Архангельские рассказы - Виктор Пшеничный

Постепенно клёв стал стихать. Отливное течение слабело, и на самой малой воде клёв совсем прекратился. Мы забрались в тёплую натопленную кабину, напились горячего чая с «апельсиновкой», перекусили и, довольные и счастливые, что не поддались пораженческим настроениям и не поверили дремучему поверью, легли спать.

Ранним утром, выйдя на палубу, я увидел, что вода повернула вниз и пора снова взяться за спиннинги. Ветер немного ослаб, высокие перистые облака розовели на холодном бледно-голубом небе. Сменив на крючках наживку, снова стали ждать поклёвок. Через час течение ещё усилилось. Но рыба словно спала — ни поклёвки. Надо переставить катер дальше от берега, наконец сообразили мы. Рыба ночью стоит в берегу, а утром уходит в реку, вспомнили мы рыбацкую мудрость. Катер переставили метров на тридцать от берега. Клёв постепенно возобновился. Мы опять с азартом снимали с крючков довольно крупных подлещиков и лещей, радостно перебрасываясь короткими шутками и восклицаниями. Примерно через час клёв стал спадать и постепенно прекратился. Мы вытащили и прополоскали от хлеба сетку-кормушку на радость крикливым чайкам, которые большой стаей с пронзительными криками устремились за уплывающим по течению хлебом, вытащили залепленный илом и водорослями якорь и пошли вниз по течению на катерную стоянку. На катере в большом мешке из-под сахара лещи ворочались, били хвостами, пускали пузыри и недовольно ворчали.

Катер шёл мимо пустого городского пляжа с грибками и скамейками. С правого борта медленно проплывала безлюдная набережная с памятниками и обелисками, Дворец пионеров, театр, Красная пристань, яхт-клуб, здание мореходки.

В гавани, куда мы вскоре пришли, владельцы судов сбежались к нашему катеру, разглядывали ещё живых лещей, взвешивали на руке неподъёмные мешки с рыбой, недоверчиво задавали вопросы. После этого некоторые капитаны катеров стали заводить двигатели и отчаливать в сторону Кегострова, а ветер на реке тем временем окончательно стих, и чайки плавали в протоке, обещая назавтра хорошую погоду.

Случай на пляже

Блистающий июнь в разгаре. Только-только отцвела черёмуха, жёлтые цветы одуванчиков начинают превращаться в пушистые серебряные шары, белые ночи отдают зимние долги света и солнца, которое, глубокой ночью коснувшись горизонта, раскрасило небосклон и редкие облака причудливыми оранжево-розовыми красками и снова покатилось вверх, к зениту, создавая иллюзию бесконечного праздника лета.

Мы окончили второй курс института, получили стипендию и деньги за халтуру по разгрузке картофеля и вот, богатые и беспричинно счастливые, расположились на громадном песчаном пляже в самом центре Архангельска на берегу Двины, напротив острова Кего. Вода в реке ещё ледяная, загорающих на пляже мало, но солнце припекает ощутимо. Мы заняли пляжный грибок со скамейками, разложили снедь: хлеб, зелёные перья лука, громадные жёлтые солёные огурцы, ливерную колбасу, бутылки с вином и лимонадом. Пьём за окончание семестра, за двести тонн выгруженной два дня назад картошки, за начало каникул.

На реке оживлённое движение: катера и буксиры снуют взад и вперёд, разгоняя упругую волну прибоя. Белоснежные пассажирские теплоходы и «ракеты» на подводных крыльях развозят пассажиров по бесчисленным островам и протокам дельты, большие морские теплоходы медленно, осторожно двигаются вдоль фарватера в сторону лесозаводов и порта Бакарица и обратно, на Кегострове ревут мощные двигатели — взлетают и садятся самолёты местных линий.

Пикник протекает неспешно: кто лежит, пригревшись на песке, прикрываясь рукой от солнца, кто забрёл в воду и решает — нырять или не нырять, кто увлёкся беседой и что-то доказывает собеседнику, размахивая руками.

Сашка добровольно следит за едой, нарезает хлеб, огурцы, селёдку, делает бутерброды, разливает вино. У него широкое, скуластое лицо, по-азиатски узковатые глаза с тяжёлыми веками, быстрые, умелые руки. Боря и Женька затеяли схватку. Боря — с накачанной борцовской шеей, выпуклой грудью и рельефными бицепсами, тем не менее, на фоне квадратной атлетичной фигуры Женьки Кондратьева по кличке Батько Квадратько не выглядел фаворитом. Я тоже лежу на спине, греюсь на солнце, прикрыв глаза газетой, и вспоминаю бесконечную, однообразную разгрузку картофеля и ощущаю надоедливый запах складской пыли.

Мост через реку ещё не построен. Все грузы по железной дороге приходят на левый берег, их надо разгрузить, перегрузить, переправить на правый берег, опять перегрузить, доставить на склады и в магазины и опять разгрузить. Работа тяжёлая, ломовая, но при желании всегда есть возможность неплохо заработать. Мне очень повезло, когда год назад, после окончания первого курса, я и однокурсник Сергей были приняты на работу в бригаду профессиональных грузчиков.

Произошло это так: в доме Сергея я познакомился с его матерью, работавшей в крупной областной организации, объединявшей потребительские районные общества сельской местности, которые обеспечивали село услугами торговли и одновременно покупали и перерабатывали сельскую продукцию: овощи, молоко, мясо, рыбу, ягоды, грибы. На левом берегу Двины, где заканчивались железнодорожные пути, обосновалась транспортная контора потребкооперации. Эту контору обслуживали несколько бригад грузчиков, в одну из которых при помощи мамаши Сергея мы и попали. Так шутливый разговор за чаем в доме Сергея привёл к тому, что мы оказались в этой конторе и овладели новой для нас профессией.

Почти месяц ушёл на притирку к тяжёлой незнакомой работе, которая кроме физических сил требовала специальных знаний и практических навыков. Бригада состояла из пожилых (за сорок лет) грузчиков, трое из них успели повоевать с немцами. Нам очень помогло, если не сказать спасло, доброе отношение к нам именно ветеранов, заправлявших в бригаде.

Бригадир Николай по кличке Капитан (в армии служил в чине капитана) имел наружность Григория Мелехова[9]: выше среднего роста, сухой, поджарый, с орлиным профилем, густым чёрным чубом, перевитым седыми прядями, впалыми щеками на смуглом неулыбчивом лице, он командовал спокойно и уверенно. Сопровождающие грузы экспедиторы, директора магазинов, заведующие складами заискивали перед ним, одаривали бригаду товаром, который следовало разгружать, и практически всегда покорно принимали его условия. В первый же день Капитан сказал нам, зелёным студентам: «Слушайте только меня, что скажу, то и делайте, дуром под грузы не лезьте, смотрите под ноги, инициативы никакой, всё по моей команде».

Первые дни дались нам непросто. Вечером всё тело ломило от тупой усталости, болели мышцы, суставы, царапины и синяки на руках. Утреннее просыпание давалось с трудом. Капитан продолжал терпеливо объяснять и показывать, как и сколько брать на себя листов шифера, предварительно защитив плечи старым ватником, как пользоваться тачками, как брать ящики с гвоздями, чтобы не поранить руки, как обращаться с ящиками, заполненными хрупкими бутылками со спиртом для Крайнего Севера, как наливать[10] партнёру на плечи стокилограммовые мешки с сахаром, как правильно обрабатывать громадные, негабаритные, вонючие тюки солёных оленьих шкур, в которых копошились белые личинки. Он же заставлял нас делать перерывы для отдыха чаще, чем это делала вся бригада. Без его терпеливого участия и внимания мы вряд ли осилили бы этот трудовой экзамен.

Через месяц я и Сергей полностью втянулись в работу наравне со всей бригадой. Единственное, во что нас не посвящали детально, — это обработка ящиков со спиртом, водкой, коньяком, вином. На эти грузы существовал предельный процент боя. Если этот процент превышал установленный лимит, значит, экспедитор нёс убытки, если процент был меньше, то бригада премировалась этой продукцией. Вагон с водкой разгружали под надзором нескольких экспедиторов. Однако бригада всегда неизменно получала свой процент с вагона и плюс к тому имела несколько бутылок товара путём подмены целых бутылок на битые внутри вагона. Этот бой учитывался в счёт убытков железной дороги. К делёжке напитков мы допущены не были, и запрет выполнялся неукоснительно весь срок нашей работы в бригаде Капитана.

Первая месячная зарплата за двести рублей, новые впечатления, новые знания переполняли душу: «Я выдержал, я могу, я умею», — звучало во мне. Позднее пошли летние, весёлые для нас и лёгкие грузы: ящики с помидорами и огурцами, перцами, вишней, черешней, яблоками, виноградом, арбузы и дыни. Экспедиторы и грузчики соблюдали неписаное правило: разгрузили вагон аккуратно и в срок — получай премию, каждому по два ящика фруктов или овощей или по два арбуза на выбор. Это количество груза, которое можно унести с собой, без помощи дополнительной тары. Только Витюша — громадный, плечистый блондин, стриженный под бокс, с розово-красным лицом, глуповатой улыбкой на лице, покорёженной на войне левой рукой, легко брал по два ящика в каждую руку и спокойно шёл к причалу на теплоход, переправлявший всех на правый берег в город. Витюша всю войну прошёл в армейской разведке, дослужился до младшего лейтенанта. Имел три ранения и множество наград. После работы, крепко выпив, он с улыбочкой, захлёбываясь, рассказывал о шокирующих, ужасных подробностях похождений разведчиков в оккупированной Германии, и даже видавшие виды грузчики отводили при этом глаза, а Капитан командовал: «Витюша! Стоп, закрой шлюз!». Витюша замолкал и сидел, глуповато открыв рот и бессмысленно и отсутствующе глядя в угол бытовки. Его в бригаде недолюбливали и побаивались, но Капитан всячески опекал его, хотя и держал, что называется, в ежовых рукавицах.