Зеркало, или Снова Воланд - Андрей Малыгин

«Что-то уж очень знакомое в его внешности… Этот орлиный нос и властный пронзительный взгляд… словно где-то уже с ним встречались, — отметил Шумилов про себя, складывая в стопку материалы недописанного доклада и попутно стараясь поподробнее рассмотреть странного незнакомца. — Очень выразительное лицо! Но нет… никак не припомню, кто же это такой…»

— Извиняюсь, что сразу не представился, — спохватившись, поднялся с места неизвестный. — Мм… Петр… Петрович…

Валерий Иванович только хотел уточнить и фамилию гостя, но тот после небольшой паузы тут же добавил:

— Воландин… — с ударением на второй слог.

— Воландин?.. — словно что-то припоминая, вслух повторил хозяин квартиры, а про себя подумал: — Какие-то очень знакомые ассоциации вызывает его фамилия в памяти… Но вот какие именно?.. Точно никак не вспомню. Но, кажется, редкая фамилия…

— Ничего особенного, — хмыкнул гость, — такая же обыкновенная фамилия, как ваша или, например, Булгаков. Не хуже и не лучше…

— Конечно, конечно, — извиняющимся тоном согласился Шумилов, — не поймите неправильно… Ничего не имел против… вполне согласен, что самая обыкновенная фамилия.

В этот момент у него в голове словно раздался какой-то тихий звонок, и кто-то упрямо возразил: «…Это только так кажется… пока, а на самом деле…» И этот же кто-то загадочно намекнул, что есть непосредственная связь и с фамилией Булгаков.

Валерий Иванович закончил приборку на столе и, опустившись на табурет, пристально посмотрел на посетителя. И тут его взгляд как-то сам по себе невзначай остановился на трости Петра Петровича. А вернее, на ее верхней части, на набалдашнике, на что вначале, в суматохе, он не обратил никакого внимания. Да это и понятно — просто было не до того. А вот теперь не заметить его было уже невозможно, как не может не приковать к себе внимание истинного ценителя редкое по совершенству произведение искусства.

Набалдашник трости был выполнен в виде головы черного пуделя. Шерсть животного переливалась, поражая своей натуральностью, а на месте глаз были вставлены искусно граненые камешки, которые даже при малом движении трости играли и светились словно живые.

И тут в голове хозяина квартиры промчалась искорка, а за ней полыхнула молния, мгновенно осветив и связав логической цепью и голову пуделя, и фамилию Булгакова, и теперь уже вполне понятную «фамилию» самого визитера. Хотя по своей правдоподобности эта мысль в ту же секунду показалась нелепой и крайне абсурдной. Шумилов ощутил внутри себя темную пустоту, а по спине и затылку его прокатился холодный озноб.

Весь внутренне сжавшись, с липким и суеверным страхом от глаз собаки он медленно начал скользить взглядом к лицу посетителя. Внезапно тело охватила мелкая дрожь, а веки ужасно отяжелели. Когда же, наконец, он поднял голову, то ему почудилось, что в то же самое мгновение свет померк, а волосы на голове ожили и зашевелились. Сердце хозяина квартиры остановилось и замерло… потом провалилось куда-то вниз… тело потеряло всякую весомость… и они вместе полетели будто в жуткую пасть, в холодную и бездонную черную пропасть. Дикий нечеловеческий ужас, словно сильный мороз, на какое-то время пронизал каждую клетку его теперь уже невесомой плоти. Но тут падение неожиданно кончилось, появился свет, а тело вновь обрело свой вес. Все так же внезапно, как и началось, вернулось на свои места, и Валерий Иванович чего боялся, то отчетливо и увидел — правый глаз неизвестного черный и пустой, а левый… так и есть — зеленый.

Тут же в голове у Шумилова отчаянно закричали, что этого… быть не может ни за что… никогда, и ни при каких обстоятельствах! Что это всего лишь глупые фантазии писателя, а гость, как-то криво улыбнувшись, тяжелым басом проговорил:

— Я же сказал, что вы очень догадливы… Ну, и тем лучше, что так быстро все сообразили, и не пришлось долго комедию… ломать. Так ведь вроде у вас говорят? — обратился непринужденно он к Валерию Ивановичу и, видя крайнюю скованность и окоченелость хозяина, добавил: — Как видите, уважаемый, никаких фантазий… Хотя я и понимаю, что для вас этот случай совсем неординарный… И не собирался сначала, да вот… помощнички мои уговорили… Так что уж принимайте, любезный хозяин, все как есть…

Хозяин квартиры, медленно приходя в себя, попытался в ответ что-то, было, произнести:

— Но я… но вы… понимаете… столько всего… Мессир…

— Нет-нет, Валерий Иванович, никаких мессиров, — протестующе поднял руку припозднившийся гость. — Только Петр Петрович, как вам и отрекомендовался. Так будет удобней… я думаю… Если вас, конечно, не затруднит. Хорошо?

Шумилов согласно кивнул головой и попытался сделать глотательное движение, но в горле у него пересохло.

— А к тому же, — продолжил посетитель, — иногда на время о-очень удобно побыть в облике кого-то другого… Сыграть, к примеру, какую-нибудь новую роль. — И он как-то загадочно улыбнулся. — В общем, уважаемый Валерий Иванович, — посерьезнел лицом гость, — раз уж я здесь… то постарайтесь ничему не удивляться и составить хорошую компанию. Согласитесь, что нет ничего на свете приятнее, чем пообщаться с достойным собеседником. И вы совершенно напрасно… в уныние впали. Неужели способен кого-нибудь испугать приятный собеседник? Думаю, что только наоборот… К тому же, надеюсь, вы помните народную мудрость, что не так страшен… А… дальше-то, полагаю, вы сами продолжите? — и он, хитро улыбнувшись, подмигнул.

На лице хозяина квартиры после этих слов обозначился жалкий проблеск улыбки.

— Не пришло же вам в голову, — продолжил гость, — пугаться моих помощников, побывавших здесь до меня.

Шумилов, уловив смысл сказанного, только рот открыл:

— Так, значит, они — это…

— Ну конечно, — откровенно улыбнулся «Воландин». — Вот только Филомена немного страху своим видом на вас напустила, хотя на самом деле, замечу, очень славная старушка. Уж поверьте мне. А в молодости, при жизни, уж такой красавицей была! Ни один мужчина мимо нее не мог пройти, чтобы не оглянуться… Ни молодой, ни старый. Просто само совершенство! Правда, лишь с виду только… Эх, бывало, в ее присутствии, многие из этих красавчиков даже дара речи лишались и тут же рабами покорными становились раз и навсегда. А какие страсти закипали, я вам скажу! Какие разыгрывались трагедии! — покачал головой для убедительности гость. — Так, что потом, не задумываясь, оставляли они свои дома, бросали жен и детей… Как будто разум теряли…

Да, уж такова власть и могущество красоты! А некоторые из них, не получив желанной взаимности, на которую так жадно рассчитывали, даже и жизни себя лишали… Ну а один из них, ну вот как сейчас помню, с очень высокой башни взял, да и бросился вниз головой… А-ах! — по лицу гостя промелькнуло что-то вроде слабой улыбки. — Ну и… троих детей, бедняга, после себя сиротами оставил. Красивый такой и чувственный был молодец… хороший семьянин… Но вот увидел ее, однажды, и. представьте себе, как будто заболел… Напрочь! И, понимаете ли, совершенно напрасно!.. Не дано ей было его полюбить. Совсем. Ни его, ни кого-то другого… Нравилось ей вашего брата соблазнять, и крепкие семьи рушить, а самих вас в подобие преданных псов обращать. Чтоб смотрели на нее восхищенно, поедая глазами и каждое слово ловя на лету, любовались, восхваляли и любое задание или каприз за честь готовы были почитать. Властной, пустой и холодной красота ее была… Не для жизни земной создана. Вот, однажды, я и надумал ее к себе забрать… Мельник один вилами ее заколол в припадке отчаяния. Разорила она его, всю семью по миру пустила. Ну вот и пришлось ему слегка подсказать… Очень не хотел он сначала…. сильно печалился.

Ну а теперь вот рядом со мной… и, как могли убедиться, не так уже красива, но зато безропотна и послушна… А, кстати, — задумчиво произнес гость, — а что касается вашей мелкой интрижки на работе со своим секретарем, то бросьте вы так об этом переживать. Пустое это дело, уверяю вас. Кроме вас и меня, никто больше об этом ничего не узнает.

— Да, но моя жена. Понимаете, все так глупо и дико получилось… — нервно вздохнув, попытался возразить секретарь парткома, но Петр Петрович тут же его перебил:

— Ну, здесь-то уж вы должны мне верить. Если я говорю, значит, так оно и есть. Верьте мне, и больше ничего не надо… Это просто минутная страсть мужчины к женщине. Не зря же когда-то один ваш поэт, сам потом ставший жертвой наивной веры в людей и все время пытавшийся об этом говорить, написал: «Если тронуть страсти в человеке, то, конечно, правды не найдешь…» Вот точно так же и у вас получилось… А разве бы вы хотели по-другому?..

— Ну, конечно же, нет, — втягиваясь в разговор и все больше приходя в себя, живо откликнулся Шумилов.

— Ну вот и славно, ну вот и отлично! Это уже как будто обнадеживает, — удовлетворенно заключил «Воландин», — а то понавыдумываете… разного, чего на самом-то деле и нет, и этой пустой и глупой выдумкой и себе и другим только жизнь отравляете.