Битва за Русскую Арктику - Александр Широкорад

На следующий день путешественники сошли на лед и на третьи сутки, преодолевая неимоверные трудности, совершенно изнеможенные, достигли берега, находившегося в 15 милях к западу, доставив с собой часть захваченного продовольственного груза. Положение спасшихся было, однако, чрезвычайно тяжелое. Замерзавшие, выкинутые на отдаленный, лишенный жилья берег Хатанги, растерявшие по дороге большую часть провианта, моряки жаждали теперь только одного: согреться! Но средств развести костер не было никаких; ничего не оставалось другого, как выкопать в мерзлой земле ямы и согреться в общей куче сгрудившихся друг на друге тел. Становилось совершенно очевидным и для Лаптева, и для всех прочих, что зимовка при этих условиях на пустынных берегах ничего, кроме гибели всей партии, принести не может. Изнуренные трудами и тяжелыми переживаниями, отчаявшиеся в спасении, люди стали впадать в апатию, а некоторые даже побросали работу, говоря, что все равно всем придется скоро умирать, стоит ли работать? Но мужественный Лаптев сумел восстановить дисциплину и тем спас экспедицию от верной гибели.

Лаптев не только не терял присутствия духа, но и не забывал производить научные наблюдения. Из всех участников описных работ на северных берегах Азии им были доставлены, пожалуй, наиболее ценные сведения по общей географии края; он не забывал ни метеорологии, ни наблюдений над приливами, ни магнитного склонения, ни флоры, ни фауны, ни, наконец, населения. Что же касается точности его вычислений, равно как и Прончищева, то Врангель доказал, что при определении широт допущенные ими погрешности не превышали нескольких минут. Совершенно непростительным научным промахом является то, что обширные записки Харитона Лаптева не подверглись обработке и использованы лишь в самой незначительной степени.

Восстановив дисциплину и ободрив своих спутников, Лаптев объявил, чтобы к 25 сентября все здоровые были готовы выступить с ним в поход к месту их прежней зимовки. Но лед упорно преследовал изнуренных моряков. Пройдя половину пути, они наткнулись на довольно широкую реку, по которой быстрым течением несло лед. Переправиться на другую сторону не было никакой возможности, пришлось вернуться обратно и выжидать, когда наступят морозы. Лишь через месяц смогли вконец измотавшиеся моряки доплестись до места своего прежнего зимовья. Из больных, остававшихся некоторое время в лагере, четверо умерли, остальные же были доставлены на место зимовки в ноябре.

Итак, потерпев столько неудач при попытке обогнуть Таймырский полуостров с моря, моряки окончательно убедились, что задача эта, невыполнима. На целых полтораста лет попытка эта осталась неосуществленной.

Однако для засъемки берегов Таймырского полуострова неудача эта не имела значения; в распоряжении исследователей были сухопутные средства, на что и обратил внимание Лаптев. Предвидя возможность этого путешествия, он еще в 1740 г. озаботился заготовкой провианта и собак. Ранней весной следующего года все было готово к началу путешествия, которое предполагалось осуществить с помощью трех партий, действующих с трех различных сторон.

17 марта 1741 г. штурман Челюскин на трех нартах, запряженных собаками, выехал к устью реки Пясинги, откуда затем должен был отправиться по берегу вокруг Северо-Западного мыса на восток до устья реки Таймыры.

Через пять недель после него двинулась в путь вторая партия – геодезиста Чекина, также на трех нартах; он должен был действовать в противоположном направлении, то есть, следуя восточным берегом на запад, обогнуть Северо-Восточный мыс и прибыть к конечному пункту экспедиции Челюскина, то есть на реку Таймыру. Сам же начальник всей экспедиции Лаптев должен был, взяв направление на север и обследовав внутренние части восточного Таймырского полуострова, закончить свое путешествие там же, то есть в устье Таймыры.

Отправным пунктом всех трех партий было место их зимовки – устье Хатанги.

Как хороший и предусмотрительный организатор, Лаптев еще до выхода партий в путь отправил к устью Таймыры 12 нарт с провиантом и сушеным кормом для собак, а также 7 нарт к Таймырскому озеру и 2 нарты специально для Чекина. Всю остальную команду и грузы экспедиции Лаптев отправил на ста оленях на Енисей для последующего похода в Туруханск.

Но не прошло и нескольких дней, как геодезист Чекин возвратился, условия передвижения показались ему крайне тяжелыми. К тому же как у него самого, так и у его спутников настолько разболелись от непрерывного созерцания белой пелены глаза, что все они почти перестали видеть. Из возложенных на него поручений Чекин почти ничего не выполнил.

Под 75°21′ произошла встреча Челюскина, имевшего уже весьма исхудавших собак, с Лаптевым. После встречи моряки повернули обратно и вскоре благополучно достигли Пясинги. В этот поход Лаптеву удалось не только добраться до устья реки Таймыры и определить ее широту, но и дойти до Северо-Западного мыса и правильно определить его широту (76°38′).

Поход Лаптева в глубину Таймырского полуострова изобилует многими любопытными наблюдениями и сделанными из них выводами, правда, иногда курьезными. Так, например, найдя в тундре вблизи Таймырского озера кости мамонта, он замечает: «По сей тундре, близ моря, лежащие находятся мамонтовые ноги, большие и малые, також и другие от корпуса кости. А на иных реках здешней тундры из берегов вымывает и целые звери мамонты, с обоими рогами; на них кожа толщиной в 5 дюймов, и шерсть и тело истлелые; а прочие кости, кроме помянутых рогов, весьма дряблые… Сей зверь мамонт есть, мнится быть, и ныне в море северном, на глубоких местах: понеже случалося по самым берегам моря находить роги, ничего в землю не врослые, которые уповательно волнами выбивает; а по тундре все роги находятся в земле верхним из острых концов, а тупым концом на верху земли».

Лаптев, видимо, полагал, что мамонт представляет собою морского зверя, и поныне водящегося в море.

На зимовку путешественники отправились в Туруханск. На этом и заканчивается блестящая деятельность Харитона Лаптева на северных окраинах Сибири. В его честь и его брата Дмитрия Лаптева, о котором речь впереди, часть Северного Ледовитого океана от восточных берегов Таймыра до Новосибирских островов по предложению океанографа и картографа Ю.М. Шокальского (1856–1940) названа морем Лаптевых.

Заключительным аккордом таймырской экспедиции является открытие на следующий год (7 мая 1742 г.) Челюскиным наиболее северной точки азиатского материка, названной им Северо-Восточным мысом. Свое открытие Челюскин описывает так: «7 мая мы достигли скалистого, круто обрывающегося мыса средней вышины, окруженного гладкою ледяною площадкой без обломков и отдельных торчащих льдин. Этот мыс я назвал Северо-Восточным и поставил на нем сигнальный шест из привезенного с собою дерева». Челюскин с замечательной точностью указал широту мыса; позднейшие определения Норденшельда, произведенные им в 1878 г., показали, что он ошибся лишь на 7 минут.

Подробного описания Северо-Восточного мыса и его окрестностей, сделанного самим Челюскиным, не сохранилось. Но хотелось бы дать более полное и характерное изображение самой северной точки нашего северного материка, упорно ускользавшей от энергичных деятелей Северной экспедиции и сделавшейся доступной в ХХ веке. Приведу отрывок из письма побывавшего здесь на «Веге» в августе 1878 г. Норденшельда к доктору Оскару Диксону: «Мы шли под парами вдоль западного берега Таймырского полуострова. Он окружен множеством островов, не указанных на карте, и, вероятно, сам делится проливами на несколько частей… Лед мы встретили лишь в небольшом количестве, и то только прибрежный и до такой степени проточенный, что, казалось, не было ни одной льдины, достаточно крепкой, чтобы удержать двух человек…

Сам Таймырский залив был почти совсем чист от льда. 19 августа мы продолжали идти под парами и парусами вдоль берега полуострова; туман был по-прежнему чрезвычайно густ и только изредка прочищался настолько, что можно было различить контуры берегов. Днем мы прошли мимо обширного поля неразломанного льда, заполнившего всю бухту на западной стороне полуострова. В тумане и благодаря миражу, происходившему от преломления лучей у горизонта, лед казался более крупным и высоким, чем был в действительности…

Туман мешал нам видеть далеко, и я уже начинал опасаться, что самый северный мыс Азии будет настолько окружен льдом, что мы не сможем высадиться на него. Но вот опять показался к северо-востоку мыс, свободный ото льда. Неподалеку была свободная ото льда бухта со входом с севера. В шесть часов вечера 19 августа мы бросили здесь якорь, причем салютовали флагом и выстрелом одной из пушек, находившихся на “Веге”. Мы достигли наконец первой цели нашего плавания – самой северной оконечности Старого Света. Воздух прочистился, и перед нами развернулся мыс, освещенный солнечными лучами и совершенно свободный от снега…