Великая и ужасная красота - Либба Брэй
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Энн осторожно откашливается.
— Тебе, знаешь ли, никак не следовало бы бродить вокруг школы в одиночестве.
Я и не была одна. Энн прекрасно это знает, но я не горю желанием рассказывать ей, как меня унизили четыре красотки. Она могла бы воспринять это как некую особую доверительность, связывающую нас, а меня счесть эксцентричной чудачкой; но странности, случившиеся со мной, чересчур сложны, чтобы делиться ими с кем бы то ни было.
— Когда я в следующий раз не смогу заснуть, я разбужу тебя, — говорю я. — Боже, да что с тобой случилось?
Внутренняя сторона запястья Энн выглядит ужасно — ее покрывают тонкие красные царапины, похожие на перекрестный шов, которым подрубают подол платья. Их как будто нанесли иглой или булавкой. Энн быстро натягивает рукава как можно ниже.
— Н-ничего, — отвечает она. — Эт-то просто случайность.
Что же это за случайность, если она оставила такие следы? На мой взгляд, подобные царапины можно нанести только намеренно, но я говорю только: «А, хорошо», — и отворачиваюсь.
Энн направляется к двери.
— Надеюсь, сегодня будет свежая клубника. Она очень полезна для цвета лица. Я это прочитала в «Страданиях Люси».
Энн останавливается на пороге, слегка покачиваясь взад-вперед на пятках. Ее неподвижный взгляд наконец дрогнул. И, уставившись на собственные пальцы, она говорит:
— С моей кожей надо пользоваться всеми возможными средствами.
— У тебя отличный цвет лица.
Я делаю вид, что не могу справиться с воротником.
Но Энн не настолько наивна.
— Да ладно… Я же знаю, что у меня простенькая внешность. Все так говорят.
В ее тоне звучит легкий вызов, как будто она готова заявить, что на самом деле это неправда. Но если бы я сейчас возразила, она бы поняла, что я лгу. А если я промолчу, я тем самым дам подтверждение ее наихудшим страхам.
— Клубника, говоришь? Надо и мне попробовать.
Вспыхнувший было в глазах Энн огонь угасает. Она надеялась, что я все-таки солгу, окажусь единственным человеком, который скажет, что она прекрасна. Но я ее предала.
— Попробуй, — бормочет она и уходит, наконец-то оставив меня одну — в размышлении о том, приобрету ли я в школе Спенс хотя бы единственную подругу.
У меня есть еще время, чтобы сделать первое из дел, задуманных на утро, — преподнести небольшое подношение Фелисити в благодарность за доброту, — и лишь потом я отправляюсь завтракать, внезапно ощутив ужасный голод. Поскольку я опоздала, я не столкнулась с Фелисити, Пиппой и остальными. Но, к несчастью, это значило также и то, что мне остались только чуть теплые яйца и овсянка, противная до невозможности, как и предсказывала Энн. Каша прилипала к ложке холодными комьями.
— А я тебе говорила, — напоминает Энн, приканчивая кусок бекона, от вида которого я исхожу слюной.
Когда начинается первое занятие, урок французского языка, который ведет мадемуазель Лефарж, моя удача иссякает. Фелисити со своими прилипалами уже уселись кучкой, ожидая меня. Они занимают последний ряд стульев в небольшой, переполненной девушками комнате, так что мне поневоле нужно пройти сквозь строй, чтобы добраться до своего места. «Ладно. Была не была!»
Фелисити выставляет ногу в изящном башмачке, останавливая меня в узком проходе между своим и Пиппы деревянными столиками.
— Хорошо спала?
— Отлично.
Я произношу это с излишней бодростью, которой и не стоит подобный ответ, но я должна показать, как мало волнует меня ночная выходка учениц. Однако нога остается на месте.
— Как ты сумела это сделать? Я имею в виду, как ты выбралась оттуда? — спрашивает Сесили.
— Я обладаю тайной силой, — отвечаю я, забавляясь тем, что отчасти сказала правду.
Марта соображает, что ее не допустили к какому-то ночному дурачеству. Но ей не хочется говорить об этом вслух. И она вместо того передразнивает меня:
— Ах, я обладаю тайной силой!
У меня загораются щеки.
— Кстати, я принесла то, чего ты потребовала.
Фелисити мгновенно преисполняется внимания.
— В самом деле? И куда ты это спрятала?
— Ну, я подумала, что не слишком умно будет это прятать. Вдруг потом будет не найти? — весело говорю я. — Так что я поставила это прямо на виду, на твоем кресле в большом холле. Надеюсь, я выбрала самое подходящее место.
Фелисити от ужаса разевает рот. Я легким пинком убираю ее ногу с дороги и прохожу к столу в первом ряду, чувствуя, как взгляды девиц прожигают мне шею.
— О чем это вы говорили? — спрашивает Энн, складывая руки на столе перед собой, как образцовая ученица.
— Да так, ни о чем особенном, — отмахиваюсь я.
— Они заперли тебя в церкви, да?
Я поднимаю откидную крышку своего стола, чтобы закрыться от Энн.
— Ох, конечно же, нет! Не говори глупостей.
Но я впервые вижу, как она пытается улыбнуться.
— Неужели им никогда не надоест? — бормочет Энн, покачивая головой.
Прежде чем я успеваю что-либо сказать, мадемуазель Лефарж врывается в класс, бодро неся все свои двести фунтов.
— Bonjour.[3]
Она хватает тряпку и принимается яростно тереть и без того чистую доску, непрерывно бормоча что-то по-французски и останавливаясь только для того, чтобы задать вопрос-другой… и я с ужасом обнаруживаю, что ей все отвечают, по-французски! Я же не имею ни малейшего представления, о чем они говорят, потому что всегда считала, что французский звучит просто нестерпимо, как будто полощешь горло.
Мадемуазель Лефарж останавливается у моего стола и восторженно хлопает в ладоши.
— Ah, une nouvelle fille! Comment vous appelez-vouz?[4]
Ее лицо оказывается в опасной близости к моему, так что я без труда могу рассмотреть щель между ее передними зубами и каждую пору на ее носу.
— Простите?
Она машет коротким пальцем.
— Non, non, non… en Francais, s’il vous plait. Maintenant, comment vous appellez-vous?[5]
Она одаривает меня широкой ободряющей улыбкой. Я слышу, как позади хихикают Фелисити и Пиппа. Надо же… первый день новой жизни, а я споткнулась, не успев толком ее начать.
Мне кажется, прошло не меньше часа, пока Энн наконец не решила мне помочь.
— Elle s’appelle Gemma.[6]
«Как вас зовут»! И весь этот водопад сдавленных звуков означал такой вот идиотский вопрос? Ну, знаете… французский — глупейший язык на всей земле.
— Ah, bon, Ann. Tres bon.[7] — Фелисити с трудом сдерживает смех.
Мадемуазель Лефарж задает ей какой-то вопрос. Я просто молюсь, чтобы Фелисити хоть чуть-чуть запнулась, но она говорит по-французски плавно и свободно. Нет справедливости в этом мире!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});