Нежное насилие - Мари Фишер

– Такие вещи под контролем у мамы…

В следующий момент Катрин готова была дать себе пощечину за то, что у нее вырвались эти слова.

Отец только молча взглянул на нее. Катрин знала, что сейчас он больше всего хотел бы спросить: «Ты не можешь даже распоряжаться сберкнижкой дочери?» И она была благодарна отцу, что он не задал этого вопроса.

– Ну, ты уж как-нибудь найдешь им применение, – только и сказал он, – в этом я нисколько не сомневаюсь. Не можешь же ты лишить меня удовольствия подарить тебе хоть что-то.

– Я принимаю твой дар, папа, и очень тебе благодарна. Как хорошо… – Она запнулась, подыскивая нужное слово и, наконец, промолвила: – Как хорошо иметь отца.

– Так и должно быть.

Пришла посылка от Жан-Поля Квирина. Большая и тяжелая, она была передана адресату внизу, в лавке.

– Отнеси ее наверх и распакуй, – сказала Хельга Гросманн дочери, – я пока обойдусь и без тебя.

Катрин поблагодарила мать и отказалась:

– Не настолько я нетерпелива и любопытна.

Но, обслуживая клиентов, как всегда, любезно и заинтересованно, она ни на минуту не забывала о посылке: страшно хотелось узнать, что там пришло от Жан-Поля.

Только в обеденный перерыв Катрин отнесла посылку в дом.

С удовольствием оставила бы ее в своей комнате, но отказалась от этого намерения, чтобы Хельга и Даниэла не чувствовали себя изолированными от присланного подарка.

– Открывай, открывай, – настаивала Даниэла. – А почтовые марки отдашь мне, ладно?

– Думаю, надо сначала спокойно пообедать, – заметила Катрин.

– Тебе решать, – ответила мать. – Это твоя посылка. Можешь даже поставить ее как рождественский подарок под елку.

– Ой, это глупо! – воскликнула Даниэла. – Ведь посылка уже у нас в руках!

– Если бы почта доставляла все посылки только в сочельник, – заметила Хельга, – то почтальоны могли бы надорваться.

– Нет, открою-ка я ее сразу после обеда, – решила Катрин.

На обед была чечевица с салом, и, хотя Катрин нервничала, она ела с аппетитом, и ее желудок не бунтовал.

Даниэла положила себе маленькую порцию и проглотила ее с обезьяньей торопливостью.

– Я поела, – заявила она таким тоном, словно совершила подвиг.

– Но мы-то еще нет, – пригасила ее горячность бабушка.

Когда Даниэла заметила, что взрослые не спешат, она подложила себе еще ложку чечевицы.

– Ну, а теперь все-таки посмотрим, – стала она наседать на мать, как только тарелки опустели.

– А чего ты, собственно, ожидаешь? – спросила Катрин.

– Понятия не имею. Потому-то и интересно.

– Значит, так, – решила Хельга Гросманн, – я буду убирать со стола и приведу в порядок кухню, а вы займитесь посылкой.

– Может быть, нам все-таки тебе…

Даниэла не дала матери закончить фразу.

– Нет, мама! Ты же слышала, что сказала бабуля! Я тащу ножницы! – Она вскочила и побежала к двери комнаты Катрин.

– Стоп! – приказала Катрин.

Даниэла остановилась так резко, что даже споткнулась.

– А в чем дело?

– В мою комнату не ходи! В кухне тоже есть ножницы, они лежат в выдвижном ящике под плитой.

– «Коли шеф так приказал, отправляюсь на вокзал», – недовольно пробормотала Даниэла, но отправилась на кухню.

Хельга Гросманн понимающе взглянула на Катрин.

– У тебя в комнате подарок для Даниэлы?

– Не исключено!

– И что же это? Мне-то ты можешь раскрыть тайну.

– Нет, нет, придется и тебе потерпеть.

Катрин приобрела в Дюссельдорфе подарок для всей семьи – китайскую напольную вазу, которой собиралась поразить мать. Это была дорогая вещь, и если бы отец не сунул ей пачку купюр, то ваза оказалась бы недоступной. А имея деньги, Катрин действовала решительно. Этот подарок должен был восполнить потерю другой, не столь красивой напольной вазы, которая стояла в квартире раньше и которую Даниэла еще ползуночком опрокинула и разбила. Катрин пришлось проявить много изобретательности, чтобы незаметно протащить вазу в свою комнату. И не менее трудным делом оказалась «контрабанда» трех веток с красными светящимися рождественскими звездами.

Подошла Даниэла с кухонными ножницами и принялась высвобождать посылку из-под бумажной обертки. Катрин предоставила ей свободу действий, а сама стала помогать матери с уборкой.

– Картонная коробка! – крикнула Даниэла. – Большая!

Мать и бабушка тут же примчались из кухни.

– Можно, я открою? – спросила девочка.

– Давай, раз уж начала, – бросила Катрин, и сердце у нее так сильно забилось в ожидании сюрприза, что даже дыхание перехватило.

Даниэла, продолжая копаться в посылке, извлекла из нее картонные дуги, которые беспечно бросила на пол, а потом наткнулась на нечто шарообразное золотисто-желтого цвета.

– Что это может быть? – вскрикнула она, пораженная.

– Это – сыр, – констатировала Хельга Гросманн, заглянув внучке через плечо.

Разочарованию Катрин не было предела. Она опустилась на край одного из кресел. А чего, собственно, она ожидала? Катрин и сама этого не знала. Но уж, во всяком случае, не сыра.

– Швейцарский сорт грюйер, целая головка! Это уже кое-что, – заявила Хельга. – А вот тут еще и копченая ветчина!

– И еще толстая-толстая плитка швейцарского шоколада! – Даниэла рылась в слоях бумаги. – Все, больше ничего нет.

– Не совсем так, – заметила Хельга Гросманн, – ты пропустила праздничную открытку с пожеланиями веселого Рождества на четырех языках – а это самое важное. Очень мило, Дорогая. Ты ее сохранишь?

«Нет, можно выбросить», – едва не вымолвила Катрин, но, не желая выдавать своего разочарования, ответила:

– Да, конечно. – И взяла открытку из рук матери.

– Похоже, его беспокоит, что ты тут скудно питаешься, – усмехнулась Хельга Гросманн.

– Ну, это-то вряд ли, – слабо возразила Катрин.

– Во всяком случае, хорошо, что мы открыли посылку заранее. Итак, еды у нас полно. Значит, на праздник можно покупать и поменьше.

«О чем он только думал? – спрашивала себя Катрин. – Нечто подобное можно послать дочери-студентке, живущей вдали от дома, но никак не женщине, которая живет в семье. Впрочем, он всегда обращался со мной как с ребенком. Видимо, у него ничего плохого на уме не было».

– Подними бумагу с пола, Данни, – услышала Катрин слова матери, – сложи ее аккуратно обратно в коробку. Отдадим в утиль. Ведь шерстяную нить в нее укладывать несподручно.

Даниэла расхохоталась.

– А то будет пахнуть сыром. – Она сунула носик в бумагу. – Фу-ты, а воняет-то замечательно!

– Только не «воняет», милая, – поправила ее бабушка. – Сыр не может «вонять», он может только благоухать, пусть даже чуточку терпко. А знаете, как мы когда-то называли такие посылки? – И сама сразу же ответила на свой вопрос: – «Пожиралки».