Маргарита Наваррская - Олег Авраменко

Граф остановился и устремил на сестру пронзительный взгляд.

- Чего мне еще не хватает, спрашиваешь? Власти! Вот что я хочу никем и ничем не ограниченной власти! - произнес он в каком-то жутком исступлении. - И чтобы заполучить ее, я готов прибегнуть к убийствам, спровоцировать междоусобицу, заключить позорную сделку и Инморте...

- Инморте! - испуганно воскликнула Жоанна и вскочила на ноги. Сандро, милый, побойся Бога! Ведь иезуиты грешники, еретики; они продали свои души дьяволу.

- Так утверждает наш епископ, - невозмутимо заметил Александр. Поверь, малышка, он преувеличивает. Впрочем, я тоже еретик и охотно продал бы свою душу дьяволу, да вот беда - тот явно не спешит ее покупать... И кстати, о грешниках. Что сказал бы монсеньор Франческо де Арагон, узнай он о наших отношениях?

Жоанна опустилась на табурет и тихо заплакала.

- Я каждый день молю Бога, чтобы он простил нас, - сквозь слезы произнесла она. - Грех наш велик, но Господь милостив... Да разве только мы грешники?! Быть может, Маргарита праведница? Или тот же Красавчик? Или Бланка?..

- Да-а, - вздохнул граф. - Нечего сказать, благочестивая компашка собралась. Что ни человек, настоящее вместилище добродетели и кладезь целомудрия... Между прочим, ты напомнила мне еще об одной грешнице - о моей так называемой жене. Говорят, она обнаглела до крайности. Завела себе любовника, рисуется с ним на людях, точно с законным мужем...

- Сандро!- укоризненно отозвалась Жоанна. - Как ты можешь! Кому-кому, но не тебе упрекать ее в этом.

- Совершенно верно, дорогая, совершенно верно. Меня огорчает не то, что она завела любовника, но кого она взяла себе в любовники! Нищего дворянчика, которому не хватает собственных средств даже на то, чтобы одеться прилично.

- Это правда, Бланка содержит его. Но не беспокойся, не из твоего кармана.

- Да знаю, знаю. Она скорее умрет, чем примет от меня хотя бы динар. - Граф горько усмехнулся. - И опять же, не об этом речь. Неужели ты не понимаешь, что ее выбор унижает меня в глазах двора? Это она так мстит мне - тонко, изощренно... Пойду-ка я потолкую с ней по душам.

- Прямо сейчас? - удивилась Жоанна.

- Именно сейчас. Я хочу застать ее в постели с этим добрым молодцем, так она будет поуступчивее. Надеюсь, они еще не уснули. А ты, сестренка, ступай спать, поздно уже... - Будто в подтверждение его слов, часы на главной башне дворца пробили дважды. - Вот черт! Мне нужно идти к... Впрочем, пусть он подождет, ничего с ним не станется.

- Кто это - он? - встревожено спросила Жоанна.

- Будешь много знать, скоро состаришься, - ответил Александр и, ласково взглянув на сестру, добавил: - Не волнуйся, малышка, не Инморте.

8. СВЯТО МЕСТО ПУСТО НЕ БЫВАЕТ, ИЛИ О ТОМ, КАК ГРАФ

ВООЧИЮ УБЕДИЛСЯ, ЧТО ЕСЛИ ЖЕНА НЕ СПИТ СО СВОИМ МУЖЕМ,

ЗНАЧИТ ОНА СПИТ С ЛЮБОВНИКОМ

Граф не ошибался, рассчитывая застать Бланку в объятиях Монтини; не ошибался он и в том, что в два часа ночи она еще не спит. По обычаю кастильского двора Бланка ложилась в постель очень поздно и просыпала около одиннадцати утра. В первые месяцы после переезда в Памплону, где не было такого милого обычая, она, расставшись с Маргаритой, возвращалась в свои покои и еще два-три часа скучала в обществе сонных фрейлин или же вызывала своего канцлера и обсуждала с ним текущие дела в Нарбоннском графстве.

Однако, начиная с июля, привычки Бланки несколько изменились. Хотя, как и прежде, она засыпала после двух, уже в полночь Монтини уводил ее в спальню. Этьен был очень милый парень и, несмотря на столь нежный возраст, имел богатый опыт в любви. С ним Бланка сделала для себя неожиданно приятное открытие, основательно поколебавшее внушенную ей с детства уверенность, что физическая близость есть ни что иное, как естественный способ удовлетворения животной похоти, которой господь покарал человечество за грехи их прародителей - Адама и Евы, сделав ее непременным и прискорбным спутником любви и брака.

От природы пылкая и страстная, Бланка была воспитана в худших традициях монашеского ордена Святой Кармелии, чьим сестрам кастильский король доверил после смерти жены опеку над обеими его малолетними дочерьми. Как и всякий закоренелый святоша, дон Фернандо был искренне убежден, что строгое пуританство и ханжеская мораль, исповедуемые орденом, удушливая атмосфера житейского невежества и глупейших предрассудков пойдут лишь на пользу добродетели юных принцесс; так что ни о каком их воспитании как будущих женщин и речи быть не могло. Бланке с большим трудом давалось осознание своей женственности, гораздо труднее, чем ее младшей сестре, ибо она, в отличие от Норы, была чересчур мнительна и близко к сердцу принимала всю несусветную чушь о взаимоотношении полов, что ей втолковывали монахини. Даже сам факт деления человечества на мужчин и женщин доставлял Бланке массу хлопот, вызывая у нее чувство душевного дискомфорта, но один случай, произошедший с нею на двенадцатом году ее жизни, породил в ней особенно много комплексов, от которых впоследствии она избавлялась долго и мучительно.

Тогда у Бланки впервые начались месячные, и она, прежде слыхом не слышавшая ни о чем подобном, страшно испугалась, подумав было, что умирает. Ее же воспитательницы, вместо того, чтобы успокоить бедную девушку, с осуждающим видом принялись объяснять, что, дескать, это на ней печать греха. Бланка была безутешна; целую неделю она ходила, как в воду опущенная, перебирая в уме все грехи, за которые Господь мог отметить печатью своего гнева, и горько рыдала по ночам, пока, наконец, в Толедо не вернулся Альфонсо. Он быстренько выведал у сестры, что ее гнетет, и, осатанев от негодования, напрямик высказал горе-воспитательницам все, что о них думает, да еще в таких крутых выражениях, что их затурканные монахини отродясь не слыхивали и которые более опытная аббатиса сочла грязным богохульством. В конце концов, им все же пришлось извиниться перед Бланкой, а придворный лекарь, в спешном порядке вызванный Альфонсо, доходчиво объяснил ей, ЧТО на самом деле значит эта "печать греха". И тем не менее всякий раз, когда у нее начинались месячные, она становилась мрачной, угнетенной, крайне раздражительной и в такие дни обычно ударялась в глубокую набожность.

Выйдя замуж, Бланка еще не успела разобраться в своих ощущениях, как падкая на деньги горничная Жоанны Наваррской продала ей секрет своей госпожи. (Предательница, кстати, так и не успела потратить свои серебряники: придя к выводу, что она слишком много знает, граф Бискайский решил избавиться от нее, но, себе на беду, опоздал на каких-нибудь два дня). Потрясенная до глубины души Бланка утвердилась во мнении, что сестры-воспитательницы были совершенно правы, говоря о греховности всего плотского. Она нашла себе утешение в том, что теперь имеет веские основания не пускать мужа в свою постель, благо монахини, которые всячески замалчивали интимные стороны человеческих отношений, не особенно распространялись о некоторых обязанностях, налагаемых на женщину браком, и не внушили ей должного уважения к супружескому ложу. И это было большим счастьем для Бланки. Ведь мало того, что она возненавидела мужа, - ей становилось тошно при одной даже мысли о возможной близости с ним. Вдобавок Бланка прониклась отвращением и к собственному телу, "похотливому и греховному", и поначалу решила было ОЧИСТИТЬСЯ целомудрием в замужестве, отнеся, таким образом, отказ жить с мужем, как полагается супругам, к числу своих добродетелей.