Рыцарь золотого веера - Кристофер Николь

– А теперь отвечай ты, Уилл Адамс, но хорошенько подумай сначала, – жёстко сказал Тадатуне. – Признание этого человека – серьёзнейшая вещь, ставящая под угрозу и его собственную жизнь.

– Что ж, господин Тадатуне, – начал Уилл. – Я могу только поклясться в честности наших намерений. Наши хозяева в Голландии хотели только торговать с Островами пряностей. Такое путешествие, сэр, обязательно требует года и даже больше – как в нашем случае. Ни одному кораблю невозможно иметь на борту запасы воды и пищи для столь долгой экспедиции. Поэтому время от времени мы старались закупить всё необходимое в различных европейских поселениях в Африке и Америке, но каждый раз нам давали от ворот поворот. Мы все были в отчаянии, ежедневно наблюдая смерть наших товарищей от голода и болезней. Нас поставили в безвыходное положение, и раз или два нам пришлось отнять силой то, что нам не хотели продавать. Да, это можно назвать пиратским деянием, но любой предводитель на нашем месте прибегнул бы к нему. В том числе и вы, господин Тадатуне.

Тадатуне пристально посмотрел на него и повернулся к отцу.

– Не дайте словам этого человека затуманить ваш разум, господин Таканава! – вскричал священник. – Именно поэтому его и избрали отвечать за всех пиратов в тяжёлую минуту. Всё, что он ни скажет, – ложь, и по одной простой причине. Он утверждает, что этот корабль, весь флот, частью которого являлся этот корабль, покинул Европу только с целью торговли с Востоком. Так пусть же он объяснит, сэр, пусть он скажет – зачем восемнадцать пушек стояли у портов по бортам корабля? Зачем там было около пятисот фитильных ружей – это для сотни человек экипажа, заметьте! Пусть он объяснит пять тысяч ядер для пушек. Этого достаточно, чтобы уничтожить даже большое поселение. Этим они собирались торговать? И для пушек же пять тысяч фунтов пороха. Но что похуже всего прочего – пусть он расскажет о трёхстах пятидесяти зажигательных стрелах, оружии, предназначенном исключительно для нападения, мой господин. Оно служит для поджога укреплений с целью вынудить обороняющихся отступить. Все эти вещи там, и я подсчитал их там, на корабле. Если вы хотите осмотреть их – можете сделать это в любой момент. Нет-нет, господин, этот человек лжёт. Этот корабль, эти люди – часть пиратской экспедиции, замышлявшей сеять смерть и разрушения везде, где бы она ни оказалась. Ваш собственный народ избежал такой участи лишь потому, что этого не допустил всемилостивейший Господь, которого я так часто молил за вас. Они притворяются христианами, сэр, но поклоняются другому божеству – не тому, которому служу я и мои товарищи. И пусть они узнают, что такое страдание, эти проклятые еретики и преступники. Пусть их распнут, господин Таканава. Повесьте их тела высоко на деревянных крестах, установленных вдоль берегов Бунго, и пусть они служат предупреждением всем еретикам, которые в будущем могут рискнуть приблизиться к этой стране.

Он остановился, чтобы перевести дыхание, хватая ртом воздух, вцепившись в висевшее на шее распятие; лицо его пошло красными пятнами, глаза сверкали, правой рукой он указывал на них, будто позировал для картины, представляющей его в качестве ангела Божьего, подумалось Уиллу.

– И ты называешь себя священником, человеком сострадания и сочувствия? – спросил он.

Но дело было сделано. Таканава и сын тихо переговаривались, наклонившись друг к другу. Те из присутствующих, кто понимал по-португальски – а таких было несколько человек, – переводили своим соседям, которые, в свою очередь, передавали всё дальше, добавляя, несомненно, свои комментарии и соображения, так что двор вскоре наполнился шёпотом и шорохом. Даже три человека, сидевшие позади хатамото, выглядели встревоженными и огорчёнными происшедшим и сосредоточенно советовались. Наконец Таканава поднял голову, и шёпот медленно стих.

– Уилл Адамс, – произнёс Тадатуне, – нет никакого смысла давать тебе возможность ответить на обвинения священника. Я хочу лишь спросить – признаешь ли ты, что это оружие спрятано в трюмах твоего корабля?

– Оно действительно там, господин Тадатуне, но…

– В таком случае его слова правдивы, а твои – ложь. Нет причин пытаться выяснить, против кого вы собирались пиратствовать. Солгав однажды, ты непременно солжёшь снова и снова. Ибо такова натура лжеца. Как пираты вы пришли в Бунго и как пираты умрёте – здесь, на побережье, как предлагает священник.

Уилл смотрел на него в ужасе. Перенести столько испытаний, выжить в стольких смертельных ситуациях, чтобы быть сейчас казнённым, подобно простому преступнику? Но что сказать, что сделать? Как сказать Квакернеку, Мельхиору и остальным, что он подвёл их?

До его сознания дошёл голос говорящего человека. Оглашают приговор? Несколько мгновений он не мог понять, откуда исходит этот негромкий голос. Но, вне всякого сомнения, он принадлежал высокопоставленному человеку. И Тадатуне, и его отец обернулись, священник тоже уставился мимо обоих хатамото; лицо его постепенно утрачивало выражение злобы, становясь почти комически испуганным.

Таканава ответил – очевидно, протестуя, – однако человек, сидевший в центре троицы позади хатамото, покачал головой и повторил сказанное ещё раз. Таканава помедлил и, взглянув на Тадатуне, отдал какое-то распоряжение.

– Уилл Адамс, – сказал Тадатуне не менее жёстко, чем до этого. – Твоё наказание будет отложено до более удобного времени. Это желание человека, ранг которого не ниже самого квамбаку, могущественного Тоетоми Хидеери, правителя Осаки. Он хочет выслушать тебя и затем решить твою судьбу. Поэтому решено, что вы поедете с этим человеком – Косукэ но-Сукэ. Ты можешь взять с собой одного из своих товарищей. Поторопитесь, ибо Косукэ но-Сукэ хочет вернуться в Осаку немедленно.

– Уилл! – прошептал Квакернек. – Что происходит, Уилл? Пока говорил этот папский прихвостень, я думал, что наши дни на этом свете завершены.

– Я тоже так думал, Якоб. Но сейчас, кажется, нам дали возможность апеллировать к более высокому суду. Я увижу императора или, по крайней мере, его представителя в Осаке. Это место в нескольких лигах отсюда, насколько я понял. Они говорят, что я должен взять с собою кого-нибудь ещё.

– Мне хотелось бы поехать с тобой, Уилл. Но, боюсь, такое путешествие мне сейчас не по силам. Кроме того, я должен быть рядом со своим кораблём и со своими людьми. Ты можешь взять любого по своему выбору.

– Тогда я возьму Мельхиора Зандвоорта.

– Отличное решение, Уилл. Хорошо, бери Мельхиора и отправляйтесь с Богом.

Уилл кивнул. Теперь им потребуется вся помощь, которую им сможет дать Господь. Если сможет. Он взглянул на Тадатуне, стоявшего с крайне серьёзным видом, на Косукэ но-Сукэ, медленно поднимавшегося на ноги, не замечавшего, казалось, вызванного им испуга, на священника, что-то разочарованно бормотавшего, затем на стоящих кругом людей, шептавшихся друг с другом.

На всех, кроме одного человека, стоявшего немного в стороне у порога дома, рядом со своим отцом. Веер Магоме Сикибу висел на руке, безвольно опущенной вниз, пока она в отчаянии глядела на Уилла. Но, встретившись с ним взглядом, она вскинула руку, расправила веер, словно он был продолжением её пальцев. Она прикрыла лицо, и веер тут же снова упал. Уилл проклинал про себя яркое солнце, слепившее глаза, проклинал многообразие красок и жестов, мелькающих вокруг него. Было почти невозможно разглядеть выражение её глаз, понять, что она хотела сказать этим жестом – приподняв и опустив веер. Несомненно только то, что его глупый взгляд смутил и обеспокоил её. Веер снова очутился на своём месте, но теперь она отвернулась.

Магоме Сикибу.

Это было, по крайней мере, что-то похожее на корабль, вспоминал потом Уилл. Длиной галера была около сорока футов, и с приличной скоростью она скользила по спокойной воде, увлекаемая вперёд ударами весел – по дюжине с каждого борта. Но только потому, что вода спокойна. Из Бунго они отбыли не столь уж немедленно, да и прилив, пройдя шесть тысяч миль открытого океана, заставлял лодку нырять и взлетать на волну, раскачивая её при этом с боку на бок. Водяная пыль высоко взлетала над хрупким носом судна, заставляя гребцов горбиться и цепляться с угрюмым упрямством за вёсла. Но через час они нырнули в скалистую бухту и очутились в скопище островков, отделённых рифовой грядой от открытого моря. Вода здесь была спокойна, словно в озере, а её густой синий цвет наводил на мысль о бездонных глубинах. Да, эти кораблики были созданы именно для таких вод – точно так же, как финикийцам было достаточно их галер для плавания по Средиземному морю. Только выйдя за Геркулесовы столбы, они поняли, что им понадобятся суда с лучшими мореходными качествами.

Теперь гребцы запели, погружая весла в воду, самураи заняли свои позиции на носу, позволяя ветру играть блестящими бумажными вымпелами, трепещущими на их шлемах; солнце сияло на оружии и доспехах. Отличные у них доспехи – разрисованные самыми разными красками, среди которых преобладали красные, чёрные и золотые тона. Знаков различия не было заметно, хотя у всех было одинаковое оружие – длинные мечи в белых ножнах, и Уилл не сомневался, что они принадлежат к одному отряду.