Некромантисса - Ольга Онойко

Нет.

Случилось.

Судорожным движением Лореаса обхватывает ладонями голову дочери и заглядывает в её глаза. Лореана улыбается чуть печально и ничего не говорит. Её силы скрыты, и даже платье её выглядит сотканным из льняных нитей, но Звук остался… Он слышен. И слышно различие. Лореана более не принадлежит тому Сну Жизни и тому миру, в котором она родилась. Она звучит по-другому.

И Лореаса понимает, что это значит.

Это огромная радость. Этого все некромантиссы ждали тысячелетиями — но матери отчего-то хочется погоревать. Пожалеть дочку, которая… что? Неизвестно, что будет дальше, никто просто не знает, что бывает после такого. И всё же сердце подсказывает Лореасе, что они скоро расстанутся и не увидятся более никогда.

— Но как? — только спрашивает она. — Ведь ты… так любила нас всех. И…

«Я и сейчас вас люблю», — речь Лореаны беззвучна, и мать откуда-то знает, почему так нужно: каждый звук её голоса отныне имеет власть созидания и изменения, и она не может просто так говорить вслух.

«Я и сейчас люблю вас — тебя, папу, Аду и Гелле. Но есть будущее. Ничего не желаю так, как этого будущего. Я люблю его больше всего иного, потому что в нём зло уходит, а добро остаётся».

Лореаса улыбается, кивает и закрывает глаза. Она кладёт голову на плечо Лореаны, обнимает её покрепче и долго стоит так, глубоко дыша и пытаясь сдержать слёзы, — а после уже и не пытаясь их сдержать. «Я ещё не ухожу, — немного растерянно думает ей Лореана, — я ещё буду здесь. Я ещё не начала петь свой Сон Жизни, я его даже не придумала».

Лореаса тихо смеётся.

Её дочка. Маленькая девочка. В порванном платье, с зелёными волосами и пятнами чешуи на щеках из-за неудачно пропетых Снов, с браслетами из лягушачьих косточек. Девочка, кричащая: «Мама, отойди!..»

Дева Сновидений.

Они вместе переносят Лореаду в гостиную и укладывают в глубокое кресло, а потом будят Геллену. Та долго морщит нос, жмурится, мотает головой и постанывает. Лореаса кладёт её голову себе на колени и осторожно массирует виски и лоб, а Лореана берёт ладошки сестры в свои.

Геллена не сразу приходит в себя. Разлепив веки, добрую минуту она пытается проморгаться. Видно, как ей тяжело и неуютно: ни тело, ни разум её не слушаются. Но долгий сон рассеивается. Глаза Геллены становятся всё ясней, взгляд — осмысленнее. Наконец, она различает над собой Лореасу и глуховато, заплетающимся языком выговаривает:

— Мама?..

7.03.11