Подлинность - Милан Кундера

Дверь неожиданно и резко отворяется. Входит небольшого росточка черная женщина в зеленой кофте. Без удивления окидывает Шанталь беглым взглядом, в котором сквозит презрение. Шанталь отступает в сторону, чтобы дать ей возможность забрать большой пылесос и вместе с ним убраться из каморки.

И оказывается рядом с псом, который ощеривает клыки и ворчит. Ее снова охватывает ужас; она выходит.

47

Шанталь очутилась в коридоре, преследуемая одной-единственной мыслью: найти лестничную площадку, где на металлической вешалке осталась ее одежда. Но сколько она ни крутила дверные ручки, все двери оказались запертыми на ключ. Наконец одна большая дверь подалась, она вошла в зал; он показался ей диковинно большим и пустым. Черная женщина в зеленой кофте уже принялась за работу, орудуя своим огромным пылесосом. Из всей вечерней компании осталось всего несколько господ, они стояли и негромко разговаривали; все они были одеты и не обращали никакого внимания на Шанталь, которая, сознавая свою внезапно ставшую неуместной наготу, поглядывала на них с некоторым смущением. Еще один господин лет семидесяти в белом утреннем халате и домашних туфлях подошел к ним и присоединился к разговору.

Она ломала себе голову, как бы отсюда выбраться, но в этой изменившейся атмосфере, в этом неожиданном малолюдье расположение комнат тоже вроде бы изменилось, и она никак не могла разобраться в нем. Увидела широко открытую дверь в соседнюю комнату, где блондинка со слюной пыталась ее искушать; прошла в нее; комната была пуста; она остановилась и поискала взглядом другую дверь; таковой не оказалось.

Она вернулась в зал и заметила, что господа уже отбыли. Ах, быть бы ей хоть немного повнимательней! Тогда она могла бы уйти вместе с ними! Только семидесятилетний старик еще оставался в зале. Их взгляды встретились, и Шанталь узнала его; внезапно преисполнившись восторженного доверия, она подошла к нему:

— Я вам звонила, помните? Вы пригласили меня к себе, но когда я приехала, вас не оказалось дома!

— Знаю, знаю, но вы уж меня простите, я больше не участвую в этих детских забавах, — ответил он любезно, но не задерживая на ней внимания. Подошел к окнам и одно за другим распахнул их. В зал ворвался сильный сквозняк.

— Так приятно встретить здесь хоть кого-то знакомого, — взволнованно сказала Шанталь.

— Нужно выветрить всю эту вонь.

— Скажите мне, где найти лестницу? Там все мои вещи.

— Потерпите немножко, — отозвался он и направился в угол, где стоял всеми забытый стул, принес его и предложил: — Присядьте. Я займусь вами, как только освобожусь.

Теперь стул торчит посреди зала. Она послушно садится. Старик подходит к черной женщине и вместе с нею скрывается в соседней комнате. Оттуда теперь доносится гудение пылесоса; сквозь него пробивается голос старика, отдающего какие-то приказания, потом слышится стук молотка. Молоток? — удивляется она. Кто же здесь работает молотком? Она никого не видела! Значит, кто-то пришел. Но через какую дверь он сюда проник?

Сквозняком взметает красные занавески на окнах. Шанталь, сидящая на стуле голышом, начинает зябнуть. Снова слышатся удары молотка, и, охваченная внезапным ужасом, она соображает: да они же заколачивают все двери! Ей никогда не выбраться отсюда! Ее охватывает чувство страшной опасности. Она вскакивает со стула, делает два-три шага, но, не зная, куда идти дальше, останавливается. Нужно бы позвать на помощь. Но кто может ее спасти? В этот жуткий миг у нее перед глазами мелькает образ человека, который в одиночку идет против толпы, лишь бы пробиться к ней. Кто-то заламывает ему руку за спину. Она не видит его лица, только скрюченное в три погибели тело. Господи боже, нужно бы вспомнить, кто он такой, представить себе его черты, но у нее ничего не получается, она знает лишь, что этот человек ее любит, и теперь это единственное, что для нее важно. Она видела его в этом городе, он где-то здесь, неподалеку. Ей нужно поскорее отыскать его. Но как это сделать? Двери заколочены. Она переводит взгляд на красную занавеску, вьющуюся над окном. Окна! Они же открыты! Нужно подойти к окну! Окликнуть кого-нибудь на улице! Или даже спрыгнуть вниз, если окно не слишком высоко. Снова удар молотка. И еще один. Сейчас или никогда. Время работает против нее. Нельзя упускать последнюю возможность.

48

Он вернулся к скамейке, еле видной в темноте между двумя фонарями, единственными на этой улице и стоящими далеко один от другого.

Сделал попытку сесть — и услышал ворчание. Подскочил как ужаленный; бродяга, тем временем занявший скамейку, послал его куда подальше. Жан-Марк без возражений удалился. Все в порядке, сказал он себе, таков мой новый статут; я должен биться даже за тот жалкий уголок, где мог бы переночевать.

Он остановился там, где на другой стороне дороги, напротив него, подвешенный между двумя колоннами фонарь освещал белую дверь дома, откуда его только что выставили. Сел прямо на тротуар и прислонился к решетке, окружавшей парк.

Потом начал моросить мелкий дождь. Он поднял воротник куртки, не отрывая глаз от дома.

Внезапно одно за другим отворяются окна. Раздернутые занавески колышатся под сквозняком, позволяя ему видеть белый освещенный потолок. Что все это может означать? Что пирушка закончена? Но ведь из дома никто не выходил! Всего несколько минут назад он корчился на угольях ревности, а теперь им владел один только страх, страх за Шанталь. Он готов был сделать для нее все, но не знает, что именно нужно сделать, и это было невыносимо: он не представляет себе, как ей помочь, и в то же время сознает, что только он один может помочь ей, он, он один, потому что у нее нет больше никого на свете, никого на всем белом свете.

Не вытирая мокрого от слез лица, он поднимается, делает несколько шагов к дому и громко зовет ее по имени.

49

Держа в руках другой стул, старик останавливается перед Шанталь:

— Куда это вы направляетесь?

Застигнутая врасплох, она смотрит на него с удивлением, и в этот миг величайшей растерянности неистовая волна жара взметается из глубин ее существа, захлестывает живот и грудь, покрывает лицо. Вся она пылает. Она совершенно нагая, с ног до головы красная, и мужской взгляд, устремленный на ее тело, принуждает ее ощущать каждую частицу своей обжигающей наготы. Машинальным жестом она кладет руку на грудь, как бы пытаясь ее заслонить, но пламя, бушующее внутри, стремительно пожирает ее храбрость и бунтарский порыв. Внезапно она чувствует себя уставшей. Внезапно она чувствует себя слабой.

Он берет ее за руку, подводит к стулу, а сам усаживается напротив. Так они и сидят лицом к лицу напротив друг друга посреди пустого зала.

Холодный сквозняк обдает покрытое испариной тело Шанталь. Она вздрагивает и ломким, умоляющим голосом спрашивает:

— Отсюда нельзя выбраться?

— А почему бы вам не остаться вместе со мной, Анна? — в свой черед спросил старик укоризненным тоном.

— Анна? — она леденеет от ужаса. — Почему вы зовете меня Анной?

— Но разве это не ваше имя?

— Я никакая не Анна!

— Для меня вы всегда были Анной!

Из соседней комнаты донеслось еще несколько ударов молотка; он повернул голову в ту сторону, как бы раздумывая, не вмешаться ли. Она воспользовалась этой заминкой, чтобы попытаться понять: она и без того голая, а они все продолжают раздевать ее. Раздевать так, чтобы у нее не осталось собственного «я». Раздевать так, чтобы у нее не осталось собственной судьбы! Назвав ее другим именем, они бросят ее среди незнакомых людей, которым она никогда не сможет объяснить, кто она такая.

Нет надежды выбраться отсюда. Двери заколочены. Ей нужно начать с самого малого — с начала. Начало — это ее имя. Она хочет малой малости, самого необходимого — чтобы стоящий напротив дома человек позвал ее по имени, произнес ее подлинное имя. Это — первое, что она у него попросит. Что она потребует. Но едва наметив себе эту цель, она обнаруживает, что ее имя как бы заблокировано у нее в голове; она не в силах его вспомнить.

Это приводит ее в дикую панику, но она знает, что на карту поставлена ее жизнь, и чтобы защищаться, чтобы сражаться, ей во что бы то ни стало необходимо снова обрести хладнокровие; отчаянно пытаясь сосредоточиться, она силится вспомнить; при крещении ей дали три имени, да-да, три, хотя носила она только одно, это ей известно, но какое из этих трех имен она сохранила? Боже мой, она должна была слышать его тысячи раз!

Вновь мелькнула мысль о человеке, который ее любил. Если бы ей удалось вспомнить его лицо, она, возможно, представила бы себе и губы, произносящие ее имя. Это кажется ей неплохим ходом: докопаться до собственного имени окольным путем, через того человека. Она пытается представить его себе и снова видит фигуру, неистово пробивающуюся сквозь толпу. Образ получается бледным, расплывчатым, она силится удержать его, удержать и углубить, продвинуть в прошлое: откуда он явился, этот человек? как он оказался в толпе? зачем устроил стычку?