Все имена птиц. Хроники неизвестных времен - Мария Семеновна Галина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– А ты что, уже смотрел? – заинтересовалась Розка.
– Ну, смотрел. Водил тут одну. Но ведь можно же еще раз сходить.
Розку, честно говоря, еще никто не приглашал в кино. Никто. Никогда.
А Розка так старалась. Она даже купила у цыганок тушь – страшную, липкую черную тушь в спичечном коробке, но мама ее нашла и выкинула. Она сказала, что цыганки туда кладут ваксу. Им, цыганкам, все равно, что будет у нее, у Розки, с глазами.
Анжелике в такой ситуации полагалось откинуть голову и призывно засмеяться. Розка уже было начала откидывать голову, но в шею врезался проклятый капроновый шарфик.
– На той неделе, ага? Ты только сбегай заранее билеты купи, – сказал Вася. – А то перед сеансом не протолкнешься. Особенно на вечерние.
– Я, вообще-то, вечерами все больше занята, – величественно сказала она. – Подготовительные курсы, и вообще…
– Да ладно врать-то, – миролюбиво сказал Вася. – Послушай… а можно тебе задать один вопрос… очень личный?
– Да? – выдохнула Розка.
– Как тебе удалось добиться такой нечеловеческой раскраски ногтей?
Розка прикусила губу.
– Ну, – сказала она наконец, – вообще это просто. Берешь зеленый стержень, ну пастовый, обрезаешь шарик. Потом выдуваешь пасту в белый перламутровый лак. Перемешиваешь. Ну вот…
– Ужас, – честно сказал Вася.
– Я сведу, – на всякий случай пообещала Розка.
– Да, и поскорее. А то когда я смотрю на твои ногти, мне есть не хочется. Ладно, еще посидим немножко и пойдем, купим по пирожку.
– А зачем мы вообще здесь сидим?
На свежеокрашенных скамейках выступила роса. Море вдалеке за деревьями переливалось розовым и сиреневым, как голубиная грудка, и свет вокруг был розовым и сиреневым.
– Во-первых, – сказал Вася, – на свежем воздухе полезно. Во-вторых, это подшефный стадион пароходства. Общественная работа. Ходим выясняем, нет ли нареканий, жалоб…
– Мы же сидим!
– Знающий человек сидит над рекой и ждет, когда река сама принесет ему жалобы и нарекания, – значительно сказал Вася. – Так оно чаще всего и происходит.
– А разве спортсмены сейчас тренируются? Мне казалось, они по утрам.
– Мы поощряем любительский спорт. Что ж ты, Розалия, дикая какая-то, постановления партии и правительства не изучаешь! Мы поощряем спорт в широких массах. Но и серьезный спорт не забываем, стране нужны олимпийские медали.
– А-а-а…
Розка ничего не поняла, но на всякий случай кивнула.
– А еще спросить можно? А то я не понимаю…
Печальное лицо Петрищенко, со съехавшим набок шиньоном-куличиком, плавало у нее перед глазами.
– Я тоже много чего не понимаю, – мрачно сказал Вася. – Например, что они кладут в сосиски. Не надо было мне в столовой сосиски брать. Что они в котлеты кладут, я понимаю.
– Нет, я не про то. Я про нас.
– Да ну? Про нас с тобой? – удивился Вася.
– Нет. – Розка начала стремительно краснеть. – Я вот… в СЭС-один хотя бы понятно, они заразой всякой занимаются. А мы чем?
– Как это – чем? – Вася оглянулся по сторонам, выпучил узковатые татарские глаза и шепотом сказал: – Мы – последний рубеж обороны.
– А? – Розка в свою очередь вытаращилась на него.
– Ты знаешь, сколько в мире сил, которым люди доброй воли что кость в горле? Спят и видят, как бы Олимпиаду сорвать… и вообще все погубить… Поэтому мы под скромной личиной СЭС… СЭС-один с вредителями борется, с жучками-долгоносиками, а мы с другими… хотя тоже долгоносиками…
– Вася, но…
– Чш… – Вася выпучился еще страшнее. – Ты знаешь, что у цыганок на базаре появилась отравленная тушь? Наши женщины мажут этой тушью ресницы в погоне за ложными идеалами, а в каком свете потом они все видят? Во-от. А еще помада… купила тут одна помаду, красила-красила губы, потом какие-то пузырики подозрительные стали появляться… она тогда смотрит-смотрит, а на футлярчике написано мелко так, по-английски: «Спасибо за распространение сифилиса!»
– Это в пятом классе…
– В пятом классе понимают, что говорят. Дети все понимают. У них еще мозги не зашорены.
– Ты еще про отравленные конфеты…
– А что отравленные конфеты? Ты знаешь, Розалия, что такое отравленная конфета? А если ее подсунут нашему спортсмену-олимпийцу? Ведь были такие случаи, Розалия! Теперь ты все знаешь. Я сказал!
Розке сделалось неловко, потому что Вася нес очевидную чушь, а она робела возразить. Она вообще относилась к чужим высказываниям с большой степенью доверия, но потом все же не выдержала.
– Вася, – она даже покраснела от стыда и злости, – что ты… вы… зачем?
– Все тебе расскажи, – сказал очень довольный Вася. – Вот так, за здорово живешь! Вырастешь, Роза, узнаешь… Будешь отчаянно молить, чтобы сняли с тебя страшный груз ответственности, поскольку не такое это простое дело, Розочка, стоять на страже мира и прогресса!
– Дурак, – с чувством сказала красная Розка, потому что постигла полную Васину непрошибаемость. – А ты вот кто по специальности?
– Физик-ядерщик, – твердо сказал Вася, – меня перебросили сюда из секретного ящика. Я знаешь какую бомбу делал!
– Врешь, – с удовольствием сказала Розка.
– Хитрая ты, Розка, – с удовольствием сказал Вася, – настырная. В институт хочешь? На иняз?
– На эргээф. Ага.
– За границу хочешь? Своими глазами поглядеть, как там они разлагаются?
– Ага…
– Тогда не спрашивай меня ни о чем! – торжественно сказал Вася и скрестил руки на груди… – Вон, видишь, бегун бежит.
Дорожка была посыпана чем-то мелким и красно-розовым, и лиловый свет лился на нее с неба, и от этого тени, пересекающие дорожку, казались густо-лиловыми. Немолодой сухощавый бегун был из тех, подумала Розка, что следят за своим здоровьем, промывают желудок всякой дрянью и едят все сырое.
На нижней скамейке аккуратной стопкой лежала его штормовка, почти такая же, как у Васи, но застиранная добела.
– Видишь, какой умный, – сказал Вася с уважением. – Куртку бы увели, потому что и на стадионе, Розалия, случается всякое. А он в штормовке пришел.
Бегун аккуратно протрусил два круга, остановился и начал шагать на одном месте, резко вдыхая и выдыхая. Вдыхал он через нос, а выдыхал через рот, шумно и резко – «ххха!».
– Здоровый образ жизни, – Вася постучал беломориной о ноготь, – это очень важно.
– Ну да, – на всякий случай согласилась Розка.
Мужик продолжал свои упражнения, но Розка заметила, что он поглядывает в их сторону с опаской.
Вася доброжелательно помахал ему рукой и выпустил облако дыма.
Мужик занервничал и начал нагибаться и разгибаться, в тщетной надежде, что Васе с Розкой надоест и они уйдут. Но Вася не уходил, а, напротив, раскрыл «Иностранку» и погрузился в чтение, всем своим видом показывая, что обосновался он тут прочно и основательно. Розка заглянула ему через плечо. Он читал «Сто лет одиночества».
Розка подумала и достала из сумочки «Анжелику».
«Сердце Анжелики начинало колотиться, когда он подходил к ней, малейшее его внимание наполняло ее радостью, когда его не было рядом, ее охватывал страх. Она еще не привыкла к тому, что его уже не надо больше терять, не надо больше ждать, что теперь он всегда будет с ней.
„Как я люблю тебя. И как мне страшно…“ Она
