Я дрался на Пе-2: Хроники пикирующих бомбардировщиков - Артём Драбкин

— Что можете сказать о фильме «Хроника пикирующего бомбардировщика?»

— Из всех фильмов, посвященных авиации, наиболее правдивый — это «Торпедоносцы». Все остальные фильмы мало похожи на то, что было.

— Женщины в полку были?

— Да. Они работали на метеостанции, в штабе, в санчасти, были оружейницы и связистки. В Паневежисе я познакомился с метеорологом. Мне надо было метеосводки получить, и я пошел на метеостанцию узнать погоду. Познакомились, а в ту же ночь пришел к ней под видом, узнать погоду, да так и остался. Помню, ей нужно было каждые полчаса выходить и делать замеры влажности. Делала она это просто — высовывала руку в форточку, а потом заполняла карту погоды. Я говорю: «Что же ты делаешь, паразитка?!» А ей все равно.

В 1944 году в подчинении у меня была радиомастер Наташа Бакшеева. В ее обязанности входило отнести на зарядку аккумулятор, принести, проверить плотность электролита. Девка была здоровая — запросто брала два аккумулятора по тридцать килограмм и шла с ними через все летное поле. Как-то летом прилетели мы с задания. Была встреча с истребителями противника. Пуля ближе к хвосту перебила силовой кабель, питавший АНО, и прибор «свой-чужой». Надо было восстановить кабельную сеть. Работали мы с ней вдвоем. Она была покрупнее меня и ростом, и… «талантливая». Я ей говорю: «Я залезу в хвост, буду «прозванивать» провода, а ты смотри». Вдруг она говорит: «Мне жарко, сними с меня форменку». Девчонки ушивали их прямо по талии, и одной ей в узкой кабине ее не снять. Она нагнулась, я руки захватил, форменку снял, гляжу — обе сиськи болтаются. Я на них уставился. Она говорит: «Ты что, сисек не видел? На, хочешь, возьми». Тут я совершенно ошалел… После у нас восстановились отношения, а то я все время из-за нее страдал. Ухаживали за ней все офицеры, и где она ночует, я понятия не имел. Утром на построении спрашивают: «Где Бакшеева?» — «Не знаю». — «Двое суток ареста». Правда, когда я попадал на гауптвахту, она мне устраивала житие, как в санатории. Мне носили полнокровный обед. Постель была в моем распоряжении целые сутки. На работу не посылали. Правда, ни разу до конца отсидеть не дали. Только устроюсь, как командир приказывает освободить и отправить на задание. В конце 1944 года ее демобилизовали по беременности.

— Какие взаимоотношения были с местным населением?

— Большую часть времени мы шли по своей территории и территории прибалтийских республик. Надо сказать, что они не были нашими друзьями. Были случаи убийств наших солдат и офицеров. Мы, правда, и сами мародерствовали. В магазинах ничего не было. Где взять? На хуторе. Приходишь на хутор к хозяйке; молоко, сыр, колбаса, окорок — у них это всегда было. Если она говорит, что нет, мы как действовали? Пока я с ней говорю, другой шарит по дому — мы примерно знали, где что хранится. Забирали и уносили. В Пруссии довольно быстро стали открываться лавки. Сто грамм нам давали редко и только за боевые вылеты. В основном пили спирт, который выписывали для промывки радиоконтактов, приборов. Он, естественно, быстро кончался. В этих ларьках продавался очищенный денатурат, который мы за его красивый бледно-синий цвет называли «Голубая ночь». Предназначался он для разжигания примусов, и череп с костями свидетельствовал, что пить его нельзя, но когда мы попробовали — прекрасная водка, пьется легко. В одной из лавок торговал пан Казимир. Поначалу он был в ужасе, когда мы приходили, просили бутылку и стаканы — выпивали по стакану этой «Голубой ночи» и пару бутылок брали с собой. Расплачивались с ним, чем придется — денег не было. Продавали трофейное оружие, обмундирование. Когда и это пойло заканчивалось, переходили на «ликер шасси». Из амортизаторов сливали жидкость, которая представляла из себя смесь спирта с глицерином. Брали рогатину, начинали ее крутить. То, что намоталось на палку, выбрасывали, а оставшуюся мутную жидкость фильтровали через две бескозырки. После этого можно было пить.

Под самый конец войны командир меня пересадил штурманом на летающую лодку. Последний боевой вылет я выполнил уже после войны. По агентурным данным стало известно, что в шведскую военно-морскую базу Карскруна пришел английский флот в составе авианосца, линкора, крейсеров, эсминцев и других кораблей. Эта армада оказалась за спиной у наших войск. Потребовалось подтвердить эти данные, а для этого сделать ночную фотосъемку. Командир полка, получив это указание, решил, что такую задачу может выполнить только самолет-лодка с большим радиусом действия. Вылетали из-под Ростока. Возле него есть местечко Гарц, на озеро возле которого перелетели две лодки. Экипажем, в котором я летел, командовал Корзун. Экипаж был сформирован не полностью — вместо семи человек летело только два летчика, механик и штурман. Надо сказать, что лететь на «Каталине» очень комфортно. Можно ходить, сняв парашют. У штурмана есть стол с лампой. Вышли на цель. Сбросили ФОТАБы. После третьей бомбы начался ураганный огонь, но нас не задело, а вот второй экипаж не вернулся…

9 мая мы встречали на Эзеле. За день до этого погиб Героя Советского Союза Саша Курзенков. Его сбили над Либавой. Он пошел на разведку на своем истребителе, а в пару взял молодого летчика, который все уговаривал взять его на боевой вылет, поскольку война заканчивается. Этот салажонок вернулся буквально через десять минут. Якобы у него забарахлил двигатель. Потом механики мне рассказали, что двигатель у него работал как штык.

Видимо, не было у него опыта полетов над морем, струхнул и бросил ведущего. Саша решил пойти один. От него пришло сообщение: «Вижу 21 вымпел. Меня атакует шестерка». И все… Ночью слышим шум, стрельба. Вбегает кто-то в нашу комнату, орет: «Война кончилась!» В него запустили сапогом: «Заткнись, дай поспать!» Но какой тут сон! Все высыпали, стали стрелять. Я побежал к своему самолету. Залез и начал из пулеметов стрелять, пока стволы не покраснели. Но после этого война для нас не кончилась, и разведку мы вели вплоть до июня месяца.

Шаглин Дмитрий Федорович

Я родился в 1920 году в деревне Гришино Покровского района Ленинградской области, в которой было всего четырнадцать домов. Пошел в школу в девять лет, потому что, когда мне было восемь, нас таких было всего четверо, и учитель отказался нас учить, сказав, что начнем на следующий год, когда больше детей будет. Когда на следующий год пришел в школу (букварь я уже знал), учитель нам дал книгу «Новая деревня». Все четыре года учебы учился в разных деревнях — школы не было. А уже в пятый класс ходил учиться в райцентр. Вот так в 1936 году я окончил семь классов.

Поступил в Петрозаводский лесотехнический техникум. Отучился четыре года. Окончил в 1940 году техникум и был направлен на Карельский перешеек инспектором лесоохраны. Оттуда был призван в армию и направлен в школу воздушных стрелков-радистов, которая располагалась в городе Торжок Калининской области. Учились мы не долго, всего четыре месяца. Нам давали общевойсковую подготовку, стрельбы, изучение материальной части, в том числе и пулемета ШКАС.

Выпустили нас в звании младший сержант, а тут приехал представитель из Харьковского училища связи набирать курсантов на авиационное отделение. Ну, я и поехал. Я не могу сказать, что чувствовал, что война приближается, еще пацан был, но мне кажется, что старшие чувствовали. Мы, молодежь, думали, что войны не будет, но, когда она началась, большинство курсантов подали рапорта с просьбой отправить на фронт, но их не удовлетворили. Лето прошло в строительстве оборонительных сооружений под Харьковом. Рыли окопы, делали землянки, пулеметные гнезда. В конце лета училище эвакуировали в Ташкент. Там проучились примерно полгода. Война далеко, кормежка приличная, но жили в авиационных ангарах, а в них нары четырехэтажные… Зимой нас перевели в Коканд, там мы заканчивали училище. Там уже жили пристойно. Учили азбуку Морзе, материальную часть. Причем не только радиостанции, стоящие на самолетах, но и наземные. Окончил училище в мае 1942 года. Тогда же мне было присвоено звание младший лейтенант. Командир взвода меня представлял к званию лейтенант, но мне не дали. Направили в Астрахань в запасной полк. Сколько-то пробыл там, а потом нас перевели в Йошкар-Олу, в запасной полк. Только здесь мы начали летать. Сначала на Ли-2 отрабатывали стрельбу по конусу, потом и на Пе-2. В полку я прожил больше года! Почему-то всех отправляли, а меня нет. Я работал в финчасти, выдавал деньги вместе с кассиром. Только в июне 1943 года меня включили в состав экипажа, а в начале июля 1943 года мы полетели на фронт.

Командиром у меня был летчик, младший лейтенант, молодой парень. Прилетев на фронт, мы сели на аэродром, где базировалось два полка дивизии и ее штаб, а наш 81-й гвардейский полк стоял отдельно. Из него за нами прилетели командиры звеньев. Младший лейтенант Черных сел в кабину пилота, а молодой летчик сидел со мной в кабине стрелка. Так мы и прилетели на аэродром базирования полка. Петя Черных взял меня к себе стрелком-радистом. Нашего штурмана забрали в другой экипаж. А моему молодому летчику дали сержантов — штурмана и стрелка-радиста. По званию я должен был занимать должность начальника связи эскадрильи, но эту должность занимал штурман одного из самолетов. Только через полгода вышел приказ, чтобы меня назначали начальником связи эскадрильи, до этого я был простым стрелком-радистом.