Мать. Из жизни Матери - Нилима Дас

Не вкладывать больше оружие в руки противника, не провоцировать его, вести себя безукоризненно по отношению к нему, показывая пример мужественного терпения, стойкости и справедливости. Тогда победа будет не за горами, ведь правда окажется на вашей стороне, вы будете правы как в используемых средствах, так и в поставленных целях».

Он внимательно слушал меня, время от времени кивая головой в знак согласия. Затем последовала продолжительная пауза. Мы видели, как на его лице отражаются болезненные и горячие чаяния его соратников по борьбе. Он вновь обратился ко мне:

«Я счастлив, мадам, видеть перед собой женщину, которой столь близки наши проблемы. Женщины многое могли бы сделать для приближения прекрасного будущего! В России их помощь неоценима. Без них у нас не хватило бы ни мужества, ни энергии, ни терпения. Они работают среди нас, разъезжают по городам, приходят в группы, объединяя нас друг с другом, успокаивая отчаявшихся, подбадривая падших духом, выхаживая раненых и принося с собой надежду, уверенность и неиссякаемый энтузиазм.

Случилось так, что и мне в моей работе стала помогать женщина. Когда в результате перенапряжения от бессонных ночей, проведенных за сочинением и бесчисленным копированием воззваний и листовок при слабом свете свечи, мои глаза стали плохо видеть (я вынужден был работать по ночам, чтобы в дневное время не привлекать к себе внимания), нашлась молодая преданная нашему делу женщина, которая стала выполнять роль моего секретаря и писать под мою диктовку. Она может работать сутки напролет, не выказывая ни малейшего следа усталости или скуки».

От воспоминаний о самоотверженном и скромном друге выражение его лица смягчилось.

«Она приехала со мной в Париж, и по вечерам мы вместе работаем. С ее помощью я смогу написать брошюру, о которой мы говорили. Надо обладать большим мужеством, чтобы связать свою жизнь с таким человеком, как я, вынужденным постоянно скрываться».

«Но, по крайней мере, в Париже вы в безопасности?»

«И да, и нет. Они нас боятся, не знаю почему. Они принимают нас за опасных анархистов, и за нами ведется почти такая же слежка, как в России. И все же трудно себе представить человека, борца за справедливость, готового отдать жизнь ради достижения своей цели, который не испытывал бы благодарности к такой стране, как Франция, которая всегда была защитницей слабых и поборницей равенства среди людей. И разве можем мы позволить себе нарушить покой города, приютившего нас в трудный час?»

«Значит, вы намереваетесь пробыть здесь какое-то время?»

«Да, как можно дольше, пока моя помощь не потребуется в самой России. Я постараюсь принести пользу своим товарищам, находясь здесь, разрабатывая план действий, чтобы потом продолжить нашу борьбу. Но на этот раз мы будем бороться мирными средствами, на уровне интеллекта, насколько это в наших силах».

«Так что мы с вами еще увидимся, не так ли? Приносите свои планы и наброски брошюры, и мы сможем еще раз все подробно обсудить».

«Да, я непременно вернусь, как только начну свою работу над брошюрой. Я буду счастлив встретиться с вами снова и продолжить разговор».

Пожимая нам руки, он смотрел на нас добрыми, полными доверия и надежды глазами. И когда мы провожали его до двери, он обернулся и еще раз тепло пожал нам руки, печально заметив:

«Как хорошо, когда встречаешь тех, кому можешь доверять, кто разделяет твои идеалы справедливости и не смотрит на тебя как на преступника или сумасшедшего за то, что ты стремишься к этим идеалам. До свидания…»

Больше мы его никогда не видели.

Он лишь прислал наспех написанную записку, в которой извинялся, что не смог с нами встретиться. Находясь под подозрением и постоянной слежкой, много раз сменив свое место жительства, этот добрый человек, борец за справедливость, должен был вернуться на свою родину, в эту ужасную страну, где его, скорее всего, ждала трагическая участь…8

Я была знакома с одним мальчуганом, жившим в одном городе на севере Франции. По своей природе он был искренним, но неуравновешенным и довольно легко терял самообладание. Однажды я задала ему вопрос:

«Как ты думаешь, что труднее для такого сильного мальчика, как ты: дать сдачу обидевшему тебя товарищу, ударив его кулаком по лицу, или удержать в этот момент свои кулаки в карманах?»

«Труднее удержать кулаки», – ответил он.

«А как для такого смелого мальчика, как ты, вести себя достойнее: как проще или как труднее?»

«Конечно, как труднее», – ответил он после небольшого колебания.

«Тогда в следующий раз, когда представится случай, попробуй вести себя именно так».

Спустя некоторое время он пришел ко мне и не без гордости заявил, что смог вести себя «как труднее». Вот что он рассказал:

«Один мой знакомый, известный своим дурным характером, в порыве гнева ударил меня. Он знал, что я не из тех, кто обычно спускает такие выходки, и что удар у меня сильный, поэтому он собрался защищаться. Но тут я вспомнил, о чем ты мне говорила. Правда, это оказалось гораздо сложнее, чем я ожидал, но я все-таки засунул кулаки в карманы. И как только я это сделал, сразу же перестал чувствовать в себе гнев и обиду, мне просто стало жаль своего друга. И тогда я протянул ему руку в знак примирения. Это настолько его удивило, что какое-то время он стоял раскрыв рот, не зная что сказать. Затем он схватил мою руку и, сжав ее, взволновано проговорил: «Делай со мной, что хочешь, я твой друг навеки».9

Независимость!.. Мне вспоминается прекрасный ответ одного старого мудрого оккультиста на слова: «Я хочу быть независимым! Я независимый человек! Я существую лишь при условии собственной независимости!» На это он с улыбкой ответил: «Что ж, это означает, что вас никто не будет любить, ведь если вас кто-то любит, вы немедленно становитесь от этой любви зависимы».

Это был прекрасный ответ, поскольку именно любовь ведет к Единству, а Единство и является подлинным выражением свободы. Так что те, кто требует независимости как своего неотъемлемого права, на самом деле полностью лишают себя этой истинной свободы, потому что они отрицают любовь.10

Один суфийский мистик (кстати, замечательный композитор и по происхождению индиец) рассказывал мне, что в суфизме состояние благоговейного и всепоглощающего почитания Божественного, полной преданности Ему не считается самым высоким, это не последняя ступень. Наивысшее достижение в развитии человеческого существа, по учению суфиев, – это состояние, когда для вас уже нет различия между вами и Божественным и уже нет смысла говорить о каком бы то ни было обожании, самоотдаче, преданности, потому что исчезает разделение между двумя сторонами – человеком и Богом. И все становится просто: человек и Бог сливаются в одно. Суфиям, например, оно вполне знакомо, более того, оно подробно описано в их книгах. Это состояние широко известно среди мистиков – все действительно становится очень простым, все различия исчезают. Проходит возникающее из сильной устремленности и поклонения состояние исступленной преданности «Тому», кто неизмеримо превосходит человека, кого невозможно понять умом. Различий больше не остается.11

Я слышала две версии кончины Ситы (одна из них более здравая, другая же крайне ортодоксальная). Согласно первой, Сита предпочла быть поглощенной землей в знак доказательства своей невинности, тогда как ортодоксальная версия утверждает, что Ситу поглотила земля именно потому, что она была нечиста!..

…С «Рамаяной» меня познакомил один молодой человек по имени Пандит. Он был сыном ученого, пандита, и приехал из Индии в Париж изучать право. Но при этом он оставался ортодоксом до мозга костей; это было потрясающе! С собой он привез иллюстрированный английский перевод «Рамаяны». Он показал мне книгу и рассказал историю о Сите. Меня удивила его трактовка смерти Ситы, на что он ответил: «Видите ли, для индуса женщина становится нечистой, если проведет хотя бы несколько часов в доме другого мужчины…» Невероятно!.. По его мнению, Ситу поглотила земля, потому что она была нечиста… В своих взглядах он был явно очень категоричен. Сам он был выходцем из штата Гуджарат – кажется, он говорил на гуджарати.

Что касается другой версии, я услышала ее от человека по имени Шастри в Японии. Он тоже был пандитом…

В одной из своих статей вы пишете, что красота универсальна по своей природе, поэтому, чтобы ее воспринимать, необходимо самому стать универсальным существом.

Да, я имела в виду, что вы должны обладать универсальным, вселенским сознанием, чтобы быть в состоянии воспринимать красоту. Например, если ваше сознание ограничено каким-то одним географическим местом, то есть если вам присуще национальное сознание – сознание одной отдельно взятой страны, – то ваше представление о красоте и представление других народов могут и не совпадать. На эту тему есть много смешных историй. Вот хотя бы такой пример. В Париже я была знакома с сыном короля Дагомеи[12] (он был негром). Этот юноша приехал в Париж изучать право, при этом он очень хорошо говорил по-французски, как настоящий француз, но тем не менее он был негром. Он рассказывал нам много разных историй из своей жизни. Однажды кто-то его спросил: «Когда ты будешь жениться, то кого выберешь себе в жены?» – «Конечно же, я женюсь на девушке из своей страны, ведь только они красивы». Надо признаться, для других народов оценить негритянскую красоту довольно сложно! При этом сын короля Дагомеи ответил на поставленный вопрос не задумываясь, совершенно искренне. Он даже не мог себе представить, что кто-то может думать иначе… «Женщины красивы только в нашей стране!»…