Комсомольский патруль - Олег Грудинин

Во всей этой истории для меня неясным осталось одно: каким образом Буловский узнал, что я буду вызван в суд. С удивлением я рассказал об этом членам штаба. Они молча пожимали плечами. Лишь Болтов стал высказывать одно за другим различные предположения. Никто из нас тогда не обратил внимания на его нервозность. Только много позднее нам стали ясными некоторые его поступки.

Все, что происходило дальше, казалось мне кошмарным сном. Может быть, мне помог бы Топорков, но его не было в городе. А молодой следователь, который вел дело «об избиении гражданином Ракитиным гражданина Синицына», и слушать не хотел о том, чтобы дождаться приезда подполковника.

— Все и так ясно, — развел он руками. — Нахулиганили, зарвались, теперь извольте отвечать. Так уж положено. Сами же обязаны закон охранять, а тут хотите обойти его. Нечестно!

Через неделю суд слушал мое дело. Но Ильенков, сумевший удивительно ловко поставить вопросы Синицыну (Табульш на суд не явился), почти заставил его признаться в том, что все произошло не так, как он сначала рассказывал. Меня оправдали. Я ушел с суда успокоенный, не подозревая, что борьба только начинается.

Через шесть дней снова состоялся суд, теперь уже городской. Противно вспоминать всю эту историю, разыгранную Синицыным под руководством Буловского.

В своем заявлении городскому суду Синицын врал, извивался, говорил, что судья Ильенков запугал его и поэтому он давал такие противоречивые показания.

Заявление Синицына и Буловского показалось городскому суду убедительным. Оправдывающий меня приговор народного суда 4-го участка был отменен и дело послано на новое рассмотрение. Через три недели по ходатайству комсомольской организации города суд пересмотрел мое дело. Меня реабилитировали.

Но пока тянулась необходимая переписка, пока городской комитет ВЛКСМ обращался в вышестоящие инстанции с просьбой разобраться в сложившейся ситуации, народный суд 4-го участка вынужден был вернуться к гражданскому иску Синицына.

Меня не могли привлечь в качестве свидетеля. Буловский добился своего. Ильенков вынужден был решить дело в пользу Синицына. Только спустя довольно долгое время, когда уже многое выяснилось, коллегия защитников под давлением комсомольской и судебной общественности осудила поведение Буловского в этих двух его последних процессах.

Впрочем, он к тому времени уже снова работал в нотариальной конторе, где «потише и поспокойнее».

Большую роль в общественном осуждении Буловского сыграл судья Ильенков. Он выступил в юридическом журнале со статьей об этике советского защитника, писал в Министерство юстиции и Генеральному прокурору СССР.

А Синицын? Он уволился из школы «по собственному желанию» и, поселившись где-то за Автово у приятеля, занялся откармливанием свиней.

Мы встретимся еще с ним на страницах этого повествования.

Вопрос о поведении Гриши Черных передали на рассмотрение комитета комсомола школы.

— Если предложите исключить, — сказал директор, — исключим. Он испортил нам Праздник песни и оставил без обмундирования девятнадцать участников хора.

ХРОМОЙ ВОЛК

Яша Забелин, по собственному его твердому убеждению, был неудачником. Тихий, застенчивый, с большими мечтательными глазами, он с детства зачитывался книгами о подвигах Корчагина, Мересьева, Чайкиной. Никто из сверстников Яши не знал лучше, чем он, биографии комсомольцев — героев гражданской и Отечественной войн. Судьба же, горестно считал Яша, оставила для него лишь обыденные, второстепенные роли.

С детских лет он мечтал стать летчиком. Он даже организовал в шестом классе кружок авиамоделистов. По крохам собирал в небольшом своем городишке нужную литературу, объяснял всем и каждому устройство фюзеляжей самолетов, сыпал мудреными терминами: элероны, лонжероны, триммеры.

Окончив семилетку, вдохновленные Яшей одноклассники уехали в областной центр и поступили в летную школу. А у Яши неожиданно оказалось больное сердце. С мечтой о головокружительных полетах пришлось распрощаться.

В городе, где он жил, кроме десятилетки, было еще только одно учебное заведение — профучилище закройщиков. Конечно, можно было поступить в техникум, перебравшись в тот же областной центр, или продолжать учиться в школе, но тяжело заболела мать, и, бросив восьмой класс, Яша пошел учеником в пошивочную мастерскую. Вечером он занимался в училище закройщиков.

«Храбрый портняжка, — подшучивал он над собой, — «одним махом семерых убивахом», или кино еще такое есть — «Закройщик из Торжка» с участием Игоря Ильинского. Общий смех и аплодисменты».

Но шути не шути, а больше делать было нечего. Кроме него, у матери на руках оставалось еще двое ребятишек.

В училище Яшу выбрали в комитет комсомола. Постепенно он пристрастился к тому делу, которым пришлось заниматься. Учился хорошо, и на государственных экзаменах внес даже рационализаторское предложение, чем сильно растрогал старичка мастера.

— Забелин, — во всеуслышание объявил тот с трибуны на выпускном вечере, — прирожденный закройщик. Каждому природа дает свей талант. Его талант в жизни — кроить брюки и пиджаки, мужскую верхнюю одежду. Большой путь тебе и уважение людей, Забелин!

Нельзя сказать, чтобы этот комплимент пришелся Яше по вкусу. Во всяком случае, соседи заметили, что у опустившего голову парнишки на длинных, почти девичьих ресницах блеснули слезы.

— Растрогался от похвалы, — решили они. — Вот чудак!

Скоро умерла мать, и Забелин с малышами переехал к дяде, брату матери, в Ленинград. Здесь в его жизни ничего не изменилось, разве что снова поступил в восьмой класс школы рабочей молодежи.

Директору швейной артели нашего района, куда Яша устроился на работу, он сразу пришелся по сердцу.

— Орел! — сказал директор. — Не смотри, что хлипкий, назначим старшим закройщиком цеха.

В том году вся молодежь жила мыслями о целине. Сотни и тысячи комсомольцев готовились к новым трудностям, подвигам и борьбе.

Одним из первых в артели подал заявление в райком комсомола Забелин. Но директор, узнав об этом, поднял такой крик, что дело дошло до горисполкома, и Яшино заявление комиссия по отбору на целину вернула с короткой и даже почетной надписью:

«Необходим производству. Отказать».

В отношениях с девушками Забелину тоже не везло: ни в училище, ни в артели ни одна не удостоила его своим вниманием. Зато многие считали долгом подробно раскрывать робеющему перед ними пареньку тайну измученного сердца. Выслушивая девичьи исповеди, Яша смущался, прятал глаза, краснел так, что уши начинали светиться розовым светом, но держался стойко и даже давал дельные советы.

Однажды он попробовал влюбиться в веснушчатую задорную Валюшу Петрову, портниху из соседнего цеха. Окольными путями он стал узнавать у девчат, какая ей нравится мужская прическа и любит ли она оперу. Спросить об этом у нее самой он не решался. Но хитрая Валя, то ли узнав о разведывательных операциях Забелина, то ли извечным девичьим чутьем поняв Яшино чувство, подшутила над ним так, что навсегда отбила у паренька охоту любоваться ее веснушками.

— Яшенька, — пропела она как-то после работы, — пойдем вместе домой.

Не успел еще потрясенный неожиданным счастьем Яша и рта раскрыть, как она, ласково потрепав его волосы, сказала:

— На улице дождь идет, а ты маленького роста и у тебя зонтика нет. Так я тебя сверху рукой прикрою. Ладно?

Все девушки единодушно окрестили Валю змеей, но уязвленный до глубины души Яша перестал менять прически, окончательно убедившись в том, что он неудачник. Через несколько дней после этого эпизода Яшу избрали комсоргом цеха.

Это событие было для него полной неожиданностью. Яша сначала даже растерялся. «Комсорг цеха — это же идейный руководитель всей цеховой молодежи, человек, который отвечает перед союзом за взгляды и поступки членов цеховой организации». Несколько дней после избрания Яша ходил как потерянный. Его угнетало чувство свалившейся на него громадной ответственности.

Кое-кто из ребят, заметив, что Забелин после его избрания стал отвечать невпопад на вопросы и проходить мимо, не поздоровавшись, не преминули усомниться: правильно ли они сделали, избрав Яшу на такой пост? «Зазнается», — уже готова была сорваться с их губ едкая реплика, но произнести ее они так и не успели.

Забелин, взяв себя в руки, начал работать. Первое, что он сделал, — это сходил к каждому из своих комсомольцев домой. Скептикам это не понравилось. «Ишь ты, — заявили они с усмешкой, — авторитет зарабатывает. Посмотрим, посмотрим».

Но вскоре скептики замолчали. Яша быстро стал душой коллектива. Не умея ничего делать вполовину, он весь отдался комсомольской работе.

Стоило появиться комсомольскому патрулю, как Забелин начал бывать в штабе. Верный своему характеру, он вначале только приглядывался к работе штаба, страдая от робости перед незнакомыми людьми, но постепенно осмелел. Вскоре он уже был секретарем комитета комсомола всей артели и однажды на собрании заявил: