Туз пятой масти - Хелена Секула

Она смотрела на меня подозрительно.

– Не лгите, пожалуйста! У вас такое милое личико!

– Клянусь! Он мне совсем не нужен. Ну как мне вас убедить!

– Больше не встречайтесь с ним… – В ее голосе слышались и мольба, и угроза.

– Даю вам слово.

– Он живет у вас… Туда приходят женщины?

– Нет. У него никто не бывает, даже мужчины.

– Понимаете, он, собственно, не виноват, это женщины не дают ему проходу, а меня это страшно терзает, я схожу с ума… Он такой легкомысленный, совсем еще мальчик. Поверьте, мне очень непросто с ним живется, ни одна женщина не пожелала бы жить с ним каждый день. Это очень трудный человек. Мы вместе уже довольно давно, и я хорошо изучила его натуру. Эгоцентрик, ипохондрик, капризный, как все художники. Он абсолютно не приспособлен к жизни, ему нужна разумная, самостоятельная и уравновешенная женщина…

Самостоятельности ей не занимать, возможно, и разума тоже, но вот по части уравновешенности… Клубок обнаженных, истерзанных нервов.

– …он требует постоянной заботы и внимания, – продолжала она.

«Должно быть, этого гада рановато отняли от сиськи!» – мелькнуло у меня в голове, но я поспешила прикусить язык.

– Уверяю вас, у меня нет никаких планов насчет пана Омеровича, у меня замечательный парень, я его очень люблю… – Я принялась упоенно врать и через пару минут обзавелась летчиком-испытателем, умопомрачительным красавцем семи пядей во лбу.

Странные существа люди! Непременно подавай им стопроцентное вранье. Пани Клим не устроили мои абсолютно правдивые заверения, они показались ей слишком бесцветными. Зато выдуманный летчик подействовал на ее душу, как бальзам, и она мгновенно успокоилась.

И разболталась. Молола какую-то ерунду, вывалила на меня всякие бабские интимности. Я даже растерялась, но ее нисколько не смущало, что исповедуется зеленой девице раза в два ее моложе, которая с успехом могла сгодиться ей в дочери. Должно быть, бедолага истосковалась по дружескому участию. Однако по ходу дела она выложила и кое-что любопытное.

Халина Клим, инженер по профессии, работает в Спиртовой Монополии, что в Езерной. Занимает должность начальника отдела технического контроля. Я постеснялась спросить, что это такое, но, наверное, что-то жутко важное, если сумела устроить халтуру Омеровичу.

Нет, Казик не на ставке, работает по договору, подчеркнула Халина. В какой-то момент у нее вырвалось, что она помогает Омеровичу и финансово. Меня это ничуть не удивило. Я подозревала, что мой «жених» способен и не на такое. Альфонс, только и всего.

Узнала я и то, что Банащак работает на том же заводе, он кладовщик, а живет с владелицей ресторана «Омар», Бисей, то есть Бригадой Костшицей.

Расстались мы как добрые приятельницы. На прощание новая знакомая сказала:

– Казимеж никогда не простил бы мне, узнай он о нашем разговоре… Он почувствовал бы себя осмеянным, а мужчины такого не прощают. Вы ведь меня не выдадите? – Она смотрела на меня собачьими глазами, а голос звучал так, словно речь шла о жизни и смерти.

Пани Клим явно боялась потерять Омеровича. Я поклялась, что не выдам.

– Если только смогу быть полезна… прошу, вот номер моего телефона… Я как раз получила новую квартиру.

Естественно, я свое слово сдержала, потому что мне это было только на руку.

Доротка – сердце на ладошке, Доротка – правдоруб, похоже, бесследно исчезла. И временами мне было жалко, что нет больше этой наивной и доверчивой девочки. Новая Дорота Заславская, занявшая ее место, была способна на самые невероятные и предосудительные поступки. После исповеди Халины Клим я старательно избегала Омеровича. Меня так и корежило от физического отвращения к этому хлыщу. Даже подать ему руку – и то было противно.

Впрочем, если он мечтал застать меня в одиночестве, сделать это было не так-то просто. Как всегда, в нашем доме вертелось разномастное братство.

В комнате отца поселился наш старый знакомец – индиец Рави, студент из Германии. Мы дразнили его Магараджей. Он приехал в Варшаву на несколько дней и, хотя знакомых у него здесь было вагон и маленькая тележка, предпочел поселиться у нас. Рави снюхался с Михалом Винярским: подружились они еще летом и не раз где-то пропадали ночами.

– Рави – мастер спорта по девчонкам, – как-то признался Михал.

С Магараджей мы общались по-английски, но этот хитрец в ошеломляющем темпе учил польский и уже бойко строил целые фразы.

Каждый вечер у нас собиралась целая толпа. Анеля поставила производство бутербродов на конвейер. Бутерброды! Кусищи хлеба толщиной в палец с ветчиной, сыром или рыбой.

– Что ни день, эта саранча одного хлеба по три батона сметает…

– Ничего удивительного, если бы ты потоньше резала, меньше бы выходило, – дразнила я Анелю и упрекала в скупости.

– Да коли бы я тут иначе хозяевала, на три дня бы не хватило, что пани мне на месяц на хозяйство дает!

Анеля не давала уговорить себя резать хлеб потоньше и не позволяла мне шарить в холодильнике. Сунув мне в руки поднос с фуражом для пришлого люда, она выгоняла меня из кухни.

– Нешто им дома есть не дают? – изумлялась она. – Все жрали бы да жрали, все голодные да голодные!

Но часто и сама заявлялась с блюдом, полным снеди:

– Перекусите, что ли!

Когда ко мне приходили друзья, Омеровича в нашу компанию я не зазывала. Он был чужим среди нас, да и девчонок вводить в искушение не хотелось. Они-то ничего о нем не знали, не дай бог, кто-нибудь втрескался бы в этого ананаса!

А он подкарауливал меня. Я ловко выкручивалась, изо всех стараясь не рычать, когда случайно сталкивалась с ним. Отговаривалась учебой, предстоящими экзаменами.

Училась я, как же! Тупо просиживала в школе, мыслями витая совсем в другом месте, списывала у одноклассников, срывалась с уроков, пропускала занятия целыми днями.

– Дорота, у тебя ни на грош самолюбия! – высказалась однажды моя классная, пани Лахович, вызвав меня на «разговор по душам».

– Ни на грош! – охотно согласилась я, чувствуя, как во мне просыпается упрямая ослица. А уж если эта зверюга пробудилась, пиши пропало.

Пани Лахович об этом догадывалась и тактично прекратила разговор.

«Да что ты знаешь о жизни, куропатка линялая! – Я бессознательно думала языком Мельки и Горгоны, страшно боясь, что когда-нибудь он вырвется-таки на волю. – Видела бы, кто меня в койку тянет, – со стула рухнула бы!»

Я чувствовала себя мудрой старухой, посвященной в тайны жизни.

– Дорота! Почему вы на меня сердитесь? – Омерович наконец не выдержал и заявился в мою комнату.

Я ответила, что вовсе не сержусь. Он не поверил, все приставал и приставал. Его прилипчивость мгновенно довела меня до белого каления.

– Вы явно меня избегаете. Почему?

– Об этом советую спросить вашего покровителя, пана Банащака. И прошу не приставать ко мне в моей же комнате. В ваше распоряжение мы отдали мансарду, а не целый дом, попрошу об этом помнить! – Я так взбесилась, что забыла об осторожности.

Омерович изменился в лице, напомнив мне щенка, которому невзначай наступили на хвост. Еле выдавил:

– Извините! – и мгновенно смылся.

Эта тварь при одном упоминании своего сообщника тряслась, как студень.

Только сейчас до меня медленно, страшно медленно начинало доходить, что я объявила войну крайне опасному человеку. Ведь я и впрямь объявила войну. Но смогy ли когда-нибудь перегрызть ему глотку?

Мой козырь в том, что он не знает, что я знаю. Надо быть очень осторожной и не упустить этот козырь.

Как-то раз позвонила мадам Марыля Кулик. Могла и не представляться, я и в аду узнала бы этот голос хрипатой вампирши. Она попросила позвать к телефону Казнмежа Омеровича, я переключила звонок на его аппарат, но трубку не положила.

Еще несколько месяцев назад я не стала бы унижаться, подслушивая чужой разговор. Теперь у меня не было ни малейших принципов.

– Я остановилась в «Саксонской», – сообщила моя несостоявшаяся патронесса. – Что слышно? Где товар?

Я аж задохнулась от волнения. Острота ситуации будоражила кровь, я страшно гордилась собой. Экая я ловкачка! Без чьей-либо помощи выследила банду старых свиней, извалявшихся в самых грязных делишках.

– Хлам можно получить вечером… – сказал Омерович. Что за «хлам», я понятия не имела. – В двадцать один тридцать. Запомни адрес: Вилянов, улица…

Я тоже запомнила адресок.

Теперь оставалось узнать все про «хлам», который дожидается в Вилянове. К тому же надо было наконец добраться до запертого комодика Омеровича.

В одиночку не справлюсь. Даже проследить за этими гадами не так просто, поскольку они меня знают, да и ключи к комоду сама не подберу. Придется попросить о помощи друзей. Но разве можно втягивать порядочных людей в такие игры? А если у них будут неприятности? Я – другое дело, я защищаю мать, а они?

Не могу же я сказать мальчишкам, в чем дело, а врать или говорить полуправду – законченное свинство. Если им придется лезть головой в петлю, они хотя бы должны знать, почему и за что. Значит, надо рассказать всю правду, а этого делать нельзя. Это тайна моей матери.