Остров и окрестные рассказы - Горан Петрович

Сколько было утомительных возвращений по крутой Балканской, старый Божидар Гостиляц не мог бы и вспомнить. В памяти осталось только чувство чего-то мучительного — он никогда не знал, что хуже: душевная подавленность, тяжесть оттого, что его не понимают, или физическая боль в отекших ногах, вены на которых с каждым шагом скручивались все более запутанными плотными клубками. Затем следовало глухое одиночество и кошмарная ночь в квартирке над шумной Теразие, навязчивый свет рекламы так и лез в комнату, заполнял ее, множась повсюду: и на стекле в овальной рамке, под которым была фотография покойной супруги; и на стекле в прямоугольной рамке, за которым находился Указ министра строительства о присвоении ему, младшему инженеру геодезии первого разряда, звания инженера геодезии четвертого разряда; и на экране сломанного телевизора, в котором, правда, сохранился звук, но слишком громкий и не поддававшийся регулировке; и на треснувшей фигурке балерины из муранского стекла на комоде; и на стакане и круглом стекле ручных часов на ночном столике; и на скуластой люстре; и на перевернутых пустых банках на шкафу; и на хрустальной вазочке с двумя-тремя засохшими грецкими орехами, оставшимися от какого-то давнего Рождества; и на зеркале; и на противоположном зеркале в зеркале; и на зеркале в зеркале в зеркале; и зеркалах в зеркалах... Множилось и размножалось: «Первый сербский пивной ресторан», «Казино», «McDonald's», «Воеводинский банк», «Страховое общество». А с рассветом, еще только угадывавшимся в отблесках на куполах церкви Св. Марка, новая надежда — вдруг кассир Главного железнодорожного вокзала из-за широкой перегородки наконец-то скажет: «До Белграда? Один? Да, пожалуйста Отправление тогда-то и тогда-то. Перрон тот-то и тот-то. Всего доброго. Желаю приятного путешествия».

Но теперь все это уже неважно. В конце концов так оно и получилось. Бумажка была в здоровом кармане истрепавшегося пальто. Он не выпускал ее. Правильнее даже было бы сказать, что он за нее держался. Интересно, поверит ли ему кто-нибудь? Не важно, да и вряд ли найдется кто-то, кому он смог бы похвалиться. Но, разумеется, обязательно нужно сообщить об этом соседям. Филика, это жадное до сплетен подобие женщины, которая питалась крохами слухов, остатками любых, пусть даже совсем неважных событий, узнала о его попытках еще прошлым летом. Невозможно было пройти по лестнице, чтобы она тут же не открыла свою дверь и не выглянула.

— Сосед Божо, уж не собираетесь ли вы нас покинуть? — спрашивала она, наслаждаясь его смущением. — Я так и говорю всем: наш сосед Гостиляц не уехал бы не попрощавшись... — Так как он упорно молчал, она пыталась хотя бы поймать взглядом, изменилось ли выражение его лица.

Теперь придется ей все объявить. Не ради нее, из-за других...

— Вот, я уезжаю, зашел попрощаться, — повторил негромко Божидар Гостиляц то, что намеревался сказать Филике.

А уж она-то побеспокоится, чтобы разнести весть о его отъезде. Еще до захода солнца все, даже на Врачаре, Звездаре или на Вождовце, узнают, что господин Гостиляц на некоторое время отбыл в Белград.

— Уехал?! Как?

— На поезде.

— Когда?

— Ровно в двенадцать тридцать четыре.

— А вы не знаете, он там задержится или скоро вернется?

— Точно ничего утверждать не берусь.

— Но, видимо, некоторое время он будет отсутствовать?

— Видимо, да... Может быть, у вас для него какое-то сообщение, пожалуйста, можете оставить... Он, конечно, будет интересоваться... А если это что-то очень срочное, он может с вами связаться и оттуда, из Белграда, по телеграфу...

Несмотря на то что большинство людей нетерпеливо пересекали Балканскую улицу возле обменного пункта «Парк», Божидар Гостиляц, как человек дисциплинированный, дошел до пешеходного перехода. Ведь эти несколько дополнительных метров ничего не решали. Терпеливо подождал зеленого света рядом с еще одним киоском «Народной лотереи» и павильоном игровых автоматов. В отдающей влагой тени только что отремонтированного первого этажа отеля «Балканы» (ведь как следует отремонтировать тень дело непростое) последовала еще одна остановка. Широкая и короткая улица была полна людей, машин; казалось, что в состоянии покоя пребывает только пересохший Теразийский фонтан на другой стороне. Фонтан из белого камня и он, Гостиляц, — только они спокойны на всем этом пространстве. Остальное двигалось, спешило, ныряло в подземные переходы, выныривало, ползло по проезжей части над выцветшими стрелками, показывавшими направление движения, или текло по тротуарам двумя потоками навстречу друг другу. Впереди, возле самой кромки тротуара, несколько рабочих заканчивали монтировать сцену с уже натянутым над ней белым экраном. Легкий ветерок надувал надпись крупными буквами: «Белградский Соко-Штарк-марафон».

 Столько таких похожих дней протекло, столько их срослось в одну большую неудачу, что Божидар Гостиляц разом растерялся и толком не расслышал, что именно сказал ему утром этот человек в кассе, он только увидел, что перед полукруглым окошком лежит аккуратно заполненный билет: касса продажи — Белград; номер кассы; номер операции; дата продажи; из: Белград; до: Белград; ровно в двенадцать тридцать четыре; перрон такой то; вагон семь, место пятьдесят восемь, второй класс...

— Сколько я вам должен? — взволнованно пробормотал он, напуганный тем, что вдруг у него не окажется достаточно денег.

— Ничего. Это совсем близко. А вместе с тем так далеко, что невозможно оценить. Ничего, разве только если вы хотите доплатить за... — улыбнулся сочувственно кассир.

— Благодарю вас, достаточно и этого. — Гостиляц взял в руки кусочек бумаги и повернул оборотной стороной.

«Из правил проезда... Билет действителен для проезда только по указанному в нем маршруту... Билет не может быть передан другому лицу, если поездка уже началась или если он выдан на определенное имя... Срок действия указан на билете... Обратный билет на расстояние до 100 км действителен в течение одного дня, обратный билет на расстояние от 101 до 400 км — двух дней... Любой перерыв в маршруте следования должен быть заверен на станции перерыва... Пассажир имеет право ознакомиться с тарифом пассажирских перевозок... Переход в поезд более высокого класса или в вагон более высокого класса того же поезда возможен при оплате разницы... Пассажир обязан хранить и не допускать повреждений железнодорожного билета на протяжении всей поездки и по требованию уполномоченного работника железной дороги предъявлять его для контроля при посадке в поезд и в самом поезде... Югославские железные дороги желают вам приятной поездки! Напечатано: „Бюрографика”, Субботица...»

— Благодарю, благодарю вас... — повторил Гостиляц, засунул билет в карман и заспешил через Савскую площадь, потом по улице Милована Миловановича, затем по Балканской, чтобы приготовиться к долгожданному отъезду; само собой, возьмет он только необходимое (не на краю же света этот Белград): шляпу, платочек для нагрудного кармана, повторял он; разумеется, и соответствующие туфли, и двубортный костюм цвета рыбьей кости, вот другого пальто у него не было, но и это потрепанное еще послужит...

Он действительно словно держался за билет, пока переходил и этот, последний перекресток. Он чувствовал себя таким легким, что даже не ощутил боли в груди как раз тогда, когда оказался уже на Теразие. Он просто упал. И понял, что не может встать, что он невероятно слаб.

Господи, Боже милостивый, неужели же я сейчас опоздаю? — подумал он, из последних сил сжимая кусочек бумаги в здоровом кармане.

ГАЙКА

Достаточно на миг потерять концентрацию, и шестигранная гайка выскальзывает из пальцев. Катится нереально долго, страшно долго, просто целую вечность, а потом неизвестно где вдруг останавливается — и пропадает.

Всю вторую половину этого дня он, преодолевая слабость, не отвлекаясь занимался ремонтом велосипеда, старого велосипеда своего сына, предназначенного теперь внуку, и сейчас почувствовал, что сил на то, чтобы, встав на колени, шарить по полу в подвальной темноте, у него не осталось. Он сел на давно списанную в подвал трехногую табуретку, прислонился к ближайшей полке, как ни странно, прогнувшейся под рядами в основном пустых стеклянных банок, его затылок коснулся сырой стены, он попытался сообразить, где именно стих металлический звук, а потом погрузился в дремоту. Несмотря на неудобное положение, резкий запах смазки, разбавителя и грунтовки, на вонь плесени и старых вещей и постоянно висящую в воздухе раздражающую угольную пыль, он заснул так крепко, как не спал ни разу в течение последнего полугода. Видел ли он что-нибудь во сне, он не запомнил. А проснулся отдохнувшим, спокойным, даже бодрым, поднимаясь до квартиры, легко шагал через две ступеньки.