Распутник - Сара Маклейн

— А мог убить тебя. Вероятность достаточно велика!

Сзади подошла Пенелопа.

— Если тебя это утешит, я очень сомневаюсь, что он мог тебя убить. Он отвратительный стрелок.

Майкл смерил ее взглядом.

— Отойди от окна. Сейчас же.

Чудо из чудес — она послушалась.

— Мне следовало догадаться, что ты придешь за ней, бандит! Следовало догадаться, что ты непременно сделаешь что-нибудь, достойное своей грязной репутации.

Борн заставил себя принять хладнокровный вид.

— Успокойся, Нидэм. Разве так принято разговаривать со своим будущим зятем?

— Только через мой труп! — дрогнувшим голосом взревел тот.

— Это легко устроить! — крикнул в ответ Борн.

— Ты отправишь девушку вниз. Немедленно! Она за тебя не выйдет.

— После этой ночи вряд ли есть сомнения, что выйдет, Нидэм.

Внизу щелкнул затвор ружья, и Борн отскочил от окна, притиснув Пенелопу в дальний угол. Пуля, разбив еще одно стекло, пролетела мимо.

— Негодяй!

Ему хотелось наорать на ее отца за то, что тот ничуть не боится попасть в собственную дочь. Но вместо этого он повернулся к окну и тоном, лишенным всякого интереса, произнес:

— Я ее нашел, и она останется со мной.

Последовала долгая пауза. Настолько долгая, что Майкл не выдержал и слегка приподнял голову над подоконником, проверяя, не ушел ли маркиз.

Тот оставался на месте.

Пуля ударилась во внешнюю стену в нескольких дюймах от головы Майкла.

— Ты не получишь Фальконвелл, Борн. И дочь мою тоже!

— Ну, буду честен, Нидэм. Твою дочь я уже получил...

Рев Нидэма не дал ему договорить.

— Мерзавец!

Пенелопа ахнула. А Борн сделал долгий глубокий вдох, набираясь терпения.

— Пенелопа, мы оказались заперты внутри этого дома, а твой ненормальный отец разряжает одно ружье за другим в мою голову. Мне кажется, ты могла бы простить меня за то, что я делаю все возможное, лишь бы мы с тобой выжили.

— А наша репутация? Она тоже выживет?

— Моя репутация уже давно полетела ко всем чертям! — отрезал он, снова прижимая ее к стене.

— Зато моя нет! — вскричала Пенелопа. — Ты что, помутился рассудком? — Она помолчала. — И выражаешься ты просто чудовищно.

— Придется привыкать к моим выражениям, милая. Что до всего прочего, то когда мы поженимся, твоя репутация тоже будет погублена. Твоему отцу это прекрасно известно.

— Зачем ты это делаешь?

Существовала только одна причина — то единственное, что всегда руководило его поступками. То единственное, что превратило его в холодного, расчетливого человека.

— Неужели Фальконвелл так много для тебя значит?

На улице все смолкло, и что-то мрачное и неприятное возникло у него в животе — слишком знакомое чувство. В течение девяти лет он делал все возможное, чтобы вернуть свою землю. Восстановить историю. Обеспечить свое будущее. И не собирался останавливаться сейчас.

— Разумеется, — сказала Пенелопа с коротким презрительным смешком. — А я всего лишь средство для достижения цели.

— Иди сюда, — сказал он и в глубине души удивился, что она послушалась.

Пенелопа пересекла комнату, и Борна поглотили исходящие от нее звуки — шуршание юбки, легкие шаги, короткое, прерывистое дыхание, выдававшее ее нервозность и волнение.

Она в нерешительности остановилась у него за спиной. Борн мысленно прокручивал следующие несколько ходов своей шахматной партии и вдруг мимолетно подумал, не отпустить ли ее.

Нет.

Что сделано, то сделано.

— Выходи за меня замуж, Пенелопа.

— Ты не даешь мне возможности выбора.

Ему захотелось улыбнуться, так раздраженно это прозвучало, но он сдержался. Она посмотрела на него долгим, внимательным взглядом, и он, человек, сумевший сколотить состояние, читая правду на лицах окружающих, не мог сказать, о чем она думает. На какой-то миг ему вдруг показалось, что она откажет, и он уже приготовился к ее сопротивлению, перечисляя в уме всех церковников, кто задолжал ему и «Ангелу» сумму достаточно кругленькую, чтобы обвенчать их против воли невесты; приготовился исполнить все необходимое, чтобы получить ее руку.

Это будет всего лишь еще один грех в дополнение к бесконечному списку.

— А ты сдержишь слово, данное вчера ночью? Этот брак не должен затронуть моих сестер.

Даже сейчас, даже находясь перед угрозой прожить с ним всю жизнь, она думает о своих сестрах.

Она слишком, чересчур хороша для него.

Он отмахнулся от этой мысли.

— Я сдержу слово.

— Мне нужно подтверждение.

Умница. Конечно, никаких подтверждений нет. И она абсолютно права, сомневаясь в нем.

Он сунул руку в карман и вытащил оттуда гинею, почти стершуюся за эти девять лет, что он с ней не расстается. И протянул ей.

— Мой залог.

Пенелопа взяла монету.

— И что я должна с ней делать?

— Вернешь, когда твои сестры выйдут замуж.

— Одна гинея?

— Ее хватит на всех мужчин по всей Британии, милая.

Пенелопа вскинула брови.

— А еще говорят, что мужчины — более умный пол. — Она глубоко вздохнула и сунула монету в карман. Борну тут же стало недоставать ее веса. — Я выйду за тебя.

Он кивнул.

— А жених?

Пенелопа помедлила, обдумывая. Взгляд ее метнулся куда-то поверх его плеча.

— Найдет другую невесту, — произнесла она нежно и ласково. Слишком ласково. Борна мгновенно охватил какой-то извращенный, гнев на мужчину, не сумевшего ее защитить. Оставившего ее в этом мире одну. Упростившего ему, Борну, возможность вмешаться и самому заявить на нее нрава.

За ее спиной в дверях что-то мелькнуло. Ее отец. Очевидно, Нидэму надоело ждать, когда они выйдут из дома, и он пришел сам.

Борн решил, что это знак забить последний гвоздь в крышку семейного гроба. И все же он понимал, что использует ее. Что не заслуживает ее.

Это не имеет значения.

Он вздернул подбородок и запечатлел единственный нежный поцелуй на ее губах, стараясь не замечать, как она к нему потянулась, как негромко выдохнула...

В дверях щелкнул затвор ружья, подчеркивая слова маркиза Нидэма и Долби:

— Черт побери, Пенелопа, посмотри, что ты натворила!

«Дорогой М.!

Отец считает, что мы должны прекратить переписку. Он уверен, что у «мальчишек вроде него» (имея в виду тебя) нет времени на «дурацкие письма» от «глупых девчонок» (имея в виду меня). Он говорит, что ты отвечаешь мне только потому, что хорошо воспитан и чувствуешь себя обязанным это делать. Я понимаю, что тебе уже почти шестнадцать и, наверное, у тебя есть более интересные занятия, чем писать мне, но помни: у меня таких интересных занятий нет. Мне придется обходиться твоей жалостью.