Журнал Наш Современник №10 (2002) - Журнал Наш Современник
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
“Имя твое — льдинка на языке”! Удивительный, изумленный, терпкий, горький, как тополевый листок, но вздувающий ноздри запахом соков, бушующих в деревах, — ветрами сей весны — Блок.
Станислав Юрьевич! Примите и от меня несколько наших томских камешков, обработанных мной. Пусть они соединятся с камнями на полке Вашего стеллажа, как доля великой, вечной красоты родины нашей. Я хочу пожелать Вам и Вашим близким добра. Попутного ветра, высоких горных дорог Вам на Тянь-Шане. До встречи!
Н. Колмогоров.
13 мая 1981 года.
* * *
Здравствуйте, Станислав Юрьевич!
С глубоким интересом прочел книгу “Солнечные ночи”. Есть стихотворения совершенно блистательные, сильные, резкие. Ваша графика жестка, и это знак нашего времени: только ужесточаясь всей своей сущностью, современная поэзия вырвет себя из болота благостности, равносильной зарыванию головы в песок... Я и сам все более прихожу к жестокости, как к единственной необходимости воплощения всего, к чему взывает душа.
Когда был весной в Москве, так и не удалось почитать Вам новые стихи. Сейчас собрался с силами и отпечатал кое-что. Если Вам интересно — прочтите и напишите мне. Не смею просить о помощи, но если это не будет обременительно и если возможно, — помогите что-нибудь опубликовать. Сколько я в журналы московские ни посылал — бесполезно... Летом с семьей путешествовал по Горному Алтаю, жили на Катуни, в горах на Телецком озере, в тайге. В сентябре-октябре я вновь съездил на Алтай: жили с товарищем в зимовье на берегу хрустальной горной речки Колдор, которая впадает в Телецкое озеро. Уезжать не хотелось, настолько хорошо и настолько мы уже готовы покинуть смердящую цивилизованность. Однако еще много обстоятельств, которые цепко держат возле себя.
Буду ждать Ваше письмо. Всего наилучшего. Наше дело правое, мы победим. До свидания. Ник. Колмогоров.
1 ноября 1981 г.
* * *
31 августа 1983 года. Кемерово.
Здравствуйте, Станислав Юрьевич!
Давно Вам не писал — все как-то повода не было: лето, застой в работе, иные заботы. Но вот вышла моя первая московская книжка, и причины письму появились. Так что примите, пожалуйста, на добрую память.
Что мне еще хотелось бы сказать? В последние два-три года перестало меня удовлетворять как многое в собственном творчестве, так многое в книгах даже лучших современных поэтов. Мне, например, хочется заговорить на каком-то совсем неведомом языке поэзии. Дано ли будет — не знаю, а другой что-либо осуществит — слава Богу! В то же время хотение свое пробую воплотить, но рывками вряд ли получится. В принципе эволюции — постепенность. Но при всей революционности личных духовных желаний, при хотении свершить некую реформацию хотя бы в своем поколении, — традиции классического реализма, его единственная школа все более и более, к радости моей, встают перед глазами прозрачными своими отрогами. Идти к ним, взбираться — радостно, хотя тяжело и требует в тысячу раз больше сил и самой жизни. Так думается на сегодняшний день; хорошо, если стремление это не оставит души...
Недавно перечитывал Ваши стихи — как хорошо, что в нашей поэзии есть творчество, имя которому Станислав Куняев.
Ваш Н. Колмогоров.
* * *
Здравствуйте, Станислав Юрьевич!
Спасибо за письмо, из которого я узнал, как Вам нелегко. Обиды на Вас за рукопись Крекова у меня нет: попросту Ваше нынешнее духовное состояние иное, чем в стихах Крекова, да и психологическая блокада, которая развернута вокруг Вас — я это понимаю, заставляет Вас мобилизовать все внутренние силы. Очень хорошую, нужную, сильную статью Вы опубликовали в “Нашем современнике”*! Мурло “массовой” культуры-халтуры страшно. Как честной зрячей душе быть? Забиться в щель по принципу “своя рубашка?..” То, о чем Вы говорите, выворачивая наружу темную сущность дельцов от искусства, — есть сущая правда... Все более и более на земле разворачиваются дела апокалиптические. И это не может убаюкать. Только слепой духом покорно идет в бездну. Только жаждущий его гибели враг вкрадчиво нашептывает ему о том, что идет он правильной дорогой... К сожалению, народ наш по юности-молодости своей напоминает слепого, который думает, что рядом с ним друг и брат.
Ну что же, заканчивается второе тысячелетие, исторически оно указано как решающее, переломное. Какие события произойдут — лучше о том молчать! Лучше мыслями к судьбе обращаться, к истине: обереги!
Все, о чем Вы говорите в своей статье — вопит с каждого перекрестка, из каждой подворотни. Но об этом молчать нельзя — бойцы от Истины чем защитят ее? Только раскрытием путей к истине, разоблачением духовного геноцида — так бы я это назвал! Свершается та ползучая контрреволюция, о которой сладко мечтается людям тьмы. (А может быть, это и есть 3-я мировая война?! Не дай-то Бог!) Ни о чем другом, как о вскрытии этого духовного гниения, я сейчас также не могу говорить. Жизнь увлекает душу в бешеную свою воронку. Что из этого выйдет — не знаю. Помните, посылал я Вам свою поэму “Дом”? Долго она у меня лежала в дальнем углу... То, что я Вам прислал, то только тезисы к поэме, далеко не всегда одетые мускулами. Если даст судьба, все-таки выскажу в ней кое-что, о чем думаю. Будет ли это опубликовано — вопрос второстепенный. Хотя вещь, чувствую, очень нужная. Хватит восседать в позе любителя лесов, полей, рек, потому что уже те же леса, поля и реки испытывают состояние ужаса перед нашествием античеловека, который все жрет, все грызет, топчет, насилует. И видите, как получается! Вы не согласились в свое время со строчкой моей “Поэзия не жизнь, а лишь о жизни слово”. А не хватило же Вам средств поэтических выразить все то, что душу саднит, и Вы поступили как страстный публицист, как трибун — то воля необходимости была, есть и будет. Но как, чем конкретно поможешь людям? Стихами, статьями, романами? Москва кипит, провинция мало-помалу разлагается, а молодежь особенно. Где выход? На поэмы наши мало надежды. Мир вооружается, говоря о мире. И — опять повторюсь — народ наш в своей массе не понимает, где истинный враг. Даже здесь, в Кемерово, далеко от столичных бурь стоило мне позаикаться о — вы знаете, о чем, — как 1) сначала меня окрестили черносотенцем, 2) пустили сплетню, что я стукач КГБ, 3) что в Союз писателей вступил чуть ли не через КГБ и взятку... Все это, конечно, гадкие сплетни провокаторов духа, но куда деться? Куда глаза спрятать? Чем уши заткнуть? А впрочем, делать этого и не нужно. Жаль вот только, что каждый занят только собой. Все стихи новые, которые послал по редакциям, вернули: им, видимо, о сенокосилках надо. Начинаешь предлагать что-то серьезное, более мужественное — все рубит сплеча гнилая духом журнальная литконсультантщина. Вот тут-то поневоле вновь к Вам обратишься. И дело вовсе не в коротких штанишках, в которых мы ходим...
Еще раз спасибо Вам за дух, за честность, за силу исканий и обретений. Очень, очень нужная статья!
Любящий Вас
Николай Колмогоров.
14 сентября 1984 г.
* * *
Станислав Юрьевич, здравствуйте!
Читаю “Напевы” Дондока Улзытуева и не могу удержаться от читательского человеческого “спасибо” — в адрес всех, кто так или иначе причастен к появлению этой чудной книги. Удивительный поэт! Читаю и сам очищаюсь. Живая вода — небесная и земная — все вместе, все воедино! Пьешь сей горний родник, детскую чистоту его, да и еще хочется... А в чистоте той родниковой — весь Байкал глубиной преломился! А детское — целомудренное! — незнание и есть вся мощь истинного знания. Дана поэту. Он по родной земле речкою мудрости пробегает. Стада поит. Кусты и деревья. Людей радует. Мальчик на берегу сидит. Прошлое перед ним степной травой клубится. Будущее перед ним холмами волнуется. Ходят вверху облака. Душа человеческая речью становится. Бесконечно все...
Чем-то Дондок очень близок Есенину, Хлебникову, Ксении Некрасовой, Рубцову, Прасолову... Все в жизни происходит в точно означенный срок, но вздох сожаления по рано ушедшим живет в груди. Они сделали все, к чему призваны были отпущенным им временем, да все равно как-то не легче... Еще раз спасибо за эту журчащую книгу. Вам, как переводчику и составителю. Всем другим. Поэту спасибо...
1984. Ваш Н. Колмогоров.
* * *
Ст. Куняеву
То дерево трясут, которое с плодами.
Познаньем тяжелы горбы его ветвей.
Их можно обломать корыстными руками,
но дерево растет из почвы, из корней.
Трясут его, трясут, и нет ему покоя!
В нем мало красоты, а тянутся — к нему
в то время, как вокруг блистающей толпою
бесплодные шумят и стонут на ветру.
Дорогой Станислав Юрьевич, здравствуйте!
Давно, давно хотел написать стихотворение с посвящением Вам и внутренне связанное с Вашей (а может, вообще) судьбой художника. Долго копились эти строчки, и вот теперь я посылаю их Вам с просьбой: если Вы находите, что посвящение это уместно, дайте мне свое согласие. Если Вы против посвящения, я не обижусь, ибо сердце поэта, смею думать, бьется в этих строчках. Всего Вам доброго! В дар Вам!
