Я была рядом - Николя Фарг

Сама того не подозревая, она восстанавливает мою связь со средиземноморским раем, солнечным краем моего детства, заставляет задуматься о моих латинских корнях. Я вспоминаю смешные фильмы шестидесятых, снятые летом на Лазурном Берегу: автомобили с открытым верхом, все залито солнцем, а в качестве звукового фона — стрекот цикад. Я вспоминаю ту Италию, которую видел в «Разине», вспоминаю итальянские боевики, «Жан де Флоретт» и «Манон с источника», черно-белый «Дон Камилло», я вспоминаю о Марокко в «Ста тысячах долларов под солнцем», о солнце в «Плате за страх», о фильмах Филиппа Де Брока, об итальянских фильмах, разумеется, тоже, о тех, где действие происходит в Италии и где так много солнца, вроде «Запаха женщины» с Витторио Гассманом, а еще о пальмах на варских вокзальчиках, безлюдных в августовский полдень, о летних расписаниях поездов, вывешенных на пристанях, куда причаливает рейдовый катер из Фарона, о живописных беседках, о походах в «Перекресток» за продуктами для семейного барбекю, о Провансе, о прогулках по пляжу, о выгоревших на солнце волосах, о привкусе морской соли на коже после купания, о подростках, что сидят на краю бассейна и предаются мечтам, надышавшись ароматом приморских сосен, о том, как мы в шлепанцах разгуливали по виноградникам, о теннисных матчах, которые мы играли по пояс голышом, о Любероне, о море, о тропинках на берегу, о Порке-роле, о том, как здорово купаться в полночь, о греческих островах, о пирожках с кальмарами в Тарифе. Алиса ассоциируется у меня с солнцем, даже не обязательно со средиземноморским, а вообще с солнечным светом и с эпохой семидесятых, когда всем жилось лучше, небо висело ниже, на планете было просторнее, тише, а я был мальчишкой; когда я думаю о ней, мне представляется целый океан оливкового масла где-нибудь в Леванте, туманное утро 1979 года, обед у бассейна в отеле «Лагуна», в поросшем кустарником Сенуфо июльским днем 1982 года, когда многочасовое созерцание облаков на небосклоне привело меня к мысли о далеком идеальном нездешнем мире — мире пейзажей и небесного света, похожем на наш, но чужом, неземном, мире, которого я никогда не увижу. Когда я думаю о ней, меня начинает тянуть в путешествие — в Бразилию, Португалию, на острова Тихого океана. Мне кажется, что с ней мне не надо ничего искать, с ней у меня и так будет весь мир. Понимаешь теперь, что значит для меня Алиса и мысли о ней?

И знаешь, что меня больше всего радует? То, что не я один мечтал. Недели через две после моего возвращения домой она посылает мне письмо на восьми страницах, напечатанных весьма убористым шрифтом. В графе «Тема» она пишет: «Devo raccontare una storia»[7]. И она рассказывает по-итальянски о нашей встрече, это что-то вроде ремейка моей версии, женская точка зрения, понимаешь? Это письмо очень повлияло на мое отношение к Алисе, точнее, на мое восприятие Алисы. В этом письме мне открылись ее подлинные чувства ко мне, и эта откровенность помогла мне лучше разобраться со своими чувствами к ней. Прочитав ее письмо, я наконец смог осознанно сказать себе: «Она мне по-настоящему нравится. Я люблю ее». Почему? Во-первых, потому, что она прекрасно пишет. Разумеется, ты спросишь, как же я разобрался с итальянским? Очень просто. Я одолжил у Клаудио маленький словарик (Клаудио — это один знакомый парень, который ездит на синей «хонде»), так вот с этим словариком я все понял. Алиса очень тонко чувствует и описывает все тоже очень тонко, она смотрит на вещи зрело и вместе с тем очень непосредственно, эмоционально, серьезно, но с юмором. Письмо, если ты умеешь внимательно читать, — это зеркало, отражающее интеллектуальные и духовные способности автора, лучшая визитная карточка, лучший переводчик, лучший глашатай, лучший детектор лжи. Некоторые ее фразы я запомнил наизусть, например: «Одинокая, неприкаянная, я, словно волна, плыву по асфальту, не слыша шума внешнего мира», или: «Парадоксальное сочетание, казалось бы, несовместимых чувств мешает мне воспринимать себя такой же, какой я была еще два дня назад», или: «Двадцать четыре часа идеальной страсти», или: «Каждый из нас защищен взаимной анонимностью», или: «Тревожные бесконечные часы», или — на этот раз я перепишу итальянские слова без перевода, а ты просто послушай, как это красиво: «Tutti е due stravolti dalle nostre stesse emozioni ci contorcevano nei nostri desideri per riuscire a non dire cit che non doveva essere detto». Понимаешь? Правда, это красиво? Она часто использует довольно сложные прилагательные, например «лабильный», и я спрашиваю себя, насколько итальянский язык в разговорной речи более изощренный, чем французский, а может, это просто ее манера выражаться? В общем, своим письмом она, по сути, подтвердила, что окончательно покорена. Не знаю, может, я ждал этого подтверждения, чтобы закусить удила. Пожалуй, именно своими словами, свидетельствующими одновременно об умении подняться над вещами и приблизиться к ним вплотную, она выиграла джекпот в моем сердце. К тому же впервые в жизни обо мне кто-то написал, я будто стал персонажем, меня словно придумали заново. То есть вместо меня самого появился какой-то другой человек, который как бы был мной, но с дополнительными физическими и психологическими качествами, до сей поры мной не замеченными и тем не менее абсолютно верно определенными. Таким образом, ты словно заново себя открываешь, видишь свои любимые словечки, жесты и прочие штуки, к которым привык, выпукло, под углом зрения другого человека. Это забавно: мы с Алисой на огромной дистанции, но одновременно очень близко друг к другу. Понимаешь, о чем я? Да уж, эта игра того стоит, уверяю тебя. Приведу тебе еще один кусочек из нее, который я помню наизусть: «Он прошел по площади, утопающей в солнечных лучах, медленно, легко двигался вперед, одетый словно в мерцающий свет; зеленые глаза, тонкие черты умиротворенного лица, длинные светлые волосы, как у ангела или разбойника». Такие тексты поднимают настроение, да? Она описывает ночь, которую мы провели вместе, наши объятия, наше соединение. Это красиво, это любопытно: женщина описывает свое сексуальное удовольствие совершенно иначе, чем мужчина, у нее другие критерии. Мне было лестно вновь оказаться в роли прекрасного принца — это тем более приятно для человека, много месяцев подряд игравшего роль рогатого кретина, скверного мужа и никудышного любовника. Знаешь, больше всего в ее описаниях мне понравилось внимательное, пристальное отношение ко мне, любование или даже… любовь. Я понимаю, что глупо и рискованно говорить о любви после парочки встреч в скверике, секса и нескольких писем, но так я чувствую.

Поскольку наша связь с самого начала основывалась на категорической невозможности стать явной, я вижу, что Алиса хочет, но не осмеливается задавать мне слишком много вопросов. Рядом с Александриной я ощущаю себя по-дурацки, в роли лицемерного женатого любовника, у которого не хватает духу на что-то решиться. От всего этого у меня начинается депрессия. Разумеется, я не даю Алекс никаких клятв и обещаний, но легче мне не становится. Чтобы выяснить, как у меня дела в семье, напрямик не спрашивая об этом, Алиса как бы невзначай сообщает, что бросила своего парня в Монте. Я воспринимаю ее слова как знак, однако отвечаю, что не могу поступать так вольно. Она говорит, что понимает меня и ничего не просит. Мы переписываемся регулярно — это уже большой шаг. Эсэмэски, электронная почта — все к нашим услугам. Мы по очереди рассказываем друг другу историю своей жизни во всех подробностях, мы слушаем друг друга, мы то и дело перебрасываем десятки тысяч слов на расстояние в десять тысяч километров любовного эфира; день за днем мы учимся узнавать друг друга, наше взаимное притяжение растет, мы похожи; в конце концов становится очевидным, что мы могли бы создать прекрасный союз, но это нереально, и каждый день я против собственной воли повторяю: «Ты, как и я, знаешь, что это невозможно!» Однажды я пишу такую фразу: «Куда нас все это заведет? Эти отношения — абсурд». На следующий день я добавляю: «Да какая разница, куда нас это заведет, какая разница, абсурд это или нет, мы не должны прекращать любить друг друга, переписываться, скучать». А как-то раз я написал: «Это больно, но я не могу тебя оставить», а на следующий день переделываю фразу так: «Как же это здорово, но как больно!» Несмотря на то что я по-прежнему каждый день возвращаюсь с работы сначала в полдень, а затем вечером, обнимаю детей, обсуждаю с Алекс насущные дела, будто ничего не происходит, обстановка в доме делается невыносимой. Я отдаю себе отчет в том, что, каким бы лживым и коварным изменником я ни был, бесконечное вранье мне все же не по силам. Я чувствую, что не выдержу долго такого напряжения и что надо действовать. Однажды утром я провожаю детей в школу. Я наблюдаю за тем, как они медленно удаляются, рука об руку, каждый с огромным рюкзаком за спиной, и у меня в глазах встают слезы. Мысль о том, что я могу оставить своих ни в чем не повинных детей, убивает меня. Напрасно я пытаюсь представить их себе шестнадцатилетними дылдами с парнями, с подружками, с их маленькими тайнами — от этих мыслей я становлюсь еще более сентиментальным. Нет. Я не могу так с ними поступить. Я вытираю слезы, бегу за дочками, обнимаю их и, отправив в школу, посылаю Алисе эсэмэску на испанском. Я пишу о том, как мне плохо, как я устал, как меня убивает сложившаяся ситуация, и объявляю ей, что решил прекратить наши отношения, иначе я просто свихнусь. С самого начала этой истории я двигался в ритме: шаг вперед — два назад. С Александриной — один шаг вперед: я ухожу, два назад: я остаюсь. С Алисой — один шаг вперед: никакой электронной почты, никакого телефона, никакого адреса, два назад: электронная почта, адрес, телефон, переписка, которой мы живем и которая делает нашу связь все более крепкой. То ли я на самом деле не знаю, чего хочу, то ли мне не хватает силы воли, чтобы бросить Александрину. Вот Алиса, в отличие от меня, не сумасшедшая — она женщина, а женщины, что ни говори, чаще думают головой, чем задницей, опять же в отличие от мужчин. Женщины — сильные существа, и Алиса одна из них, она раскусила меня с самого начала. Как, впрочем, и Александрина. Просто они увидели меня под разными углами зрения. Алиса в ответ на мою эсэмэску шлет известное стихотворение Неруды, помнишь, ну то самое, с метафорой про дерево, которое не смогло пережить любовное разочарование, выбралось с корнями из земли, ушло далеко-далеко и зацвело уже на другой земле. Помнишь? В общем, этим Нерудой она крепко ударила мне по башке, я почувствовал себя отвратительно. Мне показалось, что я прохожу мимо женщины своей жизни. Но я держу удар. Целых два дня. Я возвращаюсь с работы, как обычно, в полдень, а потом вечером, стараюсь не думать об Алисе, изо всех сил стараюсь убедить себя, что сделал правильный выбор, что я избавился от тяжелого груза, что теперь все будет как раньше: жена и дети, отец и безупречный муж, возвращение в семью. А от истории с Алисой пусть останется дорогое сердцу воспоминание. Спасибо, Боже, что Александрина ничего не заподозрила. Однако стоит мне остаться в одиночестве, за рулем машины например, как я начинаю представлять себе разочарование Алисы там, в Италии, ее улыбку, мягкий свет Романце. Я понимаю, что теперь мое прошлое должно навсегда превратиться в волшебный сон. Я лукавлю сам с собой, говоря себе, что будет не так больно, если я сохраню в портфеле визитку ресторана, а в компьютере все ее письма. Александрина все равно об этом не узнает, так что вреда не будет. И потом, ведь у каждого есть право на секреты? Ведь должен же человек немного жить для себя, правда?