Несломленная (ЛП) - Джонсон Эмбер Л.

В день прослушивания я нервничала, стоя в старом здании исторического общественного театра. Очередь, казалось, состояла из пятидесяти человек. Нам пришлось ждать за кулисами, за бордовыми бархатными занавесями, пока каждый претендент читал монолог, а затем пел песню. Сара аккомпанировала на пианино. Мне ужасно хотелось поговорить с ней. Но я боялась, что она специально испортит мою песню, чтобы просто насолить мне. Моя паранойя была сильнее, чем когда-либо.

Голос из-за задней части театра выкрикивал имена конкурсантов. Огни сцены были такими яркими, что мы не могли видеть никого за ними. Я представила себе мужчину в возрасте, сидящего прямо в центре комнаты, с хмурым выражением на длинном лице. Он одет в коричневый жилет поверх застегнутой на все пуговицы рубашки. Его длинные волосы взлохмачены и торчат во все стороны, как будто его ударила молния.

Мне как-то сказали, что я никогда не смогу играть главную роль. Самое меньшее, что я могла сделать — попытаться доказать обратное.

И если новый режиссер думает также, я буду довольствоваться работой над декорациями в темноте кулис. Я просто хотела попробовать. Чтобы доказать самой себе.

По мере того, как очередь сокращалась, я становилась все более напряженной. Раздражающе потные руки, нервный мочевой пузырь и беспокойный желудок заставляли меня покрываться холодным потом. А потом на сцену вызвали человека передо мной, и я попыталась контролировать дыхание, как учил меня Такер. Мой мозг покалывало от воспоминаний, и я заставила его сосредоточиться на текущей задаче. Я могу подумать об этих вещах позже.

Раздались приглушенные аплодисменты. Когда сцена опустела, голос, резким эхом отразившийся от места, где я стояла, выкрикнул мое имя. Со всей уверенностью, которую я смогла собрать, я вышла на сцену. Не глядя Саре в глаза, я протянула ей ноты.

Она ничего не сказала.

Радуясь слепящему свету, я подошла к центру сцены, и сделала глубокий, успокаивающий вдох.

— Меня зовут Мэллори Дарем. Я исполню монолог о переменах от лица Эмили из «Наш город». И я спою «The Girl I Mean to Bе» (*Девушка, которой я хочу быть — прим. переводчика) из мюзикла «Тайный сад».

Встав спиной к толпе, я произнесла первую реплику, прежде чем снова медленно повернуться лицом к аудитории. Мой голос был сильным, когда я произносила слова Эмили, адресованные Джорджу. Я чувствовала ее печаль. Эта печаль отражалась от стен, пока я соединялась воедино с потерянной девушкой, которая стояла рядом и смотрела, как ее друг меняется, подвергая остракизму всех вокруг. Я вкладывала в реплики столько страсти, сколько могла, пока почти не поверила, что я — это Эмили. И когда последние слова слетели с моих губ, в комнате стало так тихо, что я могла поклясться — все слышали, как бьется мое сердце.

Я, наконец, посмотрела на Сару. Она кивнула, и ее пальцы легко коснулись клавиш. Прежде чем открыть рот и запеть, я просчитала длину вступления в моей голове. Я исполнила трехминутную песню, вспоминая о том, каково быть на сцене с «Несломленными». Какой сильной я себя чувствовала, даже сомневаясь. Как Беркли видела во мне человека, который всем нравится. Как Сара когда-то считала меня равной. Как Такер заставил меня поверить в себя.

Слова песни уверенными нотами слетали с моих губ, звеня над стульями и устремляясь к задней стене. Я пела со всей страстью, что была в моем теле, пока пианино не замолкло. Я позволила звукам исчезнуть, нервно сжимая руки.

В зале раздались легкие аплодисменты, а затем наступила полная тишина.

Пока голос, который я так хотела услышать последние несколько недель, не завопил откуда-то из зала:

— Следующий!

Я шагнула вперед и подняла руку ко лбу, чтобы прикрыть глаза и сосредоточиться на том, где был Такер и почему у него была возможность сделать то, что он только что сделал. Почему никто не сказал ему остановиться. Когда я отыскала его взглядом, мой желудок сильно скрутило. Держа в руке планшет и пожевывая кончик ручки, Такер стоял рядом с мистером Хэнксом — учителем, который раньше преподавал у меня актерское мастерство. Сбоку от него тоже с планшетом в руках стоял Бастиан Логан. А за спиной Бастиана сидел мистер Бейтс — мой прежний учитель хора.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

И тут до меня дошло, во что я только что вляпалась.

Написанный учеником.

Режиссер — тоже ученик.

С музыкой.

Мне даже не пришлось задавать вопрос, который вертелся у меня на языке. Ответ смотрел мне прямо в лицо.

«Напомни мне сказать тебе кое-что позже».

«Скажи мне сейчас».

«Это сюрприз».

Я не обратила внимания на подсказки.

«Я тебе говорил, что кое-что пишу?»

«Нет».

«Ну, так вот. Всего-лишь несколько песен. Подумываю собрать все и разослать в некоторые места. Может быть, удастся получить профессиональный отзыв. Я уже отдал сборник мистеру Бейтсу».

Все мои конечности онемели, когда я покидала сцену. Но я не убежала. Не в этот раз.

***

На каникулах в честь Дня Благодарения я проводила все время с Сэм. Я так сильно сократила свои смены в магазине, что миссис Мур перестала назначать мне больше одного вечера в неделю. Я знала, что в конце концов она просто скажет, что так работать невозможно, но я хотела позволить ей самой принять решение. Когда я проводила там время, было трудно удержаться от блуждания по двум зданиям, туда, где я знала был он. Поэтому я предпочитала вообще не приходить. Сэм купила индейку и несколько гарниров. Мы сидели за обеденным столом, притворяясь, что все в порядке.

— Сегодня звонила мама.

— Как она? — Сэм практически подавилась из-за бодрого тона, который она из себя выдавила, вонзая нож в мясо.

— Она не приедет домой на Рождество.

— Ну и дерьмо. — Тетя перестала сражаться с мясом и положила вилку рядом с тарелкой. — Ты хочешь поехать к отцу?

— Эммм… Нет. — Я не была в восторге от перспективы поехать в самое холодное место на земле, чтобы провести отпуск с человеком, который, скорее всего, даже открытки не пришлет на мой день рождения.

Сэм подперла рукой подбородок и вздохнула.

— Нам нужно купить елку. Украсить ее в память о старых временах, — она улыбнулась. — Я позволю тебе надеть звезду на верхушку.

— Не стоит.

— Конечно, стоит. Это же Рождество, черт возьми. — Она снова попыталась бороться с мясом, но сдалась и занялась картофельным пюре.

— Индейка не такая уж и черствая, — я мягко рассмеялась.

Она пожала плечами.

— Должно быть, только мой кусок.

На следующий день мы отправились на рождественскую елочную ферму. Однако осознав, что ни одна из нас не сможет самостоятельно протащить елку через дверь, не говоря уже о том, чтобы установить ее, мы отправились в Wal-Mart, чтобы купить искусственную. С ящиком было гораздо легче передвигаться по дому.

Это был единственный раз, когда нам действительно понадобился мужчина. И ни я, ни Сэм его не имели.

Пластиковая елка постоянно клонилась в одну сторону, и потребовалась целая вечность, чтобы раздвинуть правильно ветви, но мы слушали рождественскую музыку и натягивали гирлянды, попивая растворимое какао из кружек со снеговиками. И впервые за долгое время я почувствовала себя немного счастливой.

Сэм разрешила мне купить елку специально для моей комнаты. В ту ночь, когда я нацепила звезду на самую высокую ветку большого искусственного дерева, Сэм поцеловала меня в щеку и прошептала, что устала и хочет поспать. Я поставила маленькую елку в углу своей комнаты. Белые огни, которые сочетались с теми, что горели на моей стене, были обернуты вокруг каждой ветки, как меня учил отец. Я развесила маленькие серебряные шарики, учитывая их вес. И увенчала елку блестящим голубым бантом, убедившись, что его стороны равны по длине.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Елка светилась в углу, мягко и маняще, когда я подошла к шкафу, чтобы вытащить плоскую обернутую коробку. Веселая упаковочная бумага напоминала о том, что человек, которому я купила подарок, заслуживает счастья. Даже если он не со мной.