсь окончательно: рядом храпит Микров, мой мучительный муж…
Я вспоминаю все. Вчера мы говорили с Жаном…
3
…где люди ходят гуськом, потому что им нечего сказать друг другу. Если идут мужчина и женщина – значит, это муж и жена, поскольку любовникам незачем ходить по улицам вместе. Они идут гуськом, мужчина впереди, женщина сзади, он чувствует ее спиной, она ненавидит его спину. Они идут в магазин или в гости к родственникам, именно и только к родственникам, потому что друзей у нас иметь не принято. Они нажрутся сегодня: сначала будут сидеть молча, пока хмель не развяжет языки, потом разговорятся – о какой-нибудь семейной ерунде, когда же разговор иссякнет, они запоют, и дядя пощупает племянницу под столом, а потом, может быть, и прижмет ее на кухне. Часто вечер кончается дракой. На обратном пути жена уже идет впереди и чувствует мужа спиной, отмщенная за несколько недель унижений, а муж ненавидит ее прямую спину, вяло гребет ногами, что-то невразумительно бурча…
Вот из какой среды я вышел и вот как я должен был провести свою жизнь – в том унылом городе, в той грустной стране, но я сменил и город, и страну, впрочем, последняя изменилась сама, и черт знает что творится теперь на моей брошенной родине, но я не был там уже двадцать лет, с тех пор, как все умерли, и живу здесь, в этой просторной, честно заработанной квартире, часть которой, впрочем, хранит в себе Брянск, словно модернизированный компьютер какие-то старые блоки, а в городе моей юности всегда стоит жаркое неподвижное лето…
4
Готовлю ему завтрак. Не удержалась – опять плюнула в яичницу. Два желтка на сковороде, как желтые глаза убийцы. Не отпускает утренний сон: я буду старухой, Микрова тогда уже не будет, а Жан станет таким же, как Микров сейчас…
Все, что я вижу, я вижу сквозь Жана. Мой Жан – это бледная дрожащая картинка, за которой вся остальная реальность. Его гладкие, блестящие мускулы. Его мягкая детская улыбка, когда он кончает.
Сегодня все обошлось без утренней ссоры: Микров тих и задумчив. Он ест. Он молчит. Грудь почесал под халатом. Ненавижу.
Он собирается на работу, как студент, пешком, когда все уже давно живут в собственных машинах, он часто говорит, что ему не нужна машина, ибо он не такой как все, а он просто нищий, он пропойца, он не может удержать денег…
Хлопнула дверь!
Он будет глазеть на девушек в утреннем метро. Жалкая доля: ведь в это время едут одни дурнушки, а красавицы по утрам еще спят, они едут часа на два позже, а настоящие, супер-красавицы – в метро не бывают вообще…
Вчера Жан намекнул, что у него созрел какой-то план… Кажется, скоро мы будем спасены. Мы встретимся сегодня, совсем уже скоро, и спокойно поговорим.
5
В том мире все подчинялось стройной, каким-то определенным законом описанной гармонии, а что же происходит в этом?
Каждое явление прежнего мира служило нескольким однонаправленным целям – ничего случайного, ничего лишнего: любая, казалось бы, самая незначительная деталь, при ее пристальном рассмотрении обнаруживала свою сущность как единственное и необходимое звено дьявольской цепи.
Взять, к примеру, очередь. Порожденная дефицитом товаров, очередь, вроде бы, была следствием, а не целью, на самом же деле она выполняла важнейшие задачи и функции.
Очередь была средством общения, причем, общения, управляемого и регламентированного: в кругу незнакомых людей мало кто мог высказаться свободно, а выявление инакомыслия легко проводилось с помощью добровольных стукачей.
Очередь была средством отъема времени у населения: свободное время чревато свободой вообще, и если мужское население страны отдавалось пьянству, женское отдавалось очередям.
Очередь была средством накопления нервозности в обществе, которая была необходима для того, чтобы поддерживать общий уровень преступности и страха.
Тогда мне казалось, что эта дьявольская гармония существует лишь в том мире, мире «социализма», и является плодом хорошо разработанных программ, над которыми неустанно трудились какие-то закрытые институты. Теперь становится ясным, что человеческое общество, обладая природной живучестью, просто-напросто автоматически выстраивает свою организацию таким образом, чтобы дьявольская гармония стремилась к совершенству.
В нынешнем мире поразительно быстро возникают гиперсвязи между явлениями бытия, вновь выстраивая те же однонаправленные векторы.
Взять, к примеру…
6
Я не могу. Он заедет через два часа и позвонит мне снизу по мобильнику. Да, у него теперь есть мобильный телефон, он уже почти новый русский! Я не могу больше ждать.
Прыгну в машину и сразу, ни слова не говоря, прильну к нему, и меня не будет видно с улицы несколько минут, просто будет казаться, что сидит молодой человек за рулем, ждет кого-то или отдыхает, а на лице его – мягкая, блаженная, совсем еще детская улыбка…
7
До сих пор в отношении женщин мне почти всегда приходилось идти на компромисс: не только в смысле общения – я давно смирился с этим – но и в самом физическом влечении к ним.
Настоящие красавицы попадаются в мире нечасто, а в жизни отдельно взятого мужчины могут и вовсе ни разу не встретиться. Каждый день, совершая свой путь на работу и обратно, я вижу несколько сотен женщин, и большое счастье, если удастся заметить даже одну красавицу: о ней потом думаешь несколько часов, лаская ее медленно тускнеющий образ… Такая встреча происходит примерно через день. Следовательно, красавица попадается не чаще, чем на две, две с половиной тысячи женщин… О, этот утренний мир электрички и метро, это вездесущее, не слишком напряженное, но чрезвычайно тонкое поле мужчин и женщин – вот еще одна причина, почему я не пользуюсь автомобилем, м-да…
Внешне все выглядит вполне благопристойно: люди сидят и стоят, читают, молодые слушают музыку, кто-то дремлет, занимая у ночи ценные минуты, и в этой толпе гораздо больше одиночества, чем в больничной палате. Вот студентка листает конспект, на несколько секунд подымает голову, обдумывая числа, и снова углубляется в пространство векторов и эпюр, но странное дело: она почему-то всякий раз подымает голову в другую сторону, и это значит, что на самом деле девушка рассматривает окружающих – торсы и ягодицы мужчин, одежды и сумочки женщин, косметику, плееры, прически… Вот товарищ с востока, у него узкие бегающие глаза: видно, что он торопливо, но методично берет окружающих пассажирок одну за другой… Или вот эта пара средних лет, сегодня они сидят в одном отсеке, тет-а-тет, у окна, они незнакомы, но несколько раз встречались в этом же утреннем вагоне: они медленно, зная, что в запасе целых десять минут, занимаются любовью, и кто знает, может быть, их галлюцинации время от времени совпадают… Вообще, в этом вагоне едут в основном, одни и те же люди, уже много лет этот вагон неизменен в пространстве-времени, здесь все давно отымели друг друга во всех возможных вариантах: утренним сумраком, сумеречным городом – мчится сквозь метель ярко освещенный поезд, в котором совокупляются сотни мужчин и женщин, захлебываясь в своих оргазмах, крича и стеная на разные голоса…
